Мария Семушкина: «У нас в стране очень плохо со вкусом»
Президент фестиваля «Усадьба Jazz» МАРИЯ СЕМУШКИНА о том, как договориться о встрече с Сергеем Капковым и почему в Архангельском пока не выступает Нора Джонс
В этом году «Усадьба Jazz» празднует свое 10-летие. За это время проект Марии Семушкиной и ее агентства «АртМания» вырос из площадки, где выступали только российские музыканты, в масштабный опенэйр, претендующий на то, чтобы войти в десятку крупнейших мировых джазовых фестивалей. Мария Семушкина рассказала, чего ей не хватает, чтобы добиться поставленной цели.
— Позволь сначала высказать свое восхищение: фестиваль, который ты делаешь уже 10 лет, — очень крутой проект. Я немного представляю, насколько тяжело делать фестиваль.
— Мы каждый раз хотим сделать его еще лучше, но все упирается в деньги и в спонсоров, которых находим с большим трудом. Поэтому не обессудьте, что иногда не случается на фестивале выступлений мегазвезд. Хотя я очень довольна нынешней программой. У нас в этом году очень много выступает иностранцев, больше, чем обычно, — например, потрясающие JagaJazzist из Норвегии, на которых люди едут из других городов России, или CaravanPalace, сейчас очень популярные в Европе.
Jaga Jazzist — «Prungen» (Live with Britten Sinfonia)
— Я видел, что на гала-ужин в честь открытия фестиваля был приглашен руководитель Департамента культуры Москвы Сергей Капков. Многие организаторы фестивалей сейчас хотели бы его видеть на своих мероприятиях, потому что надеются получить поддержку города и государства. Как прошел ужин?
— Ужин прошел прекрасно, в булгаковской атмосфере, было очень много хороших людей. Сергей Капков не пришел. Зато у нас был министр культуры Московской области. Все-таки Архангельское находится на территории Московской области, а не Москвы. Когда я встречалась с Капковым, еще осенью, он сразу сказал: если проведете «Усадьбу Jazz» в Москве, то я буду помогать. Но воссоздать такую же ауру, географию сцен и такой дух, который есть в Архангельском, нам пока кажется в Москве невозможным. Поэтому мы решили остаться в Архангельском, по крайней мере, еще на год.
Правительство Московской области и министерство культуры области нам оказывают финансовую поддержку. В этом году на фестиваль приедет губернатор Московской области. У нас раньше никогда не было такой тесной связи с государством, что на самом деле странно, так как на фестивале мы проводим ряд социальных инициатив за свои деньги — например, конкурс молодых джазовых исполнителей, который в этом году пройдет в пятый раз. На финал этого конкурса в этом году нам удалось вытащить очень известных директоров западных фестивалей: Лондонского джазового фестиваля, Барселонского, страсбургского фестиваля Jazzdor, будут голландские продюсеры и другие профессионалы. Они будут не просто судить наших музыкантов, они выберут конкурсанта для представления России на международных фестивалях.
— Вы пытались связаться с Министерством культуры, встретиться с Мединским?
— Конечно же, мы подавали заранее заявки — за год. Минкульт устраивает тендер, где надо зарегистрироваться, дать техническое задание, устраивается конкурс. В Москве столько всего происходит, что пробиться достаточно сложно. Я пыталась добиться аудиенции с Мединским целый год, но так ее и не получила. Но я очень рада, что Министерство культуры поддержало нашу инициативу с Екатеринбургом, пусть и небольшими средствами. В Московской области очень прогрессивный министр культуры, с которым многие вопросы можно обсудить по мобильному телефону. Капкову мы тоже очень много писали, но случайно встретились на открытии «Гаража», разговорились и уже на следующее утро повстречались в «Кофемании» — несