Кейдж с телками

Как новый российский лейбл Kotä Records делает цифровой авангард менее элитарным

текст: Станислав Шарифуллин
Detailed_picture 

Электронный музыкант Стас «Hmot» Шарифуллин продолжает мониторить новую российскую и зарубежную электронную музыку.

Kotä Records — еще один новый российский лейбл, который сегодня выпускает неочевидную электронику в абсолютно разных форматах: от генеративных веб-скриптов, «живущих» на сайте лейбла, до красиво оформленных виниловых пластинок. Коллектив артистов Kotä Records подобрался соответствующий: например, московский музыкант и художник, конструктор синтезаторов и создатель концептуальных арт-объектов Дмитрий ::vtol:: Морозов, его более возрастной коллега Эдуард Срапионов, он же Papa Srapa, — инженер-маргинал из Ростова и многие другие. Мы пообщались с двумя основателями лейбла — музыкантами Глебом Глонти и Михаилом Мясоедовым, он же Brinstaar, по поводу того, что же представляет собой их лейбл сегодня и чего ждать от Kotä Records в ближайшем будущем.

(В окошке скайпа появляется надпись: «Brinstaar is making final makeup and trying to find silver raincoat».) 

Глеб Глонти: Похоже, все в сборе. Я тоже хотел сделать крутую фразу, но не успел придумать. Думаю, надо поставить какой-то мощный саундтрек к беседе.

Михаил Мясоедов: «Randrone»!

Глеб: Ну, кстати, почему бы и нет. Потише только. Про него и расскажем сначала.

— Отлично, рассказывайте! 

Глеб: У нас на лейбле есть артист solo.op, Саша Сереченко, — он даже не то чтобы просто какой-то артист подписанный, а скорее наш близкий друг. Мы вместе делаем несколько совместных музыкальных проектов, и на лейбле он тоже выполняет ряд определенных функций. Так вот, это его сольный проект, а «Randrone» — первый релиз. Саша программист, и если другие увлечены аналоговыми методами извлечения звука, он очень увлечен цифровыми. «Randrone» живет только в браузере, только в данный момент. Точнее, так: живет эта штука всегда, но ты становишься ее свидетелем, когда посещаешь страницу. Она написана на языке Pure Data и напрямую работает с ресурсами компьютера. Вообще это в доску цифровой релиз — даже не какие-то файлы, а вообще то, что без компьютера не существует. Саша долго нас убеждал, что это именно релиз, а не арт-проект, и в итоге мы согласились. Точнее, Миша сразу вкурил, а я поначалу долго говорил, мол, иди в галерею, зачем тебе лейбл. А он в ответ говорил, что мы дураки и это надо выпускать.

Джон Кейдж наш релиз, я думаю, заценил бы.

— А почему на странице релиза цитаты Бирна и Кейджа? 

Глеб: Дэвид Бирн создал проект — «звуковой дом»: с помощью аналоговых средств — труб там, всяких штук, на которых ветер играет, еще чего-то — построил постоянно звучащее сооружение. Его цитата — как раз про этот дом. Ну и Джон Кейдж наш релиз, я думаю, заценил бы — музыку, которую никто не написал. Точнее, которую пишет сам слушатель в зависимости от того, какие у него в данный момент на компьютере открыты программы и вообще насколько его компьютер мощный.

Миша: Там получается, что алгоритмы не только завязаны на всякий «рэндом», случайные штуки, но и напрямую зависят от параметров конкретного компьютера, с которого идет воспроизведение. Поэтому релиз будет звучать у всех по-разному.

— Я правильно понимаю, что это не единственный ваш проект, основанный на такой философии? В смысле, как у Кейджа или там Пьера Шеффера, что все вокруг есть музыка. 

Глеб: О да, ты сам напросился. Сейчас мы тебе расскажем про наш проект Raga50.

Миша: Другое название — YCHIAA, «You Can Hear It Anywhere Anytime».

Глеб: Суть проекта вот в чем. Ток, который у тебя в розетке, холодильник, трансформатор во дворе — все издает звук с высотой тона 50 Гц. Твое ухо научилось его отфильтровывать, и поэтому ты редко обращаешь на него внимание. По сути, это город поет на 50-герцевой частоте.

