21 февраля 2019Современная музыка
488

Олег Гаркуша: «Чтобы появились личности, надо закрыть все клубы»

Шоумен «АукцЫона» об открытии арт-центра «Гаркундель», алкоголизме и съемках у Балабанова

текст: Александр Нурабаев
Detailed_picture© Евгений Стукалин / ТАСС

23 февраля исполняется 58 лет неувядающему фронтмену «АукцЫона» Олегу Гаркуше. Свой день рождения музыкант, поэт, актер и шоумен традиционно отметит вместе с группой на сцене — в этом году в московском Arbat Hall. Одновременно с этим в Петербурге готовится к открытию арт-центр «Гаркундель» — возможно, дело жизни заслуженного рокера. Александр Нурабаев навестил Олега Гаркушу в родном городе и обсудил с ним текущее положение арт-центра, имевшиеся в прошлом проблемы с алкоголем, скромную, но яркую кинокарьеру и роль Гаркуши в жизни «АукцЫона».

— Мы находимся в арт-центре «Гаркундель» — ставшем уже легендарным долгострое, средства на строительство которого собирались всем миром в течение нескольких лет: ради этого устраивались концерты, фестивали, краудфандинговые кампании. На данный момент на сколько процентов «Гаркундель» готов?

— Где-то на 99%, потому что нам осталось повесить вывеску, которую наши друзья сделали — внимание! — в городе Иркутске. Она шла к нам два года, пришла — навесная большущая реклама. Сначала мы хотели повесить ее другим образом, но выяснилось, что так вешать нельзя, потому что она слишком длинная по горизонтали — три метра. Поэтому мы ее пришпандорим к стене. Очень долго обсуждали, где ее будем вешать. Но на следующей неделе (в начале февраля. — Ред.) она повесится, и второй момент — нам нужно ставить камеру на сцену, которая будет снимать музыкантов; изображение будет переноситься в телевизор на втором этаже.

— Сцена функционирует как концертная площадка?

— Нет, пока как репетиционная площадка. Иногда здесь репетируют.

— Кто репетирует?

— Как правило, это волонтеры, которые здесь работали, — группа «Ха.Мы», группа «Жвака Галз», группа «Спящий Будда». Назовем это молодежными коллективами. Разочек репетировали «Странные игры». Звуком у нас занимается Филипп Сологуб, сын Вити Сологуба («Странные игры», «Игры», «Deadушки». — Ред.).

© Айнур Исламов

— В чем заключается основная задача центра?

— Вот почему это называется арт-центром — потому что здесь, конечно же, будет музыка — два-три раза в неделю, в выходные дни. Как правило, это будут медийные музыканты — типа закрытых квартирников, потому что у нас сидячих мест около 40—50. И молодые музыканты, которые, на мой взгляд, талантливы и которые приводят народ. Такая концепция будет.

— Какой у «Гаркунделя» планируется график работы?

— Желательно, чтобы преподавательская работа шла каждый день с утра до вечера. Помимо этого у нас будут мини-выставки на втором этаже — фотографические и художественные. Выставка нашего друга и волонтера Володи Филиппова — это он фотографировал (сделал фотографии группы «АукцЫон» и Гаркуши, которые украшают стены «Гаркунделя». — Ред.), это его хобби. Будут даже проходить группы анонимных алкоголиков. Будут благотворительные мероприятия — мы сделали внизу туалет для инвалидов. Будут детишкам и бабушкам показывать бесплатное кино — типа «Летят журавли» с пирожками. Если будут проходить концерты, то я надеюсь, что будут выступать медийные исполнители. Это будут не закрытые мероприятия, а для тех, кто может себе позволить приобрести билет — не за атомные цены, но и не за три копейки.

— А среди молодых и талантливых музыкантов кого бы вы отметили?

