Галина Тимченко: «Я удалила “Ленту.ру” из всех закладок»

«Галя, вы — великий редактор». Именно с такой формулировкой, по словам Галины Тимченко, владелец компании «Рамблер-Афиша-SUP» Александр Мамут уволил ее с поста главного редактора, на котором она проработала больше десяти лет. Редакция «Ленты» почти в полном составе уволилась вслед за Тимченко, посчитав ее увольнение актом цензуры и нарушением закона о СМИ.

— С чем вы связываете решение уволить вас?

— Ни с чем это не связываю. С недовольством акционера. Такие увольнения происходят только по недовольству акционера. А что вызвало его недовольство, в каких он был условиях — мне не интересно ни разу. Очень трудно гадать над причинами, когда у тебя слишком много неизвестных. Если хотя бы раз до этого мне сказали, что показателями «Ленты» или работой редакции кто-то недоволен, я бы имела возможность предположить какие-то вещи.

— Вы давно ощущали, что тучи сгущаются?

— Конечно. Я, наверное, уже месяца три абсолютно точно это ощущаю. На самом деле — с увольнения Светланы Миронюк (бывший главный редактор РИА Новости. — Ред.). Просто очень многие люди из медиасреды, встречаясь со мной, смотрели на меня как на ожившего покойника. Или говорили: «Галя, ты следующая». Это не зависело даже от состояния дел в компании, но все мои собеседники из медийной сферы почему-то хором решили, что я буду следующая. Так и вышло.

— По каким еще признакам вы определяли, что увольнение возможно?

— Сужение информационного поля. Этого признака достаточно. Твои коллеги, несмотря на очевидные процессы на той же Украине, резко снижают украинскую повестку дня — а я всегда очень внимательно мониторила и конкурентов, и тех, кого не считала таковыми. Выделяются всего два-три сайта, которые дают полную информационную картину, а все остальные не дают этого в эфир. Я ведь живу на этом свете не первый год и прекрасно понимаю, что такое блок на информацию. Эта тактика замалчивания информационных поводов в последнее время сильно нарастала. Воздуха становилось меньше, пространство схлопывалось, и в какой-то момент это происходило с тобой.

— У вас имелся план действий, чтобы этого не произошло?

— Никогда. Во-первых, «Лента.ру» работает не только потому, что так захотела я или вдруг проснулась рано утром, решив испортить жизнь всем сотрудникам. У «Ленты» есть редакционная политика. Каждый отдел в свое время защищал на редколлегии стратегию развития этого отдела. А в целом стратегию я представляла генеральному директору и тогдашнему еще руководству объединенной компании. Мы двигались строго в этом русле.

— Алексей Гореславский в прошлом занимал должность заместителя гендиректора холдинга. Что входило в его обязанности?

— Не знаю. Спросите у него. Я никогда не интересовалась ни личностью, ни характером, ни должностными обязанностями Алексея Гореславского. Он же работал «этажом выше» и к редакции не имел никакого отношения. Я не знаю, чем он занимался и на каких условиях пришел.

— Но правда, что он был поставлен владельцем в качестве надзирателя за редакционной политикой?

— Мне этого никто не говорил, и официально об этом нигде не сообщалось. Алексей Гореславский не имел полномочий указывать мне. Он отвечал в объединенной компании за пиар, а за редакционную политику отвечала я. У меня был свой генеральный директор Юлия Миндер. А больше надо мной начальников не было. «Лента.ру» — самостоятельное юридическое лицо.

— По-вашему, Александр Мамут принял решение самостоятельно или под воздействием властей? Например, Алексей Венедиктов убежден, что Путина поставили в известность.

— Алексей Венедиктов слишком высоко меня ценит (улыбается). Боюсь, что Владимир Владимирович Путин не знает ни моего имени, ни нашего ресурса. Почему-то мне так кажется. Я думаю, это самостоятельное [решение]. Поймите правильно, мне очень не нравится говорить о том, что делают другие. Если вы меня спросите о том, что делаю я, то с удовольствием расскажу. А про господина Мамута, Гореславского и других очень уважаемых в сообществе людей c определенной репутацией мне говорить просто неинтересно. Я не хочу думать о том, почему они поступили так, а не иначе. Они не входят в круг людей, мнение которых для меня в настоящее время что-то значит.