Миша: Да, в электрической сети у нас примерно 50 Гц переменного тока, что дает кучу звуковых наводок, которые шумят буквально везде. Пройдись по улице вечерком, послушай, например, фонари — они звучат именно на этой ноте. Вообще все звучит: холодильники, электрические шнуры, любые помехи и т.д. Их голоса мы используем для нашей городской «раги».

Глеб: Традиционная индийская рага как раз об этом, если посудить. Не о городе, конечно, а о звучании пространства, гармониях окружающей природы. В раге всегда есть основной музыкальный тон, и у нашей, городской, он равен 50 Гц.

Миша: Получается так — кто-то из нас нажимает пальцем на провод, не втыкая его никуда, и с этого начинается музыка. Я чаще всего играю на айфоне, включая на нем дрон, кратный 50 герцам, и модулируя звук из динамика полостью рта. У нас есть трек «Road Raga», мы его записали, когда ехали вместе с Сашей Сереченко на концерт и застряли в пробке, — просто устроили горловое пение под 50-герцевый дрон плюс звуки автомобиля и прочее вокруг. «Потеряна связь со спутниками».

Глеб: Саша как раз играет на этом проводе, навешивая на него кучу разных эффектов. Я тоже использую айфон, его фидбек от колонок, и модулирую все это также полостью рта. То, про что рассказывает Миша, — как раз хороший пример городской раги. Перед своим концертом в Питере мы ходили и записывали, как пищат светофоры, троллейбусы и прочее, а потом я это включал со сцены.


— Получается, что в ваших проектах как бы отсутствует фигура художника, если вообще можно так выразиться? 

Глеб: На самом деле хрен его знает. Наверное, совсем-то фигура художника не отходит на второй план, просто на первый план выходит именно «генеративная», самовоспроизводящаяся часть. Мы как-то сидели на кухне и рассуждали на разные темы, и как раз Саша, кажется, сказал, что вся жизнь состоит из фидбеков и дисторшенов.

Миша: Да, повторения и искажения, из них все и состоит. Положительная обратная связь, отрицательная обратная связь и искажения. Художник — просто инструмент для переноса божественного послания в наш мир. Так что он и не должен быть на первом плане.

Глеб: В нашей жизни вообще все очень случайно. Мы просто думаем, что есть какая-то причина и есть следствие, тогда как на самом деле все происходит случайным образом по каким-то неведомым законам. Так что роль художника — это вообще иллюзия.

— То есть нет никакой отправной точки? Ни границ, ни оценочной системы, ни каких-то представлений о том, как делать правильно, а как нет? 

Миша: Именно так. Чем больше уверенности у артиста в том, что он делает, тем больший вес имеют его действия. Как говорится: «Традиция? Я и есть традиция».

Глеб: Да, ты хорошо сказал. Я бы добавил, что система есть, но каждый ее для себя сам определяет. И чем эта система прозрачнее, чем меньше в ней внешнего, оценочного или сравнительного, тем чище результат.

— По-вашему, если начать привносить в творчество какие-то сверхсмыслы, чистота теряется? Вот есть такой русский философ Федор Гиренок: «Современное искусство перенасыщено интеллектуальными фантазиями. И поэтому от него тошнит». 

Глеб: Мне кажется, мы с этим Гиренком говорим об одном и том же. Типа — вот человек изначально чист и светел, пока не начинает примерять на себя различные одежки, манеры. Чем они естественнее, тем он чище и светлее. Но если в этом процессе человек начинает думать о том, как бы стать более естественным, — он эту самую естественность убивает. Короче говоря, начинаешь думать о том, как стать чище, — все летит к чертям. А вообще меня тошнит от терок про современное искусство. Люди занимались, занимаются и будут продолжать заниматься искусством. Это вообще не пойми что. Разве есть четкое определение искусства?

Повторения и искажения, из них все и состоит.

— Смотря с какой точки зрения.

Глеб: Вот именно, разных точек зрения много, и это круто. От этого появляется еще больше предметов искусства. И те, кто их обсуждает, могут говорить что угодно — это их хлеб, я это понимаю.

Миша: Когда человек творит, он соединяет какие-то свои внутренние точки, через которые проходит божественный свет, в одну линию, и луч, проходящий через созданный коридор, в итоге и превращается в произведение. А интеллект тут как раз может помешать. Он уместен только на стадии подготовки, во время творчества интеллект не нужен, более того, мешает. Художник — инструмент для фокусировки и фиксации.

