Разговор с невозвращенцем
Мария Карпенко поговорила с экономическим журналистом Денисом Касянчуком, человеком, для которого возвращение в Россию из эмиграции больше не обсуждается
20 августа 202410114Пандемия вируса COVID-19 стала для многих верующих настоящим испытанием. Карантин нарушил привычный уклад церковной жизни и вызвал споры о церковном благочестии и даже о вероучении. Можно ли заразиться через причастие? Правильно ли служить литургию в храме за закрытыми дверями? А участвовать в евхаристии онлайн? Раньше эти вопросы казались слишком абстрактными, но сегодня они волнуют многих.
Конечно, теолог не может обойти такой крупный сдвиг в массовом сознании и практиках. И главный богословский вопрос таков: как относиться к вирусу? Каков его статус? Это добро или зло? Это чей-то инструмент или он сам по себе?
Несколько недель назад на воскресной проповеди патриарх Кирилл назвал коронавирус «милостью Божией». Неделю спустя митрополит Псковский Тихон (Шевкунов) описал пандемию так: «Спустя 75 лет снова война — война мировая <…> между человечеством и этим злом, которое пришло в человеческий род и против которого нам предстоит биться по-настоящему». В своем послании пастве патриарх Константинопольский Варфоломей тоже назвал вирус «невидимым, но теперь хорошо известным врагом». В похожем ключе высказалась глава службы коммуникаций Всемирного совета церквей Марианна Эйдерстен. А главный редактор влиятельного консервативного христианского издания First Things Расти Рено намекнул, что вирус — это агент власти Сатаны, страх перед которым заставляет верующих закрывать храмы и отказываться от участия в евхаристии.
Милитаристская риторика в отношении вируса — это не только церковный феномен. Ангела Меркель уже сравнивала кризис, связанный с пандемией, со Второй мировой. Генеральный секретарь ООН Антониу Гутерриш назвал COVID-19 общим врагом, который «атакует всех безжалостно».
В первой половине XX века немецкий юрист и политический философ Карл Шмитт выдвинул тезис о том, что суть политического заключается в различении друга и врага. Как только сообщество определило врага, каждый должен в отношении него самоопределиться — присоединиться к одной из сторон. Нейтральная позиция невозможна. Если враг назван, то любое уклонение от борьбы с ним будет считаться предательством. Дружить против общего врага — вот основа общественного порядка, по Шмитту. Предельная форма различения друга и врага — это война.
Шмитт был верующим католиком, и его убежденность в том, что люди не перестанут воевать друг с другом, опиралась на серьезный теологический фундамент: веру в грехопадение и поврежденность человеческой природы. Шмитт придерживался довольно пессимистичного взгляда на человека, восходящего еще к теологии блаженного Августина. Для него догма о греховности мира была реальностью, которую необходимо учитывать при построении социальной и политической теории. Позицию, которую можно условно назвать «антропологическим оптимизмом», он считал невозможной. В своей работе «Понятие политического» он пишет: «Основная теологическая догма о греховности мира и человека — равно как и различение друга и врага — приводит к разделению людей, к “дистанцированию” и делает невозможным неразличающий оптимизм понятия человека вообще». И далее он добавляет: «В добром мире среди добрых людей, конечно, царят только мир, безопасность и гармония всех со всеми; священники и теологи здесь столь же излишни, как и политики и государственные мужи». Если следовать логике Шмитта, человечество обречено на политику и она закончится только после второго пришествия Христа, когда человеческая природа будет восстановлена и трагическая поврежденность человека преодолена.
