Разговор c оставшимся
Мария Карпенко поговорила с человеком, который принципиально остается в России: о том, что это ему дает и каких жертв требует взамен
28 ноября 20243674Накануне очередного Нового года Кольта все не может избавиться от привычки подводить итоги, хотя бы промежуточные. Евгения Вежлян, Анна Наринская, Элла Россман и Ольга Седакова — из разных стран и городов — о том, что происходит с нами сегодня.
Происходящее лишило меня не то что дара речи, а малейшего желания выражать, сообщать, оглашать то, что я могу об этом думать. Но, вообще говоря, и
Может быть, желание сообщить нечто (пускай не Urbi et orbi, а неведомо кому — как знаменитое письмо в бутылке) и есть дар речи. Не способность же подбирать слова и располагать их в интересном порядке. Боюсь, что мне сейчас нечего сообщить, кроме горя, стыда, растерянности, возмущения, отвращения... Всей мутной взвеси угнетающих и уязвляющих чувств, которую и так выражают на русском языке сотни голосов — или не выражают, а молча с этим живут. И, я слышала, многим становится легче уже оттого, что это выражено. «Время скорби не то, когда мы страдаем от зла, но когда творим зло». Это Иоанн Златоуст. Я всегда думала так же. И не могу не чувствовать себя втянутой в эту работу зла.
Есть древнее уподобление государства кораблю. Не буду приводить примеры из Горация или Данте. Так вот, я чувствую себя на корабле, который вдруг и неизвестно зачем атаковал весь мир. Вдруг, конечно, на мой взгляд: историки, политологи и другие эксперты объяснят, что всё это было совсем не вдруг и что многое к тому вело. Но для меня между любыми подводками и прямой реализацией располагается кусок бездны. Сколько бы Раскольников ни задумывал и ни обдумывал свой проект упразднения процентщицы, пока он в самом деле не ударил топором, ничего еще не произошло. Я бы сказала, что эта бездна — инстинкт бытия: собственного, чужого, общего, инстинкт врожденный и не обязательно осознаваемый. Этот скачок через бездну делают в реальном действии, не в «планах» и «замыслах». Точные, сверхточные и не очень точные взрывные устройства ближнего и дальнего радиуса действия. Миллионы (без преувеличения) разбитых судеб, разорванных семей, разметанных по всей планете, разбитые в прах села и города, изрытые воронками и заминированные — то есть смертоносные на десятки лет вперед — поля, обугленные деревья, убитые живые твари, дикие, домашние, из красной книги, взрывоопасные моря, отравленный воздух, небо, ставшее неотступной смертельной угрозой… Глядя на небо, здесь, в городе и особенно у себя в тульской Азаровке, я уже не могу об этом не подумать, о смертоносном небе. Зачем я перечисляю то, что и так всем известно? Просто потому, что перед этим я и стою остолбенев. Всего этого еще два года назад, кажется, не могло быть. И я думаю: хорошо, что тот или другой дорогой мне человек успел уйти из мира, в котором этого еще не могло быть.
Я сказала о «вдруг». Что касается «неизвестно зачем», никакое из предложенных объяснений («зачем») не кажется мне хоть сколько-нибудь удовлетворительным. И не больше других, фантастических и бредовых, — самое простое, корыстное: какая, в самом деле, корысть этому кораблю идти по тому курсу, по которому, как все помнят, его послали? И команда его, я думаю, знает, как на самом деле он плохо устроен, изношен, разбит, разворован.