— То есть, допустим, есть какой-то объект искусства, который мы ощущаем на уровне эмоциональном или даже физиологическом, вот как ваш 50-герцевый проект. И пытаться накрутить какие-то смыслы — занятие бесполезное и даже бестолковое? Есть такой заезженный пример про толкование «авторского замысла», когда в классических литературных произведениях из школьной программы «синие занавески в комнате символизируют тоску героя по Родине», — вы против именно этого? 

Миша: Не то чтобы против. Но иногда лучше внимательно что-то послушать или посмотреть, заглушив поток мыслей. Хотя критики способны провести крутую аналитическую работу. Читаешь и думаешь: «Это вот я все сделал, да? Ну ничего себе...»

Глеб: А я скорее против того, что люди сваливают все на причинно-следственные отношения. Вот, мол, синие занавески и тоска по Родине. А может, у него краска розовая кончилась? А может, это вообще привет дадаисту Иванову, но об этом никто не догадался.


— Сразу вспомнил это видео с Мамоновым. Комментарии тут классные: «Когда ты в курсе системно-векторной психологии, то легко понять и определить его состояние как звуковой вектор». Или вот еще: «Поток подсознания. Читайте Джойса, господа, и в ваших головушках просветление будет». 

Глеб: «Мне кажется, это он про наркотики (грибы, амфетамины). Вроде спишь, а вроде не спишь».

— Там, кстати, есть правильный ответ: «Вот это БЕСПРЕДЕЛЬЩИК! Я тащусь!» 

Глеб: Я называю это «синдромом арт-директора». Когда человек не может просто принять какой-то объект как данность, и он такой: «Та-а-а-к, ну а о чем это? Ну-у-у-у, а почему бы не добавить сюда еще вот это? Или сделать вот так?» Блин, да просто послушай и заткнись уже.

— В интервью снова лезет Гиренок. «Допустим, тебе спать хочется, а заснуть ты не можешь. А ты — интеллигентный человек. То есть ты берешь Улисса, читаешь и засыпаешь. Джойс — фармацевт. Он производит снотворное для интеллигенции». Еще дальше он говорит, что роман Пруста для интеллигента — как стакан водки для алкоголика. И потом: «Кто-то любит есть паштеты, а кто-то — музыку Шнитке». 

Глеб: Кто вообще этот Гиренок? Какой умный мужик!

— Извини, я просто к интервью не готовился. Подумал, раз у вас все по теме импровизации и генеративной музыки, пусть тогда и интервью само себя «генерирует». Гиренка я тоже случайно нашел как-то в книжном магазине в разделе философии, ни разу до этого про него не слышал. Полностью, кстати, так и не прочел, просто книжка сейчас как раз открыта рядом, так что, считай, выпендриваюсь. 

Глеб: Он очень умный. И ты молодец, сразу все понял.

Миша: А мне кажется, что когда произведению искусства требуется какое-то объяснение — оно не очень удалось.

Глеб: А мне — что если человек требует объяснения, он просто не хочет подумать. Точнее, даже не подумать, а увидеть или воспринять. А как раз от «подумать» и начинаются все эти синие занавески.

За день наработался, устал, пришел домой, а там — Стив Райх.

Миша: Люди музыкой всегда передавали то, что не получается передать словами. Раньше же музыка была либо элитарной, либо народной, причем в обоих случаях функция была одна и та же.

— Какая?

Глеб: Затащить бабу в постель. Вот какая у музыки всегда была функция!

Миша: Ха-ха, это да. Вообще я про передачу той информации, которую нельзя выразить словами. Попытку приоткрыть щель между мирами. А сейчас, к сожалению, музыку часто воспринимают как фон.

— Пример с бабой тоже про передачу информации.

Глеб: Это вообще основное. Передача информации о том, что ты крутой мужик. И вообще, пойдем уже скорее, я стою тут крутой с гитарой, разве не видишь? Ну и музыка как фон — это прекрасно, Брайан Ино бы порадовался.

Миша: Фон — это тоже неплохо, но стоит к этому относиться аккуратно. Ведь музыка в качестве фона позволяет, например, запустить процесс метапрограммирования человека, который по своей сути — биокомпьютер.

— Метапрограммирование — это, прости, программирование программ? Вот чувствовал я, что не стоит упоминать Гиренка всуе. 

Миша: Вроде того. Метапрограммирование — создание программ, которые сами порождают программы. У Джона Лилли про это много хорошего написано.