— Тогда давайте о тех, кто входит в этот круг. Что вы почувствовали, узнав, что редакция уходит вслед за вами?

— Я была расстроена, растрогана, испугана… И, честно говоря, заплакала только в этот момент. Я не ожидала, что дорогая редакция хоть как-то встанет за меня. Тем более накануне, прощаясь с редакцией, я всячески внушила им думать не о красивых поступках, а о своем будущем. Я же не для всех была близким человеком. Когда-то «Лента» была маленькой, и людей, которых я принимала на работу и сидела с ними в одном ньюсруме, было всего человек 10—15. Остальных я принимала, уже сидя в отдельном кабинете, и мы нечасто общались. Я не думала, что мой уход так на них повлияет.

— Такая преданность коллег — это результат внимательного подбора людей или их воспитания?

— В «Ленту» мы никогда не брали людей по резюме. Только после письма, долгих разговоров и месячной стажировки. Каждого человека отбирали индивидуально, поэтому команда сложилась дико пестрая, но в чем-то заточенная под одно дело. Они все любят работать, но им не все равно, где работать и что делать. Конечно, среди них полно личностей неформального склада, но они правда одни из лучших в своем деле.

— Вы попытаетесь сохранить команду, создав новое СМИ?

— Это невозможно сделать. Невозможно сохранить команду, как и создать клон «Ленты». «Лента» росла долго и не совсем правильно. Это довольно большое, но все-таки немного кривое дерево. У нас были тяжелые времена, когда мы находились в условиях выживания. Мы начинали в те годы, когда интернет был абсолютно маргинальной средой и нас не воспринимали всерьез. Очень многие «ленточные» изъяны — это такая родовая травма. А воспроизвести такое в нынешних условиях не получится. Сохранить всю команду, а это человек 60—70, боюсь, тоже нельзя. Но у них огромный опыт работы в хорошем издании и профессиональные навыки.

— И вы спокойны за их будущее трудоустройство?

— Абсолютно спокойна. На сегодняшний день из тех, кто уволился, непристроенными осталось, по-моему, всего четверо.

— Среди них спецкор издания Илья Азар, которого владелец потребовал уволить вместе с вами?

— К сожалению, да. Он только вчера вернулся в Москву из украинской командировки. У Ильи Азара пока непонятный статус, ведь он не просто спецкорреспондент «Ленты.ру», а еще и член участковой избирательной комиссии с правом решающего голоса. Его нельзя уволить. Другой вопрос, захочет ли он сам оставаться — правда, он уже написал, что не хочет. Но тем не менее ему предстоит раунд переговоров с новым руководством «Ленты». Я постараюсь ему помочь чем смогу. Я считаю то, что Азар делал на Украине, настоящим журналистским подвигом. Это работа высочайшего класса. По-хорошему, за такое Пулитцеровскую премию нужно давать, а не увольнять.

— А вы сейчас чем занимаетесь? Думаете над идеей нового СМИ?

— Конечно, думаю. Когда я уезжала из Москвы на следующее утро после увольнения, то села в самолет и решила: никогда больше… А приехав в Венгрию, увидела новость, что редакция уходит за мной, и подумала, что нельзя все-таки это дело бросать. Хотя бы потому, что они меня не бросили.

— В интервью «Слону» вы сказали, что российские медиа приближаются к советским реалиям?

— Да.

— Вы работали в советских медиа?

— Я была только читателем. Очень хорошо помню и искренне ненавижу советскую власть, советскую печатную прессу и вообще все, что связано с Советским Союзом.

— У журналистов еще остались механизмы, чтобы предотвратить это возвращение в «совок»?

— На самом деле никаких механизмов предотвращения нет. Настало время личного выбора. Хочешь быть пропагандистом — будь им, только не называй себя журналистом. Это разные профессии. К сожалению, сейчас идет процесс размежевания, а объединительной идеи у журналистского сообщества нет, и все очень резко расходятся по полюсам. Но самое противное, что многие начинают притворяться теми, кем не являются. И в этом смысле, например, Дмитрий Киселев — один из самых кристально ясных персонажей. Он, по крайней мере, не маскируется под журналиста. Он — пропагандист и занимается тем, чем может.