Вместе с инстинктом бытия, с которого я начала, утрачивается и инстинкт разума. Я говорю не
Вместе с «мифопоэтическим» образом корабля-государства, с которого я начала, у меня перед глазами неотступно стоит еще один образ, который заслоняет все рациональные объяснения. Этот образ уже можно отнести к мистическим, а меня, соответственно, — к мракобесам не хуже тех, кто объявляет, что «наш главный враг — сатанизм». В свое оправдание скажу, что имею в виду прежде всего пространственный образ. Подземелье как центральный пространственный образ. Вот он появился не вдруг. Я давно наблюдаю за его явлением. Может быть, он мне бросался в глаза потому, что страх подземелья был больше чем главным — просто единственным страхом моего детства. У этого страха, кажется, нет научного названия, как у акрофобии, страха высоты. Когда бабушка открывала крышку погреба и собиралась с фонарем или со свечой спуститься за картошкой, я чуть не в голос кричала: «Не ходи туда!» Я боялась, что оттуда она не вернется — или вернется
Так вот, подземелье выползало на свет все последние годы. Многие изумлялись уродству статуй и разных декораций, которые ни с того ни с сего появлялись даже на детских площадках. Их уродство было
Впервые, много лет назад, эта тема — выбор жизни в подземелье — поразила меня в «Покаянии» Тенгиза Абуладзе. Там чудовищный Варлам доживает свою старость в бункере. Он, как все помнят, прятался там от света и перед смертью
Теперь-то мы нагляделись и наслушались о жизни, уходящей или загнанной в подземелья: о жизни из недели в неделю в погребах и под обвалами домов, о школьных уроках в метро, в убежищах, погребах. И на фронтах: траншеи, блиндажи, окопы. Военные туннели. Мы в России пока только насмотрелись и наслушались о таком, а в Украине с этими подземельями знакомы
Но это одна сторона: уход, побег, заточение в подземелье. Другая и,
Как настоящий прорыв этой темноты и тяжести для меня звучит последнее слово Саши Скочиленко на суде: изумительный гимн чуду живого, швейцеровская Ehrfurcht vor dem Leben, благоговение перед жизнью. Эта сила — сила не только самих этих слов, но того, что человек говорит эти слова
Понравился материал? Помоги сайту!
Запрещенный рождественский хит и другие праздничные песни в специальном тесте и плейлисте COLTA.RU
11 марта 2022
14:52COLTA.RU заблокирована в России
3 марта 2022
17:48«Дождь» временно прекращает вещание
17:18Союз журналистов Карелии пожаловался на Роскомнадзор в Генпрокуратуру
16:32Сергей Абашин вышел из Ассоциации этнологов и антропологов России
15:36Генпрокуратура назвала экстремизмом участие в антивоенных митингах
Все новостиМария Карпенко поговорила с человеком, который принципиально остается в России: о том, что это ему дает и каких жертв требует взамен
28 ноября 20243674Проект «В разлуке» начинает серию портретов больших городов, которые стали хабами для новой эмиграции. Первый разговор — о русском Тбилиси с историком и продюсером Дмитрием Споровым
22 ноября 20245194Три дневника почти за три военных года. Все три автора несколько раз пересекали за это время границу РФ, погружаясь и снова выныривая в принципиально разных внутренних и внешних пространствах
14 октября 202411957Мария Карпенко поговорила с экономическим журналистом Денисом Касянчуком, человеком, для которого возвращение в Россию из эмиграции больше не обсуждается
20 августа 202418542Социолог Анна Лемиаль поговорила с поэтом Павлом Арсеньевым о поломках в коммуникации между «уехавшими» и «оставшимися», о кризисе речи и о том, зачем людям нужно слово «релокация»
9 августа 202419211Быть в России? Жить в эмиграции? Журналист Владимир Шведов нашел для себя третий путь
15 июля 202421948Как возник конфликт между «уехавшими» и «оставшимися», на какой основе он стоит и как работают «бурлящие ритуалы» соцсетей. Разговор Дмитрия Безуглова с социологом, приглашенным исследователем Манчестерского университета Алексеем Титковым
6 июля 202422692Философ, не покидавшая Россию с начала войны, поделилась с редакцией своим дневником за эти годы. На условиях анонимности
18 июня 202427810Проект Кольты «В разлуке» проводит эксперимент и предлагает публично поговорить друг с другом «уехавшим» и «оставшимся». Первый диалог — кинокритика Антона Долина и сценариста, руководителя «Театра.doc» Александра Родионова
7 июня 202428013Иван Давыдов пишет письмо другу в эмиграции, с которым ждет встречи, хотя на нее не надеется. Начало нового проекта Кольты «В разлуке»
21 мая 202428672