«Слово “мигрант” — это ножом по сердцу»

В «Музеоне» работает с мая Школа языков мигрантов. Дарья Желнина поговорила с ее куратором и преподавателем таджикского

 
Detailed_picture© Colta.ru

В ближайшее воскресенье, 25 мая, в рамках проекта «Синема верите» мы будем смотреть программу фильмов про мигрантов. Все подробности — по ссылке!

Вероника Сергеева, куратор проекта «Школа языков мигрантов»

— Расскажите: как вам пришла идея создать Школу языков мигрантов?

— Я недавно пришла в «Музеон», приблизительно пару месяцев назад, а идея возникла еще в январе-феврале. Наш посыл понятен: мы хотим, прежде всего, показать, что культуры этих стран значимы. Не надо относиться к таджикам как к дворникам, они — носители древнейшей культуры. С другой стороны, мы хотели привлечь людей к изучению этих языков. Школа должна стать для них отправной точкой, показать другую сторону этих стран, мало кому знакомую.

— Известно, что в школе преподают узбекский, казахский, молдавский и таджикский, занятия проходят раз в неделю, но набор уже закончен. А сколько человек записалось в школу? Я знаю, что довольно много.

— Я думаю, что это связано с тем, что в Москве практически нет возможностей изучать эти языки. Всего записалось 210 человек, большинство из них — люди, которые как-то профессионально связаны с языками. Некоторые работают с мигрантами, преподают русский язык. Вторая категория — это люди, которые хотят восстановить свою родную культуру и язык. У нас есть, например, ребята — этнические казахи или этнические таджики, которые уже потеряли язык, только на очень бытовом уровне им владеют, даже не умеют читать и писать, и у них, к сожалению, нет возможности учить свой родной язык, сохранять свою культуру за пределами родины.

— Да, на одном из занятий я познакомилась с девушкой Александрой. У нее русский папа, а мама — таджичка, хотя родилась сама в Узбекистане, в Самарканде. Дома с детьми она не говорила на родном языке, поэтому сейчас Александра записалась и на узбекский, и на таджикский, чтобы выучить все сразу.

— Да-да. Ну, а третья категория — это просто любопытные, которым хочется какой-то экзотики, потому что Запад уже надоел.

— Я видела на первом занятии, как на открытие школы приехали федеральные каналы, которые крайне назойливо организовывали нужную им картинку. В адрес преподавательницы узбекского, не желавшей сниматься, телевизионщики отпускали шуточки про регистрацию. Было очень неприятно. Откуда у федеральных каналов такой нездоровый интерес к вашему проекту?

— В последнее время этот вопрос сильно наболел, про это не нужно долго рассказывать, вы помните про Бирюлево. Конечно, эта тема волнует людей. С другой стороны, есть недавний указ Путина, который как раз призывает проводить работу по созданию межнационального согласия. Может, так они пытаются этому согласию поспособствовать.

— На первом занятии преподаватель узбекского Бегам Караева сказала, что ей не нравится название «Школа языков мигрантов». Как вы думаете, почему? И как другие преподаватели отреагировали на это слово?

— В основном все отнеслись спокойно. Да, у нас действительно возникли некоторые проблемы с преподавателем узбекского. Она сказала, что в Узбекистане эквивалент слова «мигрант» имеет негативную коннотацию. Хочу сказать, что мы его использовали в самом нейтральном смысле. Поэтому мне пришлось немножко поуговаривать Бегам Халмановну, чтобы она приняла участие в нашем проекте.

Я сделаю так, чтобы люди перестали думать, что таджикский язык плохой и брошенный.

— А вообще трудно было найти преподавателей?

— Было довольно сложно на самом деле, потому что не так много специалистов в этой области. Все наши преподаватели — филологи и лингвисты. Многие из них — соавторы учебников, словарей. Преподаватель казахского, например, — главный редактор интернет-издания, которое называется «Казахский язык». Это такой портал о казахской культуре и жизни в России.

Но меня очень порадовало, что все преподаватели отреагировали хорошо и даже были готовы работать бесплатно. Они, конечно, настоящие энтузиасты своего дела. Думаю, им было очень приятно, что в Москве есть люди, которые интересуются их языками.

— А как проходят занятия?