Как мы видели, вирус COVID-19 воспринимается сегодня в общественном сознании как несомненный враг, который ведет войну против человечества. С ним надо бороться и победить — или пасть смертью храбрых, если не удается с ним справиться. Директор Центра исследований науки и технологий Европейского университета в Санкт-Петербурге Ольга Бычкова пишет, что по результатам исследования реакций общества на вирус можно сделать вывод, что как священнослужители и политики, так и большинство людей склонны не только воспринимать вирус как врага, но и его антропоморфизировать. В коллективном воображении ему приписывается человеческое поведение. «Вирус ведет себя как человек, желает чего-то, любит, ненавидит и действует. Он похож на человека, но не такой, как мы. Он — другой, а значит — враг», — заключает Бычкова. Она отмечает также, что ассоциации с теорией Шмитта сейчас «обсуждаются в многочисленных неформальных беседах с коллегами и начавшихся дискуссиях в научных журналах».
Как в голливудских фильмах про инопланетных захватчиков, общий антропоморфизированный, но не-человеческий враг, кажется, способен сплотить все человечество. Кстати, Шмитт считал, что объединение всего человечества в одну политическую нацию (мировое правительство) невозможно ровно по той причине, что у него нет единого внешнего врага. Но вирус становится таким идеальным врагом для всего человечества. И вот бывший премьер-министр Великобритании Гордон Браун уже предлагает создать «временное мировое правительство». А против такого идеального врага может вестись и идеальная справедливая война.
Борьба с общим врагом — очень заманчивая стратегия поведения. Она позволяет почувствовать реальное единство со всем человечеством. Это почти религиозное чувство общности вдохновляет, а победа в такой войне — и вовсе лучшее, что может пережить человек за свою короткую жизнь.
Но есть и другая перспектива. Ольга Бычкова пишет, что их исследование выявило не очень большую, но влиятельную группу, которая воспринимает вирус не антропоморфно, а как «еще одно живое существо на планете». Эта группа состоит из тех, кто давно общается с вирусами, — ученых-вирусологов, микробиологов и др. Их позицию Бычкова описывает так: «Вирус — наш сожитель, поэтому наша стратегия — оптимальное сосуществование с ним. Эта группа не отрицает разумные меры предохранения человека от вируса, но указывает на опасность массовой паники».
Что дает такая стратегия? Во-первых, она оказывает влияние на поведение и практики. Если вы однажды столкнулись с хищником и он вас чуть не съел, в дальнейшем вы будете избегать прямого контакта с ним и принимать необходимые меры безопасности. Конечно, вы можете объявить всем хищникам войну и обрушить на них всю мощь человеческого оружия, но это может подорвать экосистему, в которой вы живете. И, во-вторых, стратегия сосуществования важна для формирующегося сегодня экологического мышления. Все больше людей понимает, что они не отделены от мира, а включены в него миллионом симбиотических отношений.
Стратегия войны, кроме чувства единства и ненависти к общему врагу, не дает никаких практических результатов на будущее. От вирусов невозможно избавиться, у них есть своя ниша в планетарной экосистеме. Тут невозможно изобрести универсальное оружие, но можно научиться с вирусами сосуществовать — например, мыть руки. (Кстати, изобретение вакцин — это результат такого сосуществования.) К примеру, мы видим уже сейчас, что христианские церкви меняют свои привычные практики на более безопасные для прихожан. И это совсем не значит, что они должны обязательно возвращаться к прежним порядкам после пандемии.
Сегодня философы, социологи и антропологи обращаются к неантропоцентрической перспективе, чтобы показать, какие преимущества для человеческого социума дает стратегия сосуществования человека с другими живыми и неживыми сущностями. Это и гипотеза Геи, предложенная Джеймсом Лавлоком и Линн Маргулис и поддержанная Бруно Латуром. И проект «темной экологии» Тимоти Мортона. И работы Мануэля Деланды, Филиппа Дескола, Эдуарду Вивейруша де Кастру, Эдуардо Кона и других.
Эффект этих подходов сравним с действием красной таблетки в «Матрице». «Проснись, Нео!» — говорит главному герою Морфеус. Вернуться к реальности — это сойти с небес на землю и перестать считать себя эксклюзивным держателем прав на планету.
