1 сентября 2016Медиа
185

Последний из старой гвардии

Сергей Шахиджанян — о старейшем фотокорреспонденте России

текст: Сергей Шахиджанян
Detailed_picture© Павел Смертин / Коммерсантъ

В последний день лета в больнице на 93-м году жизни скончался старейший фотокорреспондент России Сергей Иванович Смирнов. По просьбе COLTA.RU о нем написал Сергей Шахиджанян — его коллега, фоторепортер, преподаватель факультета журналистики МГУ и специальный корреспондент «Вечерней Москвы».

Сергей Иванович Смирнов проработал в газете «Известия» более 50 лет — с 1959 года. А позвал его туда легендарный главный редактор газеты — Алексей Аджубей. Тот самый, про которого была пословица «Не имей сто друзей, а женись как Аджубей». Он был мужем дочери первого человека в стране, Никиты Хрущева, — Рады. Как главный редактор, Аджубей сделал для «Известий» очень много: газету, где фотографией прежде забивали лишь случайную дырку в полосе, а клише для фотографий готовились сильно заранее, как и большинство текстов, он быстро перевел на новые рельсы, и материалы там начали публиковать «с колес» — это при тех-то технологиях!

Сергей Иванович категорически возражал, когда его называли «фотограф». Он всегда считал себя фотокорреспондентом и оставался им до конца своих дней. Он рассказывал мне, что Аджубей активно помогал ему попадать на съемки в самые труднодоступные места. Главный редактор пользовался влиянием и щедро делился своими возможностями с фотокорреспондентом, прекрасно сознавая, что хорошая фотография всегда заменит плохой текст — так часто говорил Сергей Иванович.

При Аджубее Смирнов сумел войти в круг тех, кому доверяли снимать первых лиц. Смирнов славился фантастической обстоятельностью и обязательностью — в любой командировке у него с собой всегда был набор необходимой химии. И даже воду, чтобы делать растворы, он таскал с собой из Москвы — кто знает, какая вода в других местах? То есть после съемки он бежал в номер, мешал проявитель или из концентрата его разводил водой, которую привез, и проявлял в специальном рукаве фотопленку в туалете гостиницы. У него с собой и фотоувеличитель обычно был. Негативы тогда передавать не умели, он негатив сушил феном или спиртом, потом включал красный фонарь, печатал фотографии 9х12 или 10х15 и сушил — либо на кафеле, либо на стекло накатывал. Качество получалось так себе, но для газеты годилось.

И пока все официальные лица и их официальные фотографы еще выпивали и закусывали на каком-нибудь приеме, он тащил девушкам в посольстве угощения — с того же приема — и договаривался, чтобы они его снимки поскорее по фототелеграфу в Москву передали. Так он умудрялся передавать снимки быстрее, чем фотографы, приставленные к первым лицам. А первых лиц он на своем веку перевидал: снимал Хрущева, Брежнева, Кастро, Хонеккера, Арафата — всех советских руководителей и всех, к кому они летали и кого принимали у себя.

— Я мог снимать Брежнева, Ельцина так, как считал нужным, — меня знали и допускали. А вам теперь говорят: «Стой тут, не рыпайся и не мешай». Так хорошую фотографию не сделать!

Через месяц после снятия Хрущева сняли и Аджубея — а Смирнов остался. Умение любой ценой снять и вовремя передать фотографию ценило любое начальство. Тогда во многих центральных газетах фоторепортеры сами снимки не печатали — отдавали лаборантам. В «Известиях» же у каждого фотокорреспондента была своя лаборатория — у Сергея Ивановича самая большая, самая отдаленная, на пятом этаже, в комнате 501. Он всегда сам печатал свои фотографии на фотоувеличителе, и во сколько бы ни заканчивалась у него съемка, к утренней планерке снимки были готовы.

По известинской традиции от фотографов требовался особый взгляд — фотографии должны были отличаться от тассовских или от правдинских, и конкуренция была вполне ощутимая, несмотря на ограничения и цензуру. Во время моей работы в «Известиях», в 2000-х годах, Смирнов так напутствовал нас, молодых фотокорреспондентов: «Ребята, е*ите ТАСС! Всегда е*ите официальных фотографов — либо места находите другие, либо находите способ быстрее снимки передать. Всегда пытайтесь их объегорить — у вас должно быть больше свободы и фантазии!»

К молодым он вообще относился дружелюбно. Помню, меня избили во время редакционного задания в Люберцах — выволокли из машины, сломали очки и отобрали камеру; он узнал об этом, подошел, спросил, не надо ли чем помочь. Мы с ним несколько раз говорили о войне — он был на фронте, воевал, мне было интересно узнать из первоисточника, как это было. Сергей Иванович начинал рассказывать, но то его куда-то звали, то меня срывали на съемки — толком, как мне хотелось, мы так и не поговорили. Помню, он рассказывал, что на войне было очень много постановочных съемок и что реальную войну наши фотографы так и не сняли: на любую съемку требовалось согласование. Съемки же на передовой, во время боя, были вообще почти повсеместно запрещены.