— Очень смешная история получилась с преподавателем по казахскому. У него есть педагогическое образование, но оно техническое. Он в основном занимается редактурой текстов на казахском языке и дает частные уроки, групповые для него внове. При этом у него такой забавный русский язык, очень сленговый, низовой. Он всегда говорит не «девушка», а «девчонка». Не «учитель» или «преподаватель», а «препод». При этом нужно понимать, что он дает очень разговорную версию казахского. Недавно они играли в игру, как будто все ученики едут в поезде в Казахстан, сели в купе и знакомятся.

Навруз Давлатович Гулзода, преподаватель таджикского, мне кажется, тоже воспринимает все скорее как детскую забаву. Наверное, он считает, что всерьез в такой большой группе выучить что-то сложно. Поэтому он избрал для себя своеобразную эстрадную форму. Раньше у него наверняка было много поклонниц.

— Школа проработает до 1 августа, а что дальше?

— Может быть, мы будем делать в следующем году школу языков ближнего зарубежья или стран СНГ, потому что было очень много заявок на украинский, грузинский, языки прибалтийских стран. С казахским, кстати, все-таки у нас не очень удачная ситуация, я думаю, что нам нужно было брать киргизский. Казахи не воспринимаются в Москве как мигранты, потому что очень хорошо говорят по-русски, у них он второй государственный, и многие статистические казахи в Москве — это вернувшиеся после распада Союза этнические русские. До конца лета мы сделаем еще несколько мероприятий в рамках школы. Фонд «Россия для всех», например, проведет у нас лекции о том, как культура этих стран повлияла на русскую. Например, военная культура кочевых племен Казахстана в свое время очень повлияла на военную культуру на Руси. Будет интересно.

Навруз Давлатович Гулзода, преподаватель таджикского языка

— Я знаю, что вы уже очень давно преподаете таджикский язык. Последние несколько лет — в Москве, в Московском государственном лингвистическом университете.

— Когда я только приехал в Москву, в МГЛУ, не было никаких учебников. Тогда я взял белый лист, написал карандашом правила, упражнения, сделал копии, распечатал и отдал студентам. И так я работал целый год.

— Почему вы решили стать педагогом?

— Почти все мои родственники шли по этим стопам. Они либо поэты, либо ученые, либо просто любящие литературу люди. На меня это тоже повлияло. Когда я хотел подавать документы на исторический факультет, дядя по матери сказал, что у нас историков нет. «Давай, — говорит, — поступай на филологический, из тебя должен получиться хороший филолог». И я выбрал эту профессию. Это было уже 45 лет тому назад. И до сих пор я иду по этой дороге. Я начал свою педагогическую деятельность учителем начальных классов, четыре года я преподавал в первом классе. Потом работал военруком, был замдиректора по воспитательной работе, завучем. Но потом я понял, что все это ерунда, нужно пойти на научную работу, и я перешел в педагогический университет в Курган-Тюбе, стал кандидатом наук, стал поэтом. У меня четыре сборника стихов, в одном из них я подражаю Хайяму. На русском я тоже пробовал писать, но мне кажется, что надо пока их в тайне держать, у меня русский пока плоховат.

— Почему вы приехали в Москву?

— Меня направили сюда. Я работаю по договору. МГЛУ нужен был человек в возрасте, не имеющий никаких взысканий. Попросили, чтобы я приехал, и вот я уже четвертый учебный год приезжаю. Сейчас у меня много дел, надо написать учебник для изучения таджикского языка как первого иностранного и небольшое учебное пособие о самом Таджикистане, по истории. Как закончу, эти книги сдам, и больше ничего меня здесь не держит.

— Вы уедете? Не хотите остаться?

— Остаться? Нет, конечно. Россия — хорошая, богатая страна, люди добрые, но у меня все-таки семья там. У меня 14 внуков, пятеро детей: 2 дочери и 3 сына. Лучше быть рядом с ними. Но я обязательно буду поддерживать связь с друзьями и вспоминать свою жизнь в Москве. Весь МГЛУ — мои друзья. Наш ректор Ирина Ивановна — истинный педагог. Очень хороший человек. Когда она принимала меня на работу, я уже чувствовал себя как дома. За эти четыре года работы в Москве у меня появилось больше друзей, чем за 40 лет моей педагогической деятельности в Таджикистане. Это точно, я не вру. Конечно, мне было вначале трудно, раньше же мы не назывались иностранным языком. Мы были как одна семья, эти языки были единые, а русский был для всех как второй родной язык… Остаться мне здесь? Нет-нет, не останусь.

Я против жизни в другой стране нелегально. Иначе живешь как заяц.

— А в чем еще заключались трудности?

