5 февраля 2014Медиа
78

В гостях у Кафки

На пресс-конференции «Дождя» Андрей Архангельский понял, что канал в самом деле покушается на основы

текст: Андрей Архангельский
Detailed_picture© Ирина Бужор / Коммерсантъ

Пресс-конференция у «Дождя» была очень хорошая — примерно как первые протестные акции в Москве в 2011—2012 гг. У пришедших сюда были разные мотивы: проявить солидарность, поддержать коллег в «пограничной ситуации». И это действительно была историческая пресс-конференция.

Правда, спрашивать в подобных случаях не о чем, главное и так было ясно после заявления Натальи Синдеевой и Александра Винокурова (генеральный директор и главный инвестор канала. — Ред.).

Но всегда можно спросить о чем-то еще. Например, сколько кабельных операторов осталось с «Дождем», а сколько ушло — и тут же эту цифру перевести в проценты; будут ли иски; окупался ли канал; что сейчас говорят операторы. Пятым или шестым по счету встает иностранный журналист и говорит, что удивлен, почему никто не задает вопроса о самом главном — о роли Владимира Путина в этом конфликте.

Следуют еще пять вопросов от российских журналистов — примерно о том же, но иначе сформулированных. Затем опять вопрос иностранного журналиста, ну и так далее. Наталья Синдеева признается, что давление телеканал начал испытывать еще с осени прошлого года, когда появились сюжеты о дачном участке «Сосны». Что-то такое чувствовалось, какое-то напряжение. Тут вообще много разных факторов сошлось, говорит Синдеева. Скорее всего раздражает вообще то, что есть такой телеканал — куда нельзя позвонить и запретить, на который нельзя «нажать».

Кстати (об этом как-то позабыли уже), проблема с опросом ведь возникла именно из-за технологии прямого эфира — которого, по сути, давно уже нет на других каналах. Вопрос был сформулирован второпях именно потому, что на телеканале нет внутренней редактуры — то есть никто не уточняет у начальника, что можно в эфир, а что нельзя. Если бы прямой эфир был в России нормой, то и ошибки были бы нормой, и все бы к ним привыкли, и они понимались бы обществом как неизбежные. Но нормой является совсем другое.

Ирина Сандомирская говорит, что главным искусством при советской власти было не кино, не литература, а редактура, которая все приводила к единому стандарту. Возможность редактирования, ретуширования, предпросмотра — это и есть код власти, любой авторитарной власти вообще. И нарушение этой практики есть действительно покушение на основы, на святое.

То есть проблема «Дождя» не в том, что он что-то говорит или делает, а в том, что своим существованием он размывает однородную палитру и напоминает всему остальному ТВ о его профессиональной вторичности.

И еще один неконтролируемый эффект. «Дождь» невольно начал формировать линейку альтернативных звезд — по аналогии со «второй культурой» (термин Дм. Лихачева). Телеканал создает альтернативную моду на альтернативных героев — на тех, которые по определению не могут оказаться на других каналах. Это тоже покушение на основы — попытка создать другой, собственный мир.

У «Дождя» остается еще возможность искупить вину и поправить репутацию — но что для этого сделать, никто не объясняет.

Кафкианское ощущение возникает, когда слушаешь комментарии участников этой драмы. Кабельные операторы поначалу утверждают, что задеты их чувства, святое — а потом говорят совершенно о другом. Сейчас их объяснения выглядят подчеркнуто рационально: никаких намеков на чувства — а «в связи с несоответствием редакционной политики телеканала принципам формирования данных пакетов».

При этом власть как будто посылает разными способами знаки — что у «Дождя» остается еще возможность искупить вину и поправить репутацию; но что для этого сделать, никто не объясняет. Например, во время конференции приходит заявление «Ростелекома», что он не исключает возвращения «Дождя» в пакет — если только телеканал вернет свою репутацию (пересказываю близко к тексту, но суть такая). Александр Винокуров как бы риторически спрашивает — да как же нам «вернуть репутацию»?

Действительно, это вопрос из другой области, это уже проблематика «Замка».

Но и сам «Дождь» отдает дань этой логике. Винокуров говорит: «Мы ни в коем случае не виним кабельные сети — потому что знаем, что они не по своей воле отключают нас; и надеемся, что впереди у нас долгое и счастливое сотрудничество».

То есть Винокуров прямо — что нечасто бывает в практике российских медиа — подчеркивает, что конфликт не экономический, а политический. Но при этом тут же выражает надежду, что «экономические аргументы возобладают над политическими», и отмечает, что продолжает верить в «рациональность рынка».

Вот в этом главное, на мой взгляд, заблуждение.

В основе действий и власти, и крупного бизнеса в России давно уже лежит иррациональное, и именно что чувство — нетерпимость к другим формам существования, профессиональным, этическим и прочим. И чем иррациональнее мотивы, тем более рациональными будут выглядеть объяснения. На самом деле все, включая эту пресс-конференцию, можно понять только в логике иррационального — внутри романа Кафки или Беккета тоже есть логика, но это логика абсурда. Чтобы не сойти с ума от этого спектакля, к участникам которого ты испытываешь совершенно искреннее человеческое сочувствие, нужно самому быть немного сумасшедшим.


Понравился материал? Помоги сайту!

Сегодня на сайте
Елизавета Осетинская: «Мы привыкли платить и сами получать маленькие деньги, и ничего хорошего в этом нет»Журналистика: ревизия
Елизавета Осетинская: «Мы привыкли платить и сами получать маленькие деньги, и ничего хорошего в этом нет» 

Разговор с основательницей The Bell о журналистике «без выпученных глаз», хронической бедности в профессии и о том, как спасти все независимые медиа разом

29 ноября 202320799
Екатерина Горбунова: «О том, как это тяжело и трагично, я подумаю потом»Журналистика: ревизия
Екатерина Горбунова: «О том, как это тяжело и трагично, я подумаю потом» 

Разговор с главным редактором независимого медиа «Адвокатская улица». Точнее, два разговора: первый — пока проект, объявленный «иноагентом», работал. И второй — после того, как он не выдержал давления и закрылся

19 октября 202325919