16 ноября 2021Современная музыка
173

Неиерархизированное творение

В книге «Жвачка Нины Симон» Уоррен Эллис, многолетний соратник Ника Кейва, — о ностальгии, любви, спасительном мусоре и содержании своего дипломата

текст: Александр Чанцев
Detailed_picture© Brighton Source

Александр Чанцев прочел книгу Уоррена Эллиса «Жвачка Нины Симон» («Nina Simone’s Gum»), которая обязательно должна попасть в списки лучших музыкальных мемуаров года.

Что делает обычный человек, если вдруг нашел в старом барахле использованную жвачку? Уоррен Эллис, австралийский мультиинструменталист, композитор, участник Dirty Three и всевозможных коллабораций с Ником Кейвом, автор музыки к кино (любит, как и Кейв, всякие артхаусные вестерны и роуд-муви) и, last, but not least, обладатель такой жгуче смоляной гривы и бороды, что после 11.09.2001 его часто останавливали в аэропорту, — берется за целую книгу. Когда, кстати, успевает — только в этом году у него вышли роскошные альбомы с Марианной Фэйтфулл и с Ником Кейвом, с которым он сейчас и отправился в долгожданный постковидный тур.

Все, конечно, несколько ностальгичнее и романтичнее. Тот же Кейв пригласил Нину Симон выступить на фестивале, программным директором которого он был, и этот концерт обожаемого бунтарского идола буквально перепахал Эллиса да и Кейва — до сих пор они вспоминают его со слезами. Выйдя к роялю после порции шампанского, кокаина и сарделек, Нина вынула изо рта жвачку и завернула ее в полотенце. После концерта Эллис пробрался на сцену, запихнул в пакет это самое полотенце — и вот, хранил его как величайшую реликвию и источник вдохновения все эти годы. Друзья обсуждали этот эпизод в посвященном Кейву фильме «20 000 дней на Земле», когда Эллис жарил угря на кухне (а этому эпизоду не верьте, готовить он не умеет, и у него был дублер-повар на кухне, как мы узнаем из этой книги).

Сейчас же настала пора вынуть священный Грааль и предъявить его публике — Эллис жертвует жвачкой, как и своей первой скрипкой (вся в рисунках и наклейках, как школьная гитара какого-нибудь советского недоросля) для выставки Кейва Stranger than Kindness в Копенгагене.

Мусор, признается он, как и музыка, не один раз спасали его.

Это, собственно, и есть весь сюжет, на который нанизываются все воспоминания, байки, истории книги. По поводу которой даже уместно вспомнить избитое ахматовское «из какого сора» — так получилось, что сор стал не только эмблемой жизни Уоррена, но и тем, что его поддерживало. Его увлечение музыкой началось с того, что ребенком он нашел на австралийской свалке старый огромный аккордеон и спас его. Ту самую скрипку чинил и восстанавливал сколько можно и нельзя раз. Во все туры — особенно это было актуально, когда он жил в них, не имея своего дома, — он возил старый дипломат (еще один привет советской моде) с набором всяческого мусора (зачеркнуто) дорогих для него вещей. Старые билеты, фотографии друзей, точилка для карандашей, несколько зубных коронок (чьих, уже не помнит) и так далее.

Французские новые философы в лице Делеза и Бадью любили в свое время вывести философию списка — «это неиерархизированное творение представляет собой сгусток сосуществований и одновременность событий» (Делез, «Логика смысла»). Так вот, книга Эллиса, где он приводит опись содержимого ящика с антресолей своего отца, несостоявшегося исполнителя блюграсса, список содержимого своей детской коробки для игрушек или помещает фотографию дорогих ему вещей на окне в своей парижской студии и прочих «капсул времени», дала бы Делезу массу материала для раздумий. И это действительно «одновременность событий» — Уоррен Эллис не только падает, как Алиса в Кроличью дыру, в свои воспоминания, увлекая и читателя, но, кажется, никогда и не жил без них.