— Трудности заключались в чем? Вот этот язык, таджикский, считается сейчас самым ненужным языком. Донести надо до тех, кто так думает, что это древнейший язык. Поэтому я поставил перед собой задачу объяснить, что наш язык тоже входит в состав семейства индоевропейских языков и многие произведения мировой литературы написаны именно на этом языке. Вот в «Шахнаме» 60 тысяч бейтов, то есть получается 120 тысяч строк, и я их 7 раз перечитал. И ни одно слово там не повторяется. Вот, например, «лошадь» или «конь». На таджикском — «асп». В «Шахнаме» более пятидесяти названий этого животного. Белый конь называется «чарма», красный конь — «кумайт». «Рахш», «ситорах». «Шахнаме» — это язык. И вот как не любить «Шахнаме»? Без Хайяма я вообще не существую физически. Поэтому, если мы будем издеваться над таджикским языком, мы будем издеваться над Хайямом, Саади, Фирдоуси.

— А что, на самом деле издеваются?

— Конечно. Я же сорок пять лет с людьми работаю. Если я преподаю, а студенты спят на занятии, ну бывает так, или больше внимания обращают на второй английский язык, чем на первый таджикский, то мне все ясно становится. Хотя студенты и ученые еще понимают, что такое таджикский язык, а выйди сейчас на улицу, в какой-нибудь магазин зайди и начни им рассказывать о таджикском — они вообще начнут хохотать, мол, издеваешься, что ли, да кому нужен твой таджикский язык. И такое было. Я не стал объяснять, потому что зачем объяснять человеку, если ему все равно. И мне, простите, очень больно. Но постепенно я сделаю так, чтобы люди перестали думать, что таджикский язык плохой и брошенный.

— А расскажите, пожалуйста, о Школе языков мигрантов.

— Я мечтал только, чтобы в Москве, в центре России, открыли школу, чтобы русские могли учить таджикский язык. Это же во сне мне не снилось! Я благодарен этим ребятам. Только мне не нравится это слово, «мигрант». Можно было бы назвать «Школа языков братских народов». А это слово — прямо ножом по сердцу.

— Многое можно успеть выучить за три месяца?

— Если есть доброе отношение к себе, можно выучить многое. Ребята очень стараются, чем я доволен, и я тоже стараюсь. Я сейчас не имею права спать, надо работать, надо найти выход, чтобы облегчить путь к изучению языка.

Я часто думаю, что если бы те, кто приезжает сюда, знали хорошо русский, им было бы лучше, их начальникам тоже, работа была бы эффективнее. И они бы понимали друг друга легко. А если люди понимают друг друга, значит, идет хороший процесс жизни.

— У вас много друзей или знакомых среди приезжих?

— Много. Некоторые уже получили гражданство, у них есть квартиры, они работают переводчиками, наукой занимаются. И мигранты есть. В Твери есть диаспора, и почти 30 процентов населения — таджики. И я думаю, что там надо открыть школу, чтобы дети могли изучать таджикский язык, но не разрешили. Надо диаспоре и посольству об этом думать, потому что дети плохо усваивают русский, не на должном уровне, и на таджикском дома только говорят. Даже не на таджикском, а на каком-то непонятном языке, смеси русского с таджикским.

Мы же не животные, мы люди, сколько можно на нас охотиться.

— Насколько тяжело мигрантам в Москве?

— Гуманность теряет свой облик везде. И в Таджикистане тоже. У мигрантов денег нет, а изучать язык надо, сертификат нужен, разрешение на работу тоже, а без сертификата его не получить. Некоторые очень недовольны, что их принимают очень холодно. Издеваются над ними.

— Издеваются?

— Да, издеваются. Вот если в больницу попал мигрант и у него нет, как он называется, полиса, хоть он умрет там, никто не обратит внимания. Были такие случаи. Такие случаи и в Душанбе были, когда у человека не было денег на операцию и его оставляли умирать. Это обыкновенное явление нынешнего общества. Вот Саади говорит, что люди — как части тела. Это не мои слова, так Саади говорит. Если правая рука болит, значит, и левая не дает покоя. А если человек говорит, что ему безразлична судьба других людей, то его нельзя назвать человеком. Но лес без волков не бывает. Я не знаю, откуда эта ненависть. Честное слово, я не знаю. Просто когда распался Союз и русские стали уезжать из Таджикистана, пошли слухи о том, что над ними там издевались. Но я же жил в это время в Таджикистане, мне было сорок лет, я уже был ученым человеком. Да, были сторонники государства, были сторонники исламистов, но с русскими никто нигде не враждовал. Когда они стали уезжать, то многие сознательные люди с горечью говорили, что «красотой Душанбе были русские».