Глеб: В общем, осторожнее, когда слушаешь музыку в качестве фона, а то можешь потом пойти и убить кого-нибудь. Всегда будь внимателен, когда покупаешь пластинку! Блин, Гиренок испортил нам все интервью, паразит, я сейчас половины сказанного не понимаю.

— Давайте дальше про фоновую музыку. 

Глеб: Миша, объяснись!

Миша: Значит, так. Опера и кинематограф приучили людей к тому, что музыка может быть просто фоном к разным жизненным ситуациям, и довольно большая часть людей уже не воспринимает музыку отдельно. Это ставит их в опасное положение по вышеупомянутым причинам. А потом начинаются всякие неврозы, психоаналитики и т.д. Например, я проводил эксперименты — спал под разную музыку и потом анализировал, как она воздействует на сновидения. В общем, я о том, что формирование саундтрека к своей собственной жизни невесть каким образом напоминает мне хождение финских туристов по джунглям Амазонки: «О, какой большой паучок! Ой, он на меня прыгает! А-а-а-а-а!»

Думаешь, при таком раскладе не врубят в авангард?

Глеб: Да, как в «Заводном апельсине», где музыка — один из методов воздействия на главного героя. А вообще Миша шутит. Это же музыка, она безобидна.

Миша: Ага. Мне как-то сказали: «А что это вы такую страшную музыку выпускаете?» Я говорю: «Страшную? Страшную музыку на “Радио Шансон” ставят». Вот там она реально страшная.

— Кстати, о музыке. Вы себя позиционируете как авангардный лейбл, правильно? 

Миша: В широком смысле — да. Для нас авангард — это когда с ходу не прилепишь, грубо говоря, стилистический ярлык. Когда люди ищут какие-то новые способы самовыражения. Если провести аналогию со зданиями, то это когда получается что-то необычное, например, Sagrada Família вместо обычного готического собора. Честно говоря, мне не очень нравится слово «авангард», как и определение «экспериментальная музыка». Все это отдает каким-то ненужным пафосом.

Глеб: Да, это все гребаные академисты. То, что ты любишь Кейджа, не делает тебя элитарным. Просто ты любишь Кейджа. А кто-то любит шансон. Просто шансон может быть для кого-то более понятен, хотя, как выясняется, не для всех. Миша, например, не понимает.

Миша: Ну да, одна из моих любимых форм музыки — это сесть где-нибудь в случайном месте и послушать, что вокруг звучит. Часто люди просто неправильно интерпретируют слово «музыка». Мурчание кошки, скажем, — это тоже музыка. Или шум холодильника. Просто, например, я считаю, что это она и есть. А кто-то считает, что музыка будет, если включить радио.


— Ясно. «Кто-то любит паштет, а кто-то — музыку Шнитке». 

Глеб: Вроде того. Любишь Шнитке? Молодец, люби дальше. Но почему-то многие думают, что если ты не смотрел, например, нового Джармуша или не читал Кастанеду, то ты лошара.

— Тем не менее условный Лепс собирает стотысячные стадионы, а условный Стив Райх — аудиторию, ну, в тысячу человек. 

Миша: Мейнстрим специально занимается исследованием того, что именно притягивает большинство людей с разными вкусами. Я вот за это очень Мадонну люблю, она очень четко это делает.

Глеб: Просто так сложилось. Ты прикинь, если аудитория «Радио Шансон» начнет слушать Райха, это же начнется адуха. За день наработался, устал, пришел домой, а там — Стив Райх. Вот всякие бездельники сидят дома, им делать нечего, они и слушают всякую заумь, а потом еще обсуждают, обмениваются своими взглядами. А тут хлеб надо собрать и корову подоить. Да ты прикалываешься? Какой Райх, какой Шнитке? Иди-ка ты на хер, и еще вилами тебе вдогонку. Вот это, я считаю, стиль.

— То есть ваша музыка — просто нишевая? 

Глеб: Ну вот смотри. Есть, например, всякие деятели искусства, которые постоянно твердят: мол, ребята, не убивайте друг друга, одумайтесь, живите в мире, природа-птички, все классно. Их мало кто слушает, так теперь они что, нишевые? Так и мы — я бы не сказал, что мы нишевые, нас просто мало кто слушает.

