22 мая 2014Медиа
169

Журналисты на войне

Анна Голубева о статусе военного журналиста в постпелевинские времена

текст: Анна Голубева
Detailed_picture© Colta.ru

Каких-то еще полтора года назад в сетях спорили, прилично ли журналисту участвовать в митингах и демонстрациях — а если да, то предъявлять ли пресс-карту при входе в автозак или честнее паковаться инкогнито.

Выдвигались аргументы про нейтральность и объективность, проводились границы между активизмом политическим и гражданским, скрещивались шпаги, треды уходили в бесконечность. В прениях не участвовали правоохранители, которые санкционируют или непосредственно осуществляют упаковку в автозаки, но и они, судя по практике, имели разные точки зрения. Кто-то из них от владельцев пресс-карт отступался, кто-то не отступался, но несколько стеснялся лишний раз пнуть. Но главный правоохранительский аргумент — «А мне по х**, какой ты там журналист» — изящно снял с повестки вопрос о пресс-карте.

То, что происходит с журналистами на украинском фронте, мне кажется логичным развитием темы.

Спецкора «Новой газеты» Павла Каныгина берут в заложники ополченцы в Артемовске. Крымского журналиста Османа Пашаева в Симферополе хватают люди из самообороны и допрашивают с пристрастием в ФСБ. Корреспондента LifeNews Олега Сидякина и оператора Марата Сайченко арестовывает в Донецке СБУ.

Кто ж к этой архаике серьезно относится в постпелевинские-то времена?

Мы привычно, почти машинально, возмущаемся. Маргарита Симоньян призывает забыть о разнице взглядов и вместе, солидарно требовать, чтобы журналистам дали делать их работу. Олег Кашин говорит, что нельзя относиться к сотрудникам СМИ как к вражеской армии.

А, собственно, почему?

Кто сказал? Откуда такое правило? Ну да, международное гуманитарное право оговаривает особый статус журналиста на войне: «Военные журналисты, интендантский, военно-медицинский состав и военные юристы считаются некомбатантами, несмотря на то что входят в состав вооруженных сил». Но мало ли что в Женевской конвенции было оговорено. Она, например, квалифицирует аннексии чужих территорий как агрессию. Порицает «засылку вооруженных банд, групп, наемников и т.п. от имени государства, которые осуществляют акты вооруженной борьбы против другого государства». Запрещает «наносить удары по незащищенным городам, селениям и зданиям». Кто ж к этой архаике серьезно относится в постпелевинские-то времена? Кто эти нормы соблюдает?

Никто давно уже войн не объявляет, не марширует под барабан, не приходит под стены противника торжественным строем в смехотворных красных мундирах с золотой оторочкой. Почему старинный этикет должен соблюдаться в отношении журналистов?

Потому что журналисты штатские? А кто тут военный? Идет война гибридная, кругом зеленые человечки без опознавательных знаков, политтехнологи в отставке, самодеятельные казаки и предводители повстанцев, которые носят эполеты, портупеи и псевдонимы домашней выделки.

В ходу военные фасоны — просто, прямо, истово присягаем одной из воюющих сторон.

Потому что журналисты действуют в интересах общества? У общества на этот счет иллюзий мало. В интересах своих изданий, их хозяев или заказчиков — государства, частного собственника, акционеров — это да, это общество усвоило. Расхожее мнение — журналисты врут как дышат, пресса продажная — никем не опровергнуто. Для солдата армии Украины, ополченца ДНР или сотрудника ФСБ это лишний повод дать журналисту пинка, надевая на него наручники.

Мы давно говорим о наших медиа в военных терминах — пропагандистское оружие, информационная война. Наши медиа давно перестали изображать неангажированность — последние сломались на Майдане. В ходу военные фасоны — просто, прямо, истово присягаем одной из воюющих сторон. Честь имеем. С чего бы журналистов считать невоеннообязанными? И разве не журналистов награждают орденами за Крым — массово, как настоящую армию, закрытым указом, как настоящих разведчиков?

Значит, можно с журналистами как со всеми. По той же Женевской конвенции: «Если некомбатанты принимают непосредственное участие в боевых действиях, они утрачивают свой статус, становятся комбатантами, и только тогда против них может применяться оружие».

Журналист и сам вооружен. Если отнять у него камеру, микрофон и телефон — остаются глаза, уши, руки. Надо нейтрализовать — накинуть на глаза и уши мешок, руки связать, рот заклеить. И почему нельзя выкручивать руки и заклеивать рты на войне, если в мирной жизни журналисты — по крайней мере, наши — все это с собой делать позволяют?

Журналистов берут в плен как военнослужащих информационных войск — или как диверсантов и разведчиков. Похищают как товар, который можно продать или обменять, — за них вернее заплатят выкуп. И вряд ли это циничнее, чем отправлять в соседние страны боевиков без опознавательных знаков или выходить в боевой рейд на транспорте с маркировкой ООН. Да о чем мы вообще? Наблюдателей ОБСЕ задерживают, врачей Красного Креста берут в заложники — чем журналисты-то лучше?

Эту войну можно называть как угодно, антитеррористической или карательной операцией, восстанием или революцией, — но всем же ясно, что это гражданская война. На такой войне нет правых и виноватых, своих и чужих. Все свои, все друг другу волки, все виновны и все — жертвы. Включая журналистов.

На такой войне не разбирают род войск или занятий. Тут бьют не за ксиву — за фасон штанов. За то, что визитка на латинице. За фотографии в телефоне. За очки. За нездешний акцент. За здешний акцент. Брат стреляет в брата — а мы призываем, чтобы он журналиста уважал.


Понравился материал? Помоги сайту!

Сегодня на сайте
Разговор c оставшимсяВ разлуке
Разговор c оставшимся 

Мария Карпенко поговорила с человеком, который принципиально остается в России: о том, что это ему дает и каких жертв требует взамен

28 ноября 20243071
Столицы новой диаспоры: ТбилисиВ разлуке
Столицы новой диаспоры: Тбилиси 

Проект «В разлуке» начинает серию портретов больших городов, которые стали хабами для новой эмиграции. Первый разговор — о русском Тбилиси с историком и продюсером Дмитрием Споровым

22 ноября 20244366
Space is the place, space is the placeВ разлуке
Space is the place, space is the place 

Три дневника почти за три военных года. Все три автора несколько раз пересекали за это время границу РФ, погружаясь и снова выныривая в принципиально разных внутренних и внешних пространствах

14 октября 202411478
Разговор с невозвращенцем В разлуке
Разговор с невозвращенцем  

Мария Карпенко поговорила с экономическим журналистом Денисом Касянчуком, человеком, для которого возвращение в Россию из эмиграции больше не обсуждается

20 августа 202418055
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”»В разлуке
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”» 

Как возник конфликт между «уехавшими» и «оставшимися», на какой основе он стоит и как работают «бурлящие ритуалы» соцсетей. Разговор Дмитрия Безуглова с социологом, приглашенным исследователем Манчестерского университета Алексеем Титковым

6 июля 202422218
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границыВ разлуке
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границы 

Проект Кольты «В разлуке» проводит эксперимент и предлагает публично поговорить друг с другом «уехавшим» и «оставшимся». Первый диалог — кинокритика Антона Долина и сценариста, руководителя «Театра.doc» Александра Родионова

7 июня 202427538
Письмо человеку ИксВ разлуке
Письмо человеку Икс 

Иван Давыдов пишет письмо другу в эмиграции, с которым ждет встречи, хотя на нее не надеется. Начало нового проекта Кольты «В разлуке»

21 мая 202428254