Понять все эти проблемы очень сложно. Я очень не люблю политику. Аж до ненависти. Я ученый, я ищу слова.

Я мечтаю создать школу изучения таджикского. Но не вижу пути. Это должно сделать посольство. И я хочу сделать центр русского языка для приезжающих в Москву работать, потому что мне многие мои знакомые звонят, спрашивают, как получить сертификат и где выучить русский. Я думаю, что должна быть для них тоже такая школа.

— Сложно собрать все документы для поездки в Россию?

— Нет, нужны медицинская книжка и загранпаспорт. Очень дорого стоит разрешение на работу. Почти 31 тысяча. В Душанбе на эти деньги можно год кормить семью.

— Потому многие приезжают работать сюда?

— Да, и потому что мало работы. Из всей территории страны только три процента пригодны для жизни, у нас одни горы вокруг. Заводы и фабрики замерли, некоторые закрыли, некоторые снесли. Сейчас появились олигархи, которые пытаются это восстановить и принимают на работу. Но, например, зарплата швеи за месяц — 400 сомони. Это 3000 рублей.

— А среди ваших знакомых были случаи депортации?

— Депортируют только нелегальных. И правильно делают. Трудно ли все сделать на основе законодательства? Нелегальным жить нельзя. Это жить как вор. Если ты приехал в эту страну на работу, то нужно подчиняться закону. Во всем виноваты диаспоры и посольства, они должны охранять и помогать. Протянуть руку помощи. Они ведь деньги, которые зарабатывают здесь, куда отсылают? В Таджикистан. Я против жизни в другой стране нелегально. Иначе живешь как заяц. Спрячешься от милиционера, полицейского. Раньше за шестьдесят рублей можно было прилететь в Москву, живи сколько хочешь, и никто тебя не трогает. А сейчас люди стали как дичь.

— Как дичь?

— Да, вот выйдешь на улицу, и везде как будто охотятся на нелегальных. Смотрят — черный, значит, нерусский. Значит, нелегал. Кому нужна такая жизнь? И наши тоже должны об этом думать. Мы же не животные, мы люди, сколько можно на нас охотиться, требовать документы.

— А у вас спрашивали?

— Нет, ни разу. На меня смотрят и видят, что старый и никому не нужный (смеется).

— А что вы можете сказать про события, которые произошли в Бирюлеве?

— А что там было? Я не знаю.


Понравился материал? Помоги сайту!

Сегодня на сайте
Разговор c оставшимсяВ разлуке
Разговор c оставшимся 

Мария Карпенко поговорила с человеком, который принципиально остается в России: о том, что это ему дает и каких жертв требует взамен

28 ноября 20242334
Столицы новой диаспоры: ТбилисиВ разлуке
Столицы новой диаспоры: Тбилиси 

Проект «В разлуке» начинает серию портретов больших городов, которые стали хабами для новой эмиграции. Первый разговор — о русском Тбилиси с историком и продюсером Дмитрием Споровым

22 ноября 20243259
Space is the place, space is the placeВ разлуке
Space is the place, space is the place 

Три дневника почти за три военных года. Все три автора несколько раз пересекали за это время границу РФ, погружаясь и снова выныривая в принципиально разных внутренних и внешних пространствах

14 октября 202410898
Разговор с невозвращенцем В разлуке
Разговор с невозвращенцем  

Мария Карпенко поговорила с экономическим журналистом Денисом Касянчуком, человеком, для которого возвращение в Россию из эмиграции больше не обсуждается

20 августа 202417470
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”»В разлуке
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”» 

Как возник конфликт между «уехавшими» и «оставшимися», на какой основе он стоит и как работают «бурлящие ритуалы» соцсетей. Разговор Дмитрия Безуглова с социологом, приглашенным исследователем Манчестерского университета Алексеем Титковым

6 июля 202421649
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границыВ разлуке
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границы 

Проект Кольты «В разлуке» проводит эксперимент и предлагает публично поговорить друг с другом «уехавшим» и «оставшимся». Первый диалог — кинокритика Антона Долина и сценариста, руководителя «Театра.doc» Александра Родионова

7 июня 202426987
Письмо человеку ИксВ разлуке
Письмо человеку Икс 

Иван Давыдов пишет письмо другу в эмиграции, с которым ждет встречи, хотя на нее не надеется. Начало нового проекта Кольты «В разлуке»

21 мая 202427880