Миша: Но мы планируем закупить Ferrari, Lamborghini и белые шубы, чтобы объяснить всем, что и такой музон вполне достоин быть мейнстримом.

Глеб: Ага, а если ты не согласен — мы тебя из пушки бэнг-бэнг! У нас нет пафоса, что мы, мол, такие все элитарные и недоступные. Мы и лейбл начали делать для того, чтобы количество подобной информации немного уменьшить, а то все чересчур серьезные. Мы вот знаешь что думаем сделать? В авангарде начать такую же тему, как в гангста-рэпе. Из пушек стрелять друг по другу, телки, бассейн. Вот это движуха. А то сидеть в зале консерватории, рассчитанном на сто человек, — это не очень круто. А тут телки, кокос. Думаешь, при таком раскладе не врубят в авангард? Да еще как врубят, будут слушать как миленькие!

— Вы меня извините, конечно, по мне, это очень похоже на побег от реальности. Вот как Kraftwerk закрывались в своей студии, только у вас это такая закрытость через иронию. 

Миша: Прости, а что такое реальность?

— Ну, например, объективно существующий мир. 

Миша: Реальность — это коллективная визуализация, не более того. Давайте всем миром представим, что у деревьев есть глаза, и мы их увидим, ноу проблем. Земля вот раньше была вроде как плоская, на слонах, а сейчас это геоид. Вроде как. Я видел фотографии и учил физику.

Глеб: Восприятие и есть реальность, как говорил Чубайс. Я вот до сих пор не верю, что Земля круглая. По-моему, слонов просто в фотошопе подтерли. Понимаешь, о чем мы?

— Вроде того. Мир вокруг есть сон Будды. Или макаронного монстра, кому как нравится. 

Глеб: Вот ты сейчас напишешь про Lamborghini, потом еще народ подтянется. Думаешь, гангста-рэп как начинался, сразу было круто и брюлики? Ты пока пиши про гангста-авангард и телок, а лет через десять мы с тобой вместе выступим на «Грэмми».

Миша: Будем стрелять по люстрам из калашей. Такой трек!

Глеб: Кстати, да, реальный трек. Вышли и расстреляли люстру на хер. Люди кричат, ахают, охают, и все записывается. Блин, чувак, я покупаю!

— Хорошо, спрошу по-другому. Вот ваша коммуникация со слушателями — нет ощущения, что она односторонняя? В том смысле, что вы изначально используете такой музыкальный язык, который, если уж честно, все-таки гораздо дальше от масс, чем у какого-нибудь условного Ивана Дрона. 

Глеб: Да ну! Как будто есть какая-то прямо ключевая разница между музыкой этого Ивана и, например, Миши. Это же любой может понять, достаточно просто успокоиться и закрыть глаза. Да можно даже глаза не закрывать, просто привести свою жизнь в порядок. Любой шум океана, пение птиц — это все одно и то же. И Иван Дрон, конечно же.

Миша: Я вот вообще думаю, что наша музыка идеально подходит для медитации. Точнее даже, мне это наши русские йоги говорили, из тех, кто преподает. Иван Дрон, кстати, круто. Я сайд-проект такой дроновый заведу!

— Только если коллаб.

Миша: О'кей, забились.

— Что у вас, кстати, по ближайшим релизам? 

Глеб: Буквально на следующей неделе, может, даже на этой будет релиз Фернандо Високиса, это парень из Бразилии. Мы выпускаем альбом о его приключениях в Сеуле. Кстати, он попросил передать привет его бабушке. Вот, читай.

Дальше будет винил от Марко Фиерро Мендосы — это очень крутой парень из Мексики. С ним такая история: он изначально хотел выпускаться на Umor Rex, это местный модный лейбл, про который пишут The Wire с «Питчфорком», к тому же Марко знает владельца. Он хотел встречаться с ним по поводу релиза, но случайно залайкал какой-то наш пост в Твиттере, мы как-то круто заобщались и ему такие: «Давай к нам, на хер тебе твой мексиканский лейбл!» Ну, он и согласился. Теперь Марко наш агент там, и он реально очень рад, что его выпускает лейбл из России, всем об этом рассказывает. Мы очень хотим привезти его на презентацию пластинки. Посмотрим, как там по деньгам выйдет.

Миша: Мочим конкурентов, забираем артистов! Диз из ганста, мазафака!


— Свэг. А как вы вышли на ::vtol:: и Papa Srapa?