Признание стратегии сосуществования может иметь серьезные последствия для христианства. На уровне богословской риторики сегодня церкви признают необходимость иначе взглянуть на отношения человека и окружающего его мира. Но христианский мейнстрим продолжает в целом жить в парадигме инструментального отношения к любым не-человеческим существам.
Так, патриарх Варфоломей, который считает экологию сферой своего особого внимания (его называют даже «зеленым патриархом»), продолжает работать именно в этом старом дискурсе. Его послание, посвященное Дню молитвы о защите творения, начинается со слов «Наш Бог, сотворивший Вселенную и создавший землю как идеальное место обитания для человечества, дал нам заповедь и способность увеличивать, умножать и наполнять творение, господствуя над всеми животными и растениями». Аналогичные мотивы мы находим в «Основах социальной концепции Русской православной церкви» (2000), где говорится о «владычествовании» над природой и «обладании» землей, к которым, по Божию замыслу, призван человек.
Но традиционный христианский взгляд постепенно корректируется в сторону понимания взаимосвязанности всего сущего. Папа римский Франциск в энциклике «Laudato Si'» подводит к этой мысли. «Мы призваны признавать за другими живыми существами присущую им ценность у Бога, — говорит Франциск. — Сегодня Церковь не утверждает, упрощая, что другие творения полностью подчинены благу человека, словно они не ценны сами по себе, и что мы можем распоряжаться ими по своему усмотрению».
В энциклике он пишет об особом влиянии святого Франциска Ассизского, который проповедовал животным и обращался к «брату Солнцу» и «сестре Луне», то есть был пророком экотеологического мышления. Показательно, что, следуя примеру святого, папа Франциск, в отличие от «зеленого патриарха», ни разу не назвал коронавирус врагом.
Богословские корни инструментального отношения человека к другим живым существам можно обнаружить и в вопросе о наследовании животными Царства Небесного. С одной стороны, еще апостол Павел говорил о том, что все творение живет в надежде, что оно освобождено будет «от рабства тлению в свободу славы детей Божиих» (Рим. 8:21). С другой, этот вопрос в богословии традиционно решался, скорее, отрицательно. Тревогу об участи этих живых существ можно увидеть во фразе, которую приписывают Бердяеву: «На что мне Царствие Небесное, если там не будет моего кота?»
Аргументы против спасения животных обычно сводятся все к тому же эксклюзивному положению в мире человека, созданного по образу и подобию Божию. Человеку присуща свобода воли, которая может избрать путь к спасению, — в отличие от животных. Душа животных не обладает бессмертием, а значит, умирая, они просто исчезают. И, наконец, Бог воплотился и стал именно человеком. При этом в Царстве Небесном, скорее всего, будут животные, но, видимо, они будут созданы заново.
Пока еще неясно, готовы ли традиционные христианские церкви ввести спасение живых существ в официальное вероучение. Но некоторое движение в этом направлении мы уже видим. В документе «За жизнь мира», опубликованном в марте этого года на сайте Греческой архиепископии в Америке и подготовленном лучшими американскими православными богословами, говорится: «[Бог] обновит небо и землю, и в Его свете возрадуются все существа земли, моря и воздуха. <…> окончательное спасение, обещанное в Священном Писании, охватывает всю космическую реальность, а потому достигнет совершенства только в обновленном творении (которое Священное Писание неоднократно изображает как изобилие животной и растительной жизни в не меньшей степени, чем жизни человеческой)».
В христианском сознании то, что не перейдет в вечность, не имеет подлинной ценности. А значит, любые декларации о значимости живых существ лицемерны без признания их благой посмертной участи. И вирусы — не исключение.
Принятие ценности не-человеческих живых существ, которое включает в себя их спасение в вечности, бросает вызов традиционной экклесиологии — христианской доктрине о Церкви: через это признание они включаются в ее горизонт. И это радикально меняет вопрос о церковном устройстве. Ведь считается, что только крещеные люди могут попасть в Царство Небесное. Но, если Бердяев встретит там своего кота, кого еще он там увидит?