— Вы при этом не собираетесь уходить из медиасферы. Сможете работать в советских СМИ после 10 лет в «Ленте»?

— Я буду про это думать. Пока есть хоть какое-то пространство, где можно жить, оставаться собой и не врать каждую минуту своей жизни. А дальше — будет видно. Но в советской модели СМИ я точно работать не буду. Я лучше снова стану учить детей английскому языку.

— Вы учитель по образованию?

— Вообще я медик.

— Как медик оказался в журналистике?

— Случайно, как и многие в 90-е годы. Мы же помним, что издательский дом «Коммерсантъ» создавался из поколения дворников и сторожей (улыбается).

— Вне этой профессии вы себя представляете?

— Сейчас нет. А дальше — посмотрим. Бывают же ситуации, когда человек всю жизнь водил троллейбус по Тверской, а потом остался без троллейбуса и стал ходить по улице пешком.

— Одно время вы интересовались образовательным проектом.

— Да, мне очень хотелось сделать большой образовательный проект, возможно, отдельно от «Ленты», где было бы все — от дошкольного и начального образования до высшего. Мы даже какую-то структуру нарисовали, но «Лента» затянула снова, было необходимо делать перезапуск, редизайн, и все опять отложилось.

— В чем, по-вашему, проблема журналистского образования?

— Не знаю, к сожалению. Я очень плохо знакома с тем, чему учат на факультетах журналистики. Я читала там несколько лекций, но в качестве приглашенного лектора. Когда-то у меня было ощущение, что их не учат собственно профессии. Очень многие молодые люди либо слишком верят технологиям, считая, что достаточно уметь пользоваться интернетом, либо, наоборот, преисполнены осознанием собственной значимости и не хотят учиться этому ремеслу.

— Вообще нужно ли журналистское образование?

— Да нет, наверное. Отец-основатель «Ленты.ру» [Антон Носик] считал, что любой прилично образованный человек обязан уметь выражать свои мысли в письменном виде, а остальным приемам ремесла он научится в процессе работы. И, в общем, вся история «Ленты» тому подтверждение: у меня есть в редакции все и даже немножко журналистов (улыбается).

— Какое образование лучше всего подходит для этого ремесла?

— Естественнонаучное. А юристы, философы, историки привыкли работать с большим объемом информации. Они зачастую не слишком структурируют информацию, вязнут в ней. А находить главное и структурировать вещи лучше получается у людей с естественнонаучным образованием.

— Что бы вы посоветовали человеку, который сегодня планирует заниматься журналистикой?

— Срочно сменить профессию. Или идти в глянец, писать про радость жизни, новые туфли или отношения мужчин и женщин — вечная тема (улыбается).

— Есть ли отчасти вина журналистского сообщества в нынешнем давлении на СМИ?

— Конечно! Но я не хочу выступать с поднятым пальцем, терпеть этого не могу. Журналистское сообщество не поддерживало людей, которых должно было поддерживать, по причине своих цеховых разборок — и, наоборот, оправдывало людей, совершавших неприемлемые с точки зрения профессии вещи, только потому, что они когда-то учились, работали вместе или ходят в один кабак, простите. Соглашались за деньги работать в изданиях, в которых не надо работать, обеспечивая своим именем какую-то весомость этим изданиям. Слишком легко соглашались на темы, на которые нельзя соглашаться.

Я уж не говорю, что через российскую медиасреду сначала прокатилась волна джинсы, потом волна политического, черного пиара, затем пиара, связанного с крупными госкомпаниями. Российская медиасреда была в положении героя Андрея Миронова из фильма «Обыкновенное чудо», который говорил: «Весь мир таков, что стесняться некого». Так и российские журналисты: «А почему я не могу взять деньги от нехорошего человека? Все же берут». Поэтому нас стали воспринимать как обслуживающий класс, а не как четвертую власть.

Даже если вспомнить трагичный случай с покушением на Олега Кашина и провести аналогию с Денисом Синяковым, — после ареста Дениса мы и много других изданий вышли на следующий день без фотографий. И это заметили. Вот если бы все газеты на следующее утро после избиения Кашина вышли с его портретом на первой странице и заявлением: «Пытаются убить наших журналистов. Мы, главные редакторы, этого не допустим» — то, возможно, что-то пошло бы в гору.