Миша: Познакомились с ними в Питере на «Электромеханике». Выступали на одной сцене и потом оказались в общей гримерке, где устроили еще один концерт. Папа — он из Ростова, я и сам оттуда, в общем-то, и был страшно рад встретить такого земляка. Он мне, кстати, реально в отцы годится. В общем, в итоге я погрузился в тачку и поехал к нему в Ростов. Мы все записали, он даже в какой-то момент, когда играл, просто вырубился и в бессознательном состоянии водил руками по своему самодельному аналоговому тач-синтезатору.

— В смысле — вырубился?

Миша: Ну, не знаю. Потерял связь с тем, что ты называешь реальностью.

Глеб: А Дима ::vtol:: создает всякие инсталляции и все такое. Мне нужно было кое-что сделать, тоже своего рода инсталляцию, в общем, я ему написал на Фейсбуке, и изначально мы начали общаться вообще не по поводу музыки. После выступления в Питере он сразу уехал, поэтому мы как-то не особо познакомились. Но зато потом, когда обсуждали уже другой проект, заобщались. Я ему рассказал, что мы выпускаем Папу, и оказалось, что они знакомы очень давно, периодически общаются и подкидывают друг другу всяческие идеи, так, по жизни. Мы предложили им издать совместный релиз, они согласились. Готовили его целый год: дизайн, мастеринг, сама запись. В итоге, когда мы пластинку показали, им очень понравилось.

Миша: Так получилось, что я вообще, по сути, спродюсировал часть Papa Srapa. Тогда в Ростове он отыграл часа два материала, а надо было минут 30—40. И он меня попросил поработать над записью, подготовить все, свести. Я сделал как сам считал нужным, ему понравилось.


— Кстати, у вас, если я правильно все понял, какое-то особое отношение к оборудованию, синтезаторам?

Миша: Скажу так: каждый девайс имеет свой интерфейс, который сильно влияет на то, что ты делаешь. Приезжай к нам в субботу в Зеленоград, увидишь два крутых модульных синтезатора. Мы в местном «Кинематографе» делаем вечеринки, там буду играть я и наш новый музыкант Никита Олейник, единственный в России обладатель системы Buchla 200.

Глеб: Ага, приезжай из Красноярска.

Миша: Блин, а я думал, что ты из Москвы. Все равно приезжай!

— Не вопрос. Будем делать Ивана Дрона. 


Понравился материал? Помоги сайту!

Сегодня на сайте
Разговор c оставшимсяВ разлуке
Разговор c оставшимся 

Мария Карпенко поговорила с человеком, который принципиально остается в России: о том, что это ему дает и каких жертв требует взамен

28 ноября 20243650
Столицы новой диаспоры: ТбилисиВ разлуке
Столицы новой диаспоры: Тбилиси 

Проект «В разлуке» начинает серию портретов больших городов, которые стали хабами для новой эмиграции. Первый разговор — о русском Тбилиси с историком и продюсером Дмитрием Споровым

22 ноября 20245178
Space is the place, space is the placeВ разлуке
Space is the place, space is the place 

Три дневника почти за три военных года. Все три автора несколько раз пересекали за это время границу РФ, погружаясь и снова выныривая в принципиально разных внутренних и внешних пространствах

14 октября 202411941
Разговор с невозвращенцем В разлуке
Разговор с невозвращенцем  

Мария Карпенко поговорила с экономическим журналистом Денисом Касянчуком, человеком, для которого возвращение в Россию из эмиграции больше не обсуждается

20 августа 202418529
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”»В разлуке
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”» 

Как возник конфликт между «уехавшими» и «оставшимися», на какой основе он стоит и как работают «бурлящие ритуалы» соцсетей. Разговор Дмитрия Безуглова с социологом, приглашенным исследователем Манчестерского университета Алексеем Титковым

6 июля 202422676
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границыВ разлуке
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границы 

Проект Кольты «В разлуке» проводит эксперимент и предлагает публично поговорить друг с другом «уехавшим» и «оставшимся». Первый диалог — кинокритика Антона Долина и сценариста, руководителя «Театра.doc» Александра Родионова

7 июня 202427998
Письмо человеку ИксВ разлуке
Письмо человеку Икс 

Иван Давыдов пишет письмо другу в эмиграции, с которым ждет встречи, хотя на нее не надеется. Начало нового проекта Кольты «В разлуке»

21 мая 202428656