Неантропоцентрическая перспектива, стратегия сосуществования открывают для теологии возможность при/переоткрыть церковную реальность. По аналогии с проектом Тимоти Мортона я называю этот подход «темной экклесиологией». В ее фокусе — то, что в традиционной экклесиологии находится в тени: множество человеческих и не-человеческих существ, которые исключены из церковного описания, но все равно находятся в Церкви. Подобно темной материи во Вселенной, они не видны, но оказывают на нее огромное «гравитационное» влияние. К примеру, помимо не-человеческих существ в православной экклесиологии нет места женщинам, квир-людям, некрещеным теологам, человеческим эмбрионам. Но все они присутствуют в Церкви и оказывают на нее большое влияние.
Эта перспектива не отменяет прежнего взгляда на церковные структуры и установления, но дополняет его. Евхаристия была установлена самим Христом и считается главным церковным таинством, но Церковь не сводится к евхаристии. Традиционно считается, что крещение — это дверь в Церковь, но в традиции есть некрещеные святые (к примеру, некоторые мученики древности не были крещены). Консервативные христианские церкви осуждают гомосексуальность как грех, но у них есть святые гомосексуалы и даже трансгендеры. Получается, что традиционная христианская экклесиология — это верхушка айсберга, подводная часть которого превышает надводную в разы.
Возвращаясь к коронавирусу, можно сказать, что в перспективе «темной экклесиологии» вирус — тоже часть Церкви, но его статус не может быть точно определен — это не формальное членство. Кто-то спросит: но как может принадлежать к Церкви то, что заставляет людей страдать? Так же, как любой христианин-абьюзер, которому на радость предлагают «ломать жену об колено».
Пандемия уже внесла свои коррективы в церковные практики, теперь пришло время переосмыслить ее с точки зрения христианской теологии. Стратегия различения друга и врага фиксируется на испорченности человека, на неизбежности зла, но позволяет ощутить единство в борьбе с общим врагом. Стратегия сосуществования дает возможность посмотреть на человека через призму не-человеческого другого, увидеть, в чем заключается наша собственная человечность, а может быть, даже заново ее обрести.
Давайте проверим вас на птицах и арт-шарадах художника Егора Кошелева
11 марта 2022
14:52COLTA.RU заблокирована в России
3 марта 2022
17:48«Дождь» временно прекращает вещание
17:18Союз журналистов Карелии пожаловался на Роскомнадзор в Генпрокуратуру
16:32Сергей Абашин вышел из Ассоциации этнологов и антропологов России
15:36Генпрокуратура назвала экстремизмом участие в антивоенных митингах
Все новостиМария Карпенко поговорила с экономическим журналистом Денисом Касянчуком, человеком, для которого возвращение в Россию из эмиграции больше не обсуждается
20 августа 202410114Социолог Анна Лемиаль поговорила с поэтом Павлом Арсеньевым о поломках в коммуникации между «уехавшими» и «оставшимися», о кризисе речи и о том, зачем людям нужно слово «релокация»
9 августа 202411281Быть в России? Жить в эмиграции? Журналист Владимир Шведов нашел для себя третий путь
15 июля 202414329Как возник конфликт между «уехавшими» и «оставшимися», на какой основе он стоит и как работают «бурлящие ритуалы» соцсетей. Разговор Дмитрия Безуглова с социологом, приглашенным исследователем Манчестерского университета Алексеем Титковым
6 июля 202415341Философ, не покидавшая Россию с начала войны, поделилась с редакцией своим дневником за эти годы. На условиях анонимности
18 июня 202419845Проект Кольты «В разлуке» проводит эксперимент и предлагает публично поговорить друг с другом «уехавшим» и «оставшимся». Первый диалог — кинокритика Антона Долина и сценариста, руководителя «Театра.doc» Александра Родионова
7 июня 202420538Иван Давыдов пишет письмо другу в эмиграции, с которым ждет встречи, хотя на нее не надеется. Начало нового проекта Кольты «В разлуке»
21 мая 202422267