Габриэль Суперфин: «Я ни разу не осмелился спросить: “А ты работал на…?”»

Завтра в 20:00 в клубе «Фассбиндер» COLTA.RU проводит показ немецкого документального фильма «Предатели Родины» о писателе Пауле Грацике, который стучал на своих друзей и коллег, то есть работал на Штази. После фильма будет обсуждение с участием Бориса Дубина, Александра Морозова и Никиты Петрова.

Это начало нового проекта «Синема верите», в котором мы будем показывать лучшие документальные фильмы о самых острых вопросах современности. Попасть на показ вы можете, если напишете об этом по адресу info@colta.ru. Вход совершенно бесплатный, но по спискам (мест осталось совсем немного).

Тем временем Елена Рачева расспросила живущего в Бремене филолога и одного из редакторов «Хроники текущих событий» Габриэля Суперфина о том, как вербовали секретных агентов советские учителя и коллеги Штази — работники КГБ.

— Как известно, работа органов с диссидентами была во многом построена на осведомителях. Я знаю, что вы с ними тоже сталкивались. Вы знаете, как органы обычно вербовали своих помощников?

— Фактически все механизмы вербовки в разные времена одни и те же. Создать безысходную ситуацию для жизни — и вперед. Проще всего было надавить на заключенных в лагерях. Чекисты там вербовали агентов за чай, еду, возможность амнистии. «Мы не гуманисты» — как говорили сами сотрудники КГБ. То есть «добро» за «добро», за все надо платить.

Бывший политзаключенный Иван Ковалев говорил, что его жену, тоже политзаключенную, мучили карцером. Чтобы облегчить ее участь, он дал согласие сотрудничать. Его поставили перед этической дилеммой. Правда, честнейший Ковалев смог избежать реализации своей «подписки о неразглашении». Да и чекистам просто нужно было его «запачкать», в информации от него они особо и не нуждались.

«А другие возможности есть?» — спросил я. «Ну, поезжайте на БАМ!» — сказал Баранов.

Это кажется фантастикой, но один участник «самолетного процесса» (судебный процесс 1970 года над группой евреев, получивших отказ в выезде из СССР и попытавшихся захватить пассажирский самолет и улететь из страны. — Ред.) рассказывал, что за свое согласие сотрудничать в тюрьме встречался с девушками или девушкой.

Еще был шантаж: «Хочешь квартиру? Мы поможем. Но ты должен ее заслужить». Были и другие случаи: авантюристы, которые считали, что переиграют чекистов и узнают их тайны… Один человек — не буду называть его имя — еще мальчиком, в 40—50-е годы, захотел ловить шпионов, обратился к взрослым друзьям родителей, а те сказали: «А ты послужи, пойди к таким-то, послушай, что они говорят…»

— А если о такой работе становилось известно?

— Конечно, отношение к агентам со стороны их знакомых менялось. Эта история не особо обсуждается, но считается, что один участник издания самиздатских исторических сборников «Память» в начале 1980-х годов был агентом. Когда это — практически неопровержимо — было обнаружено и стало многим известно, его начали сторониться, а он делал вид, что этого не замечает. Некоторые оправдывали его: «Может, его завербовали, а донесений он не давал». Вот я заподозренных ни разу не осмелился спросить: «А ты работал на…?»

— После того как вы вернулись, отбыв срок, вас ведь тоже попытались завербовать?

— Да, я жил тогда в Тарту и даже работал в архиве на технической должности. В конце 1982 года меня неожиданно уволили с работы и параллельно лишили прописки, так что я одновременно стал бездомным и безработным, что в те времена грозило сроком за тунеядство. Я пытался устроиться на любую работу, но кто-то из знающих изнутри, что делается в Тарту и в районе, сказал мне, что всем начальникам учреждений и предприятий сообщено, что брать меня на работу нельзя.

Это было в январе 1983 года. Было очевидно, что в Эстонии, где началась чистка диссидентов, хотели избавиться и от меня. Я решил поехать в Москву, в центральный КГБ. Под каким-то предлогом смог выбраться из Тарту (я обязался местному тартускому отделу ГБ говорить о своих выездах из города), в феврале или марте 1983 года уехал в Москву и пошел сразу в КГБ на Дзержинского.

Говорю: «Можно видеть товарища Баранова?»

Александра Владимировича Баранова — звание мне было тогда неизвестно — я до того видел дважды. В 1979 году я был в ссылке в Казахстане, и мне сначала разрешили ехать в отпуск в Москву, а потом запретили, и я не то чтобы устроил скандал, но послал телеграмму на имя Брежнева, что лишен законного права на отпуск. Тогда ко мне явился человек по фамилии Баранов и сказал, что отпуск разрешат.

В СССР на одного оперативника приходилось, допустим, пять агентов. Оперативник — это же изматывающая ежедневная работа!

Второй раз я увидел его в Тарту. Я приехал туда в 80-м, прописался, но ждал невесту, которую родители не отпускали из дома, из Казахстана. Я написал в КГБ на имя Баранова, что невесте чинятся препятствия. Он явился немедленно! Сказал, что случайно здесь оказался (в те дни в Таллине было массовое выступление эстонской молодежи). Обещал содействовать браку. Интересовался, не поеду ли я, женившись, в эмиграцию. Я ответил, что, наверное, придется (на вопрос об эмиграции я всегда отвечал уклончиво, поскольку уезжать не хотел).

Итак, встречу с Барановым мне назначили на следующий день. Баранов сообщил, что у меня несколько возможностей. Одна — написать покаянное письмо, вторая — уехать на Запад («Такая возможность сейчас не дается почти никому»), третья — стать «консультантом» КГБ.