— Я уже говорил о группах «Ха.Мы», «Спящий Будда», «Жвака Галз». Еще есть замечательная группа «Альцгеймер», группа «Гафт» неплохая. Вот эти пять коллективов имеют что-то свое — изюминку, харизму. Буквально вчера я проводил параллельный фестиваль в другом месте — у байкеров, своих друзей, где выступают четыре-пять коллективов. Могут с гитарой прийти, могут просто с группой, но скажу честно, что на протяжении многих лет, в течение которых я провожу фестивали, только единицы появляются — как те же «Жвака Галз», «Ха.Мы» и другие коллективы. На небосклоне много групп, и в большинстве своем музыканты, которые выступают: а) практически сразу уходят домой; б) не приводят народ; в) нехаризматичные, недрайвовые; г) больше думают о том, как бы им быть известными, а не о том, как приводить народ и заниматься творчеством, — они думают совсем о другом. Вчера выступали пять коллективов, и было всего десять зрителей.

— С чем вы связываете нехватку ярких и харизматичных артистов? Может быть, дело в том, что в сытое и довольное время никому ничего не надо, а когда все под запретом, то большие таланты рождаются как грибы после дождя?

— Как ни странно, да. Я даже говорю частенько, что в данный момент, чтобы появились личности, нужно убрать все музыкальные магазины, закрыть все клубы, сделать литовку песен и так далее. Может быть, это покажется странным, но будет жажда к чему-то идти. А сейчас нет дефицита, как тогда, когда мы на «толчках» покупали виниловые пластинки или менялись. Я бегал по ларькам и покупал немецкие журналы «Мелодии и ритмы», где были фотографии в лучшем случае The Beatles — и я слезами обливался, что нашел этот постер. Или я ехал с бобиной из Купчина, чтобы записать альбом того или иного исполнителя, — у меня были жажда и рвение. А про музыку я вообще говорю, что после работы мы уставшими ехали на репетицию хрен знает куда. А сейчас человеку трудно прийти на концерт и поддержать своего друга. Людям предоставляется вполне достойный аппарат, и даже это их не двигает к тому, чтобы выстоять полчаса. Этого не происходит. Я уже не говорю о народе, который они не приводят. Я всем говорю: «Ребята, у вас есть друзья? Почему нет друга?» Целая цепочка. Абсолютно все медийные группы начинали с этого. От пяти человек — неважно, пьяных или не пьяных. Да, есть интернет, но в большинстве случаев [в соцсетях] пишут: «Мы придем на концерт» — однако никто не приходит, как правило. Так на фига ты пишешь, что придешь, если ты не придешь?

— Если вбить в поисковике «Олег Гаркуша интервью», то первые как минимум пять интервью посвящены одной теме — алкоголизму. Сколько вы уже не пьете?

— 23-й год.

— Среди фотографий на стенах «Гаркунделя» есть сертификат из клиники Father Martin's Ashley

— Это Америка. Эшли, штат Мэриленд, 1996 год. У меня два дня рождения: 23 февраля — это основной, 23 июля — это второе рождение. 22-го [июля] я еще фигачил, а 23-го я уже не употреблял.

Если бы я продолжил, то, возможно, даже умер бы.

— Это был закрытый рехаб с решетками на окнах?

— Нет, это небольшой домик — в те годы приезжали из России по три человека плюс переводчик, тоже анонимный и по программе. Он привозил нам всю эту историю. Буквально недавно встречался с человеком, который меня и сподвигнул туда поехать, — это Женя Зубков, он живет в Америке и был связан с «Анонимными алкоголиками». За это время — с начала 90-х — там были 350 человек, и не все сейчас живы. После меня были и Наташа Пивоварова («Колибри». — Ред.), и Гриша Сологуб («Странные игры», «Игры», «Два самолета». — Ред.), еще кто-то. Программа офигительная, она духовная и тебе ничего не запрещает. Хочешь пить — ради бога, не хочешь пить — значит, тебе повезло. Я в любую секунду могу выйти и выпить, но я это не буду делать, потому что в данный момент мне это ни к чему. Я знаю, что если я это сделаю, то умру — не сразу, но умру точно. Такие случаи бывали. Алкоголь возвращается в тех количествах, которые ты пил в последний раз. Я пил не менее литра [водки] в день, и это употребление обязательно увеличится. Да и мне это неинтересно. Я привык к трезвой жизни, я помогаю людям, которые в беде, я — член попечительского совета центра реабилитации алкоголезависимых «Дом надежды на горе». Мы привозим музыкантов — 3 февраля будет Игорь Растеряев для пациентов играть. Были люди, которые подвержены не столько алкоголю, сколько наркотической зависимости, — Вадик Самойлов, Андрюша Бледный из «25/17». Группы не подвержены, но понимающие всю историю были у нас: «ундервуды», актер Игорь Скляр, Андрей Ургант, отец Вани, — он и сам в анонимном сообществе состоит. Делаем концерты — люди счастливы, плачут, смеются и так далее. Тема очень серьезная, выздоровление идет — к сожалению, получается не у всех, но получается.