— Создание настоящего профсоюза могло бы поменять существующие реалии?

— Боюсь сказать то, чего вы ожидаете: невозможно само создание такого профсоюза.

— С другими людьми, имеющими авторитет, из медиасреды?

— Я не вижу, с кем. Давайте загибать пальцы, и у нас хватит одной руки, чтобы пересчитать этих людей. Поскольку я сейчас безработная, то не имею права выходить к журналистскому сообществу и предлагать создавать профсоюз или гильдию производителей контента. Следующим вопросом мне будет: «А какой контент в настоящий момент создаете вы, уважаемая госпожа Тимченко?» «Никакого», — отвечу я. Когда была «Лента», можно было это сделать. Но, к сожалению, еще раз скажу, очень много работы было, и мы с огромным трудом могли собираться даже небольшой компанией главных редакторов. Буквально за полтора месяца до моего увольнения мы собрались небольшим кругом, чтобы обсудить какие-то профессиональные вопросы. Например, вопрос верификации интервью. И даже договорились о каких-то основных принципах, которые хотели ретранслировать дальше, используя разные площадки. Но, как всегда, все прервалось и забылось.

— Несмотря на то что вы временно без работы, у вас все равно есть имя и уважение коллег.

— Вы ошибаетесь. В интервью «Эху Москвы» как раз правильно сказали, что «Ленту» знают все, а главного редактора — почти никто, и слава богу. У меня нет задачи сильно светиться. Тем более я не очень верю в профессиональное сообщество на фоне происходящего в стране. Думаю, очень быстро произойдет подмена понятий. Во-первых, профсоюз будет трудно создавать. Во-вторых, у нас же есть Союз журналистов России. Как он себя ведет? Никак. Молчит в тряпочку, что бы ни происходило с медиа.

— А создание российских редакций независимых зарубежных изданий — выход из положения?

— Я не очень понимаю, зачем западным партнерам нужно работать в России. Рекламный рынок давно поделен. А СМИ должны кормить себя и еще приносить немного прибыли. Боюсь, что в качестве проекта это не потянет.

— На ваш взгляд, что делало «Ленту» такой популярной, помимо недавних украинских событий?

— Прежде всего, довольно жесткий формат. Мы же про новости. Основная аудитория — новостная. А новость — это первичная потребность. Если новости подаются как положено, то есть они свежие, горячие, взвешенные, это тот костяк, на котором строится все остальное. С новостями у нас получалось отлично. С большими текстами получалось по-разному, но в последнее время тоже очень неплохо.

Также, мне кажется, большой охват тем, довольно жесткая, безэмоциональная подача новостей, помноженная на некоторое безумие. Только в «Ленте.ру» на главной странице могли стоять научная новость или текст про игры. Ни одно солидное российское издание, которое ходит с надутыми щеками и выпяченным животом, себе такого позволить не могло. Все это создавало уникальный микс, когда на главной странице (или, как мы говорим, на «морде») «Ленты» могло появиться что угодно: Ассанж или Play Station. Открывая газету, мы знаем, что будет на первой, второй, десятой полосе — политика, спорт, знакомства. У «Ленты» же все было перемешано. На главную страницу попадало то, что мы считали важным, тем самым удивляя читателя выходом нового гаджета, политическим событием или историей одного человека из текста Светланы Рейтер.

— А круг вашего чтения СМИ сильно изменился за последнее время?

— Да… (Задумывается.) Я убрала «Ленту.ру» из всех закладок. Я не захожу на этот ресурс с прошлого четверга.

— Чем вы особенно гордитесь за время работы в «Ленте»?

— Если говорить всерьез, то не горжусь, а даже, наверное, стыжусь того, что мы не взобрались на вершину горы. До вершины нам было совсем немного. Но не хватило времени, чтобы выйти на проектную мощность, о которой мы мечтали.

— И что вы считали вершиной?

— Внутри редакции это декларировалось так, что мы хотим стать русским The New York Times — массовым респектабельным изданием. Не дотянули. И это не повод для гордости, это повод для сожаления скорее.

Понравился материал? Помоги сайту!