«Не смейтесь — консультантом, а не стукачом. У нас стукачей достаточно, а нужен специалист по диссидентам…»

«А другие возможности есть?» — спросил я.

«Ну, поезжайте на БАМ!» — сказал Баранов.

Я серьезно отнесся к составлению письма, написал, что бессмысленно давить на человека, который хочет заниматься научной деятельностью, вручил письмо в тартуском КГБ, но на другой день мне его вернули, сказали, что такое письмо им не подходит. И я стал готовиться к выезду за границу.

Позже я узнал, что Баранов был начальником 9-го отдела Пятого управления, занимался диссидентами. Это он вывозил Буковского (в Швейцарию для обмена на лидера чилийских коммунистов Луиса Корвалана в 1976 году. — Ред.), подписывал акты об уничтожении оперативных дел Сахарова... Видимо, он понимал, что я не соглашусь стать консультантом. Сказал для проформы. А задачей было «склонить» меня к эмиграции.

— Насколько массово КГБ пытался вербовать людей в ваши времена?

— Чтобы завербовать, надо было получить согласие вышестоящего товарища, сами оперативники это не решали. Многие были «невербуемы»: один болтлив, другой нелюдим, кому-то мало лет, кто-то болен психически — хотя, по-моему, такими не брезговали…

Массовый подход — это немецкий. А в СССР на одного оперативника приходилось, допустим, пять агентов, и нужно было считать, сколько в штате сотрудников, чтобы не набирать слишком много стукачей. Оперативник — это же изматывающая ежедневная работа! Нужно встречаться на конспиративных квартирах или в гостиничных номерах, вербовать, писать отчеты, искать подходы к вербуемому, вживаться в образ. И вряд ли начальством приветствуется творческий подход. Потом, наверное, стукачи и оперативники друг к другу привязываются — про это романы можно писать.

— Был фильм «Жизнь других» об агенте Штази, начавшем сочувствовать драматургу, которого прослушивал, и спасшем его от ареста.

— Даже, наверное, более лирические вещи бывают. В Бремене у нас в архиве бывала посетительница, бывшая гэдээровка, жена диссидента. Она прекрасно говорила по-русски, приезжала из Гамбурга. Очень милая женщина. В какой-то момент она исчезла, и мы увидели в газетах, что она разоблачена как агент Штази, которая доносила на своего мужа из ревности. Прочтешь такие истории — одну, две, три — они все одинаковы. Это рутинная работа. Трагедия человека — это же трагедия! — становится рутинным служебным делом.

Если был хоть один случай самоубийства на этой почве — я не стал бы обнародовать имена.

Кроме тайных агентов была еще система доверенных лиц, которых уже не вербовали, но использовали иногда по дружбе, а в основном по должности (это не значит, что в прошлом, не имея номенклатурных должностей, они не были негласными сотрудниками). Такие люди в документах КГБ, кажется, проходят не под кличкой, а под своим именем. Например, медик Евгений Чазов — в своих воспоминаниях он пишет, что рассказывал Андропову о состоянии здоровья Брежнева, то есть фактически был доверенным лицом Андропова. Скажем, в соответствующий государственный архив из КГБ поступали не уничтоженные при изъятиях рукописи — например, Пастернака. Поступали они на секретное хранение. Госархив получал их через своего директора, вероятно, доверенного лица КГБ. Также доверенными были руководители партийных организаций, номенклатурные партийные работники, которых по инструкции не полагалось вербовать, но с ними были доверительные отношения.

— Существовали ли инструкции для сотрудников КГБ о том, как работать с агентами?

— Конечно, все было четко прописано. Вспоминается история о том, как году в 1969-м у одного диссидента была изъята инструкция ВЧК о вербовке агентуры. Оказалось, что ему ее принес тогдашний оппозиционер Петр Якир. Он обнаружил ее дома у вдовы чекиста, взял и многим показывал (может, кто-то даже копию успел снять). Один человек, носившийся с этой инструкцией, угрожал по телефону воображаемым прослушивающим чекистам, что разоблачит их методы вербовки. В результате было возбуждено целое дело, людям угрожали статьей об измене Родине и разглашении гостайны. А кричавшего по телефону таки посадили (разумеется, не упоминая его телефонных угроз)…

— Как вы считаете, нужно ли обнародовать имена советских тайных агентов сейчас, как это уже сделали в Литве или Чехии?

— Если был хоть один случай самоубийства на этой почве — я не стал бы это делать. Но стоит выявлять тех, кто склонял людей к сотрудничеству, или агентов, которые превратились в партийных деятелей, депутатов или в кого-то, кто занимает общественно значимые должности. Эти сами не признаются и самоубийством не кончат.

— Вы знаете примеры, когда стукачами оказывались люди, определяющие общественное мнение?

— У меня нет таких примеров. И не надо. Зачем себя разочаровывать? Человек, который живет двойной жизнью, очевиден. Он или становится пьющим… Это же… Это не спрячешь. Ложь просвечивает в человеке. Трудно жить двойной жизнью, дружить с кем-то и каждую минуту передавать информацию о нем. Может, существуют условия, при которых агенты могут давать показания на других и не трогать близких друзей. Но в нынешней ситуации я не могу представить таких людей.

— Вы считаете, стукачей вербуют и сейчас?

— Вы что?! Еще, наверное, больше и наглее! У нас любят достоверность и не будут доверять исключительно техническим средствам. Люди, а вернее, «источники информации» — это самое надежное.

Понравился материал? Помоги сайту!