Меня удивлял его демократизм: сейчас какой-нибудь молодой парень съездит разик на Майдан или снимет разгон митинга — и задирает нос: мол, на всякую ерунду меня не посылайте, я такое снимать не буду. Сергей Иванович, будучи асом, выполнял рядовые редакционные задания — его запросто могли послать на съемку открытия фонтана у Большого театра или, например, снять новостройку. Позже бильдредакторы уже просто старались его беречь, учитывая его возраст, не давали сложных съемок. Он иногда по этому поводу ворчал, но, пока у него ходили ноги, добросовестно выполнял самые рядовые задания. И всегда выглядел безупречно. Пиджак по фигуре, выглаженная рубашка, галстук. Не помню, чтобы видел его помятым или грязным.

© Известия

Он наблюдал за нашей работой. «Мне вас жаль, ребята, — я вижу, как вы снимаете. Вы становитесь обслугой — вас, как манекены, ставят на точку, с которой вы не можете сдвинуться. Отодвигают все дальше и дальше. У меня рабочий объектив был 35 мм (это небольшой широкоугольник), а вас задвигают за Можай, у вас все съемки правительственные важные начинаются с 300 мм, а то и 600. Как же вам тяжело работать! Я мог запросто подойти к Фиделю и угостить его жареной осетриной, меня узнавали в лицо, да я и был практически другом семьи. Я мог снимать Брежнева, Ельцина так, как считал нужным, — меня знали и допускали. А вам теперь говорят: “Стой тут, не рыпайся и не мешай”. Так хорошую фотографию не сделать!»

Он всегда приходил на редакционные пьянки внутри отдела — Новый год, 8 Марта, 23 Февраля. Остроумно шутил. Рассказчик он был великолепный.

До последних дней он жил своей работой — в планах у него было сделать большую выставку к столетию газеты «Известия», к 2017-му. Он сломал ногу в мае этого года, лежал в больнице и почти не ходил. Могу сказать, что, к чести Арама Габрелянова, он всячески поддерживал Сергея Ивановича — помогал с лечением и деньгами. Незадолго до смерти Сергей Иванович попросил выбрать ему кресло-каталку — чтобы передвигаться — и очень рассердился, когда понял, что для его активного образа жизни ни одна из существующих моделей не подходит. Хотел поехать в командировку в Санкт-Петербург — но он называл его всегда Ленинградом. Он сам был оттуда.

Да — снимал он на пленку почти всю жизнь, лет до 85. А последняя правительственная съемка у него была, кажется, в начале нулевых — когда Владимир Путин награждал орденом Майю Плисецкую.

За годы работы у него накопился огромный архив. Все это хранилось в негативах. А негативы — в коробках. Подписей — никаких. Только он мог разобраться в ворохе пленок и понять, в какой коробке что. Часть его архива сканировалась, но специального человека для этого не выделили, и работа велась понемногу, не в таких объемах, как хотелось бы. Как он сам говорил, отсканировали чуть больше десятой части того, что у него было. Остальное так и лежит до сих пор в коробках у него дома. Память у него было хорошая — стоило ему взглянуть на снимок, и он называл год и место съемки. Такой вот был человек. Последний из старой гвардии — переживших войну, оттепель, застой, перестройку, 90-е и наше время.


Понравился материал? Помоги сайту!

Сегодня на сайте
Разговор c оставшимсяВ разлуке
Разговор c оставшимся 

Мария Карпенко поговорила с человеком, который принципиально остается в России: о том, что это ему дает и каких жертв требует взамен

28 ноября 20242618
Столицы новой диаспоры: ТбилисиВ разлуке
Столицы новой диаспоры: Тбилиси 

Проект «В разлуке» начинает серию портретов больших городов, которые стали хабами для новой эмиграции. Первый разговор — о русском Тбилиси с историком и продюсером Дмитрием Споровым

22 ноября 20243502
Space is the place, space is the placeВ разлуке
Space is the place, space is the place 

Три дневника почти за три военных года. Все три автора несколько раз пересекали за это время границу РФ, погружаясь и снова выныривая в принципиально разных внутренних и внешних пространствах

14 октября 202411106
Разговор с невозвращенцем В разлуке
Разговор с невозвращенцем  

Мария Карпенко поговорила с экономическим журналистом Денисом Касянчуком, человеком, для которого возвращение в Россию из эмиграции больше не обсуждается

20 августа 202417687
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”»В разлуке
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”» 

Как возник конфликт между «уехавшими» и «оставшимися», на какой основе он стоит и как работают «бурлящие ритуалы» соцсетей. Разговор Дмитрия Безуглова с социологом, приглашенным исследователем Манчестерского университета Алексеем Титковым

6 июля 202421873
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границыВ разлуке
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границы 

Проект Кольты «В разлуке» проводит эксперимент и предлагает публично поговорить друг с другом «уехавшим» и «оставшимся». Первый диалог — кинокритика Антона Долина и сценариста, руководителя «Театра.doc» Александра Родионова

7 июня 202427202
Письмо человеку ИксВ разлуке
Письмо человеку Икс 

Иван Давыдов пишет письмо другу в эмиграции, с которым ждет встречи, хотя на нее не надеется. Начало нового проекта Кольты «В разлуке»

21 мая 202427979