— За эти 23 года вы ни разу не притронулись к рюмке?

— У меня было, что называется, «поскользнулся». Я поругался с очередной девушкой, а у меня концерт на следующий день, меня трясет, и мысль об опохмеле. Но я не ударился во все тяжкие, не стал запойничать — мне просто повезло. Если бы я продолжил, то побухал бы и, возможно, даже умер. В 1996-м или 1997-м — однозначно.

© Айнур Исламов

— Переключимся на «АукцЫон». В чем проявляется ваше участие в студийных записях — помимо вокала в некоторых песнях?

— Я участвую по приглашению. Я понимаю, о чем вы говорите. В крайнем альбоме («На солнце») я не участвовал, но мне рассказали, что Володя Волков (контрабасист «АукцЫона». — Ред.), который филармонически образован, намекнул, что мои крики и вопли на этом альбоме неуместны. Я не обижаюсь, потому что я не участвовал ни в «Жильце вершин», ни в «Чайнике вина». У нас странная и интересная ситуация в группе — у нас нет лидера как такового. Я не Шевчук и не БГ, которые могут менять составы как перчатки. У нас есть Леня Федоров, который пишет музыку, и есть я — что хочу, то и делаю на сцене, и ни Федоров, ни кто-то еще мне не указ. И я ему не указ. Если ему нужен я на альбоме — ради бога.

— В репертуаре «АукцЫона» много песен на ваши стихи. Какие вы бы для себя выделили?

— Те, которые можно назвать хитами, — «Самолет», «Птицу», «Если меня убьют», «Я родился под колпаком». Но основная — это «Птица».

— А вам какую песню особенно нравится исполнять?

— Все. Не могу выделить конкретную. Еще мне нравятся песни, которые мы не исполняем, — у нас бывают бзики, когда песня не играется 10—15 лет, а Федорову вдруг возьмет и под хвост стукнет — и он вспомнит «Я все вру» или «Нэпмана».

— Это всегда отличало концерты «АукцЫона» — сет-лист у группы абсолютно непредсказуем.

— Он не составляется долгие годы, и поэтому все [играется] по наитию. Никто не знает [какой трек будет следующим] — бывает, что обозначается одна песня, а звучит совсем не та, которая обозначалась. А потом во время концерта вообще непонятно, что будет дальше. Когда еще был жив наш перкуссионист Паша Литвинов, была такая история: мы играли концерт — мы тогда еще писали список песен на бумаге. А Паша не писал бумажки — он просто подходил к нашему клавишнику, у которого была эта бумажка. А клавишник все время пил молоко от язвы. Ставил пакет молока на клавиши, рядом была бумажка. А Паша все время что-то ронял. Когда он подходил к клавишам, он ронял не только клавиши: он ронял молоко, бумажку и все, что хотите. Когда он в последний раз подошел, на бумажке были написаны не названия песен, а фраза «Пошел ты на...» После этого бумажки не писались.

© Айнур Исламов

— Один из неотъемлемых атрибутов вашего сценического творчества — это знаменитый чемоданчик. Когда он появился?