Мусор, признается он, как и музыка, не один раз спасали его. С мусором понятно, тот же аккордеон. Музыка, например, вытащила его из алкогольного и наркотического ступора, когда, регистрируясь на рейс из Мельбурна в Париж, он давал себе зарок завязать, потому что это уже сильно сказывается на его музыкальной карьере, «если только смогу долететь живым».

© Faber

Самое первое воспоминание — о переночевавших в саду под его окном бродячих клоунах — оказывается почти пророческим. «Я мог видеть темноту. Я никогда не боялся. Но потом однажды эти духи ушли. Я ищу их с тех пор. Жду их возвращения». Духи все равно сопровождали его всю жизнь — в виде ли памятных вещей, обычных ли воспоминаний. Он не отпускал их — писал, например, несколько лет имейлы умершему другу, рассказывая о своих музыкальных находках, которые могли бы тому понравиться. И «Жвачка Нины Симон» становится своеобразным памятникам умершим и ушедшему, его благодарностью — недаром, еще до раздела «Благодарности», самыми последними словами становится «Я искал слова. Мое тело гудело. Единственными словами, что пришли в мою голову, были “Спасибо вам”».

А вот что говорит персонаж, увидев Уоррена Эллиса не на сцене, а в собственной мастерской в первый раз жизни: «Он был энергичным и живым, и его истории были полны юмора, любви и ностальгии». Да, в мастерскую Эллис притащил всю ту же жвачку, чтобы извлечь ее из полотенца, сделать 3D-копии, а затем серебряные кулоны. Это еще что! — операция по извлечению жвачки описывается и документируется, как пересадка сердца, а из жвачки он еще планирует сделать скульптуру в Марокко и Антарктиде (по форме, боюсь, она будет сильно смахивать на пресловутую «Большую глину № 4» на Болотной набережной).

© Crack Magazine

Но та женщина не читала еще эту книгу. В которой будет много всего, кроме минора ностальгии и светлого очарования прошлым в духе ваби-саби (японские темы Эллису, кстати, очень не чужды — он не только вспоминает поездку в Японию, но и приводит японские понятия в оригинальном написании). Истории про то, как Уоррен зарабатывал на кров уличным музыкантом в Шотландии, будут перемежаться байками про лидера Suicide Алана Вегу и коров или описанием призрака Бетховена. Как, впрочем, и сама книга менее всего будет напоминать традиционные мемуары рокера или вообще обычный нарратив — текст в ней на равных соседствует с фотографиями, теми же списками, сканами айфоновых чатов с Кейвом или гербарием Эмили Дикинсон.

Так что почерпнуть горячие факты о том, что именно употребляли Ник Кейв, Бликса Баргельд, Уоррен Эллис, Мик Харви и прочая компашка во время туров Nick Cave & The Bad Seeds из книги вряд ли получится — «Жвачка» ближе даже не к воспоминаниям той же Марианны Фейтфулл, но к дискретной мемуарной прозе Патти Смит или Лори Андерсон.


Понравился материал? Помоги сайту!

Сегодня на сайте
Евгения Волункова: «Привилегии у тех, кто остался в России» Журналистика: ревизия
Евгения Волункова: «Привилегии у тех, кто остался в России»  

Главный редактор «Таких дел» о том, как взбивать сметану в масло, писать о людях вне зависимости от их ошибок, бороться за «глубинного» читателя и работать там, где очень трудно, но необходимо

12 июля 202349543
Тихон Дзядко: «Где бы мы ни находились, мы воспринимаем “Дождь” как российский телеканал»Журналистика: ревизия
Тихон Дзядко: «Где бы мы ни находились, мы воспринимаем “Дождь” как российский телеканал» 

Главный редактор телеканала «Дождь» о том, как делать репортажи из России, не находясь в России, о редакции как общине и о неподчинении императивам

7 июня 202342792