— Ой, не помню. У меня было много чемоданчиков. Изначально был чемоданчик 1950-х — 1960-х годов. Потом были саквояжи, а потом еще что-то было. В данный момент у меня портфель, купленный в антикварном магазине типа блошиного рынка в Германии, — он не очень дорогой. А один чемодан у меня даже украли. Пока я фотографировался с фанами, другие фаны сперли. Там были всякие дудочки. Я поручил своему другу контролировать, но он не проконтролировал, и [чемоданчик] сперли.

В данный момент я хвастаюсь, но, по крайней мере, это правда.

— Содержимое чемоданчика тоже весьма интересно — где вы все эти дудочки, свистульки, трещотки берете?

— Это кто-то дарит или я покупаю. Бубны, дудочки, кабасы.

— А есть ли инструмент, который с вами очень давно?

— Нет таких. Целые мешки использованных дудочек здесь [в «Гаркунделе»] лежат и будут вешаться. Но в них уже не дунешь и не сыграешь. Пять дудочек лежат в витрине — ими я пользовался или даже не пользовался.

Кадр из фильма «Я тоже хочу» Кадр из фильма «Я тоже хочу» © СТВ

— Поговорим о вашей кинокарьере. Я думаю, что не ошибусь, если скажу, что ваша главная роль — это роль в фильме Алексея Балабанова «Я тоже хочу».

— Однозначно да, потому что это не эпизодическая, а главная роль. Хотя вы будете смеяться, но мне больше нравятся эпизодические, потому что в эпизодических мало текста и можно себя выразить; это первое. А второе — это подарок судьбы, что я снялся у Балабанова, потому что, как мне Леша рассказывал, изначально планировался Бутусов, потом Чиграков, потом Глеб Самойлов, потом Леня Федоров, но у Лени приболела жена, и некого было снимать. А до съемок 10 дней. Здесь опять мифология: Чиж говорит, что он меня спродюсировал, Федоров, вероятнее всего, тоже так говорит. Звезды по-разному сошлись. Мне позвонил сам Леша хотя, в принципе, я был шапочно с ним знаком, и говорит: «Олег, я хочу пригласить тебя на роль музыканта». Я чуть из машины не выпал в этот момент. Это фантастика. Опять же он мне говорил, что предполагал, видя концерты «АукцЫона» или слушая записи, что я — шут гороховый и так далее. Но первый комплимент он мне сделал, когда отснялся первый кадр, — это была зима, февраль. У меня был 23-го день рождения, а было 25 февраля. Когда отснялся первый кадр, он смотрит и говорит: «Ну и рожа!» В смысле «кайфодромная рожа». А на озвучании, когда сидели на скамейке Леша и другие сотрудники киностудии, он одной девушке говорит: «Вы знаете, кто это?» Она говорит: «Конечно, знаю». — «Нет, вы не знаете — это великий драматический актер». Я говорю: «Леша, прекрати». Я понимаю, что в данный момент я хвастаюсь, но, по крайней мере, это правда. И самое интересное, что я не стремлюсь сниматься в кино — у меня нет портфолио, у меня нет никаких агентов, однако на меня нечасто, но выходят различные режиссеры, которые видят меня в том или ином контексте своих работ.

Есть хорошие режиссеры, а Балабанов — великий режиссер.

— Какие, например, режиссеры?

— Например, Константин Богомолов, театральный московский режиссер, два года назад вышел на меня. Я все жду, когда выйдет этот фильм под названием «Настя» по рассказу Владимира Сорокина. Я читал сценарий — там девушек по традиции в каком-то поселении на 16-летие жарят и кушают. Сидят помещики и обсуждают смысл бытия, обгладывая ляжку. Я там играю священника. Ненастоящего — у меня стоечка на голове, пейсы, крест непонятный, военные ботинки и ряса. И сравнительно недавно, в прошлом году, на меня вышла девушка Катя, помощник по актерам, и говорит: «Вот режиссер, ее зовут Нана Джорджадзе, ей под 70 лет. Хочет пригласить вас». Эпизодическая роль, но там семь съемочных дней — это немалая роль. И, к моему изумлению, практически без слов. Я говорю: «Какое счастье!» Сниматься было одно удовольствие что у Балабанова, что у нее. Рабочее название фильма — «Кроличья лапа». Там мелодрама, и все очень просто: молодая девушка выходит с пакетом мусора в 90-е годы, встречается с молодым французом, и любовь-морковь. Отца или дедушку этого француза играет Пьер Ришар. И молодого француза тоже играет французский актер Николя Дювошель. Производство совместное, оператор — ее сын Михо, грузин, звукооператоры — французы. Было очень классно, и я познакомился с Женей Добровольской (актриса. — Ред.). Все это происходит в коммунальной квартире, а я — пьющий человек и некий тотем этой коммунальной квартиры. Там есть момент, когда после одной сцены спрашивают: «Вы живой?» Там никаких каскадерских трюков не было — были чисто интуитивные мои движения. Меня тоже трясло. Если я что-то делаю, я все из себя вынимаю. Если мы перейдем обратно к музыкантам, я им говорю: «Ребята, вы на сцене! Вы должны прежде всего кайфовать! Если не будете кайфовать, то ничего не получится. Вы стоите как пни — у вас ни один мускул не дрогнет, слеза не потечет. Если у вас это получится, то, может, что-нибудь срастется?» В кино та же самая история. Балабанов сказал: «Олег, не играй». Я не актер, я не буду ничего играть. Конечно, в одной сцене, на набережной Смоленки, был момент, когда я иду к бане и думаю: «Потрогать веточку, пробочку поднять». А Леша все видит и говорит: «Не надо импровизировать. Просто иди». И я как актер не играю. Опять похвастаюсь немного: Миша Трофименков, киношный обозреватель, написал такую фразу — «Изумительный естественный Гаркуша». Ко мне подходят: «Как вы сыграли!» — но я же не играл.

— Когда вы в последний раз видели Балабанова?

— Перед тем, как он умер. За день мы были на кинофестивале. Был показ фильма «Я тоже хочу». Мы пили кофе, было очень жарко, а он не переносил жару. У него дома все окна всегда были открыты, даже зимой. Как раз он приглашал меня в свою новую работу — на мой взгляд, был бы интересен тандем с Ренатой Литвиновой. Типа я — любовник или типа этого. И других ребят звал, которые снимались в «Я тоже хочу». А на следующий день мне звонят Саша Мосин и Володя Матвеев: «Леша умер». Неожиданно — просто вчера я его видел, а на следующий день... Это гений. Такие люди рождаются раз в миллиард лет. Я говорил о том, как он себя вел, — образно: он стоял у ларька и покупал булочку. Просто от человека, который по улице ходит, не отличить. Есть хорошие режиссеры — гламур и все дела, а Леша — великий режиссер. Не скрою, был подвержен разным вещам. Мне кто-то сказал такую фразу: «Бог не всем дает талант, а дьявол за эти таланты дает тебе изыски — наркотики, распутство, алкоголизм и так далее». Заметьте, что из всех гениальных и талантливых людей я не знаю ни одного человека, который бы не пил, не кололся или не распутничал. Ни одного. Как это объяснить? Это необъяснимая ситуация.

Кадр из фильма «Взломщик» Кадр из фильма «Взломщик» © Ленфильм

— Думаю, вторая ваша по известности роль — это неформал Олег в перестроечном фильме «Взломщик». Сцена, где вас допрашивает милиционер, выглядит очень реалистично. Как часто в те годы вам приходилось бывать в милиции?

— Каждый день по три раза. Почти каждый день. У «Сайгона» (культовое ленинградское кафе, место встречи неформалов. — Ред.) невозможно было стоять больше получаса, потому что тебя вязали. Это за внешний вид и опорочивание советской системы. Я не из тех людей, которые [щеголяли] в грязных сапогах, а из тех, которые в чистом костюме, белых носках и остроносых ботинках. Как ни странно, было замечательное время. Мы все были молоды, как пел Гребенщиков, все носили бороды. Бороду я не носил, но неважно. Сейчас смешно вспоминать, как нас вязали. Как-то мою жену повязали вместе со мной, а вязали не сами менты, а просто студенты-оперативники, которых просто гнали для того, чтобы они вязали. Мы после работы, уставшие, в метро заходим, и нас забирают и начинают — бла-бла-бла. И ей тоже: «Зачем вы с ним? Он же наркоман». Хотя я никогда наркотики не употреблял — траву курил и не более. Ее забрали, но это были просто беседы.

Был еще такой момент. Уже не помню, как зовут артиста: высокий красавец, сейчас в сериалах снимается. Он снимался в «Брате-2» — хоккеиста играл (Александр Дьяченко. — Ред.). Я вел концерт, посвященный «Брату», с певицей Салтыковой. Там присутствовал и этот артист. Он на сцену выходит и говорит: «Олег, извините, пожалуйста». — «За что?» — «Я вас в 80-х вязал, когда был оперативником. Я учился и был студентом. Простите меня». Я чуть-чуть вспоминаю, что был концерт «Аквариума» во Дворце молодежи, а тогда нельзя было вскакивать и орать. А я вскочил. Меня не сразу забрали, а когда концерт закончился — там «серые костюмчики» по одному выводили. И меня, по-моему, он и один из его товарищей вывели на улицу, но не бить, а просто разговаривать. Соответственно, он извинялся передо мной. Ну, мы сфотографировались.

— Концерты «АукцЫона» идут в среднем по два часа, и все это время вы без устали отжигаете…

— В последние годы очень странная ситуация с нами происходит — мы играем дольше, чем играли молодыми. Сейчас мы меньше двух часов не играем. Мне это крайне удивительно — не знаю, с чем это связано, но это происходит.

— Откуда у вас силы берутся фотографироваться с фанатами и раздавать автографы? Я на вашем месте сразу бы упал трупом.

— Я открою секрет: когда я залезаю в машину и куда-то еду, то падаю. Мой приятель, который возит меня на концерты, уже понял, что музыку включать никакую не надо — ни симфоническую, которую он очень любит, ни «АукцЫон». Я говорю: «Андрюша, не надо ничего». Я еще на адреналине, когда после концерта. Даже через некоторое время я иду к столику фотографироваться с поклонниками, чтобы им было счастье обняться и сфотографироваться. Это немаловажный момент: будучи поклонником определенных музыкантов, я бегал по театральным залам и брал автографы у Антонова, у Клиффа Ричарда, у Гребенщикова и «Машины времени». Я прекрасно понимаю, что это такое для человека. Поэтому я никогда не говорю: «Я не фотографируюсь» — как некоторые музыканты (не буду называть фамилии). Это просто жлобство.

ПОДПИСЫВАЙТЕСЬ НА КАНАЛ COLTA.RU В ЯНДЕКС.ДЗЕН, ЧТОБЫ НИЧЕГО НЕ ПРОПУСТИТЬ


Понравился материал? Помоги сайту!

Сегодня на сайте
Елизавета Осетинская: «Мы привыкли платить и сами получать маленькие деньги, и ничего хорошего в этом нет»Журналистика: ревизия
Елизавета Осетинская: «Мы привыкли платить и сами получать маленькие деньги, и ничего хорошего в этом нет» 

Разговор с основательницей The Bell о журналистике «без выпученных глаз», хронической бедности в профессии и о том, как спасти все независимые медиа разом

29 ноября 202319760
Екатерина Горбунова: «О том, как это тяжело и трагично, я подумаю потом»Журналистика: ревизия
Екатерина Горбунова: «О том, как это тяжело и трагично, я подумаю потом» 

Разговор с главным редактором независимого медиа «Адвокатская улица». Точнее, два разговора: первый — пока проект, объявленный «иноагентом», работал. И второй — после того, как он не выдержал давления и закрылся

19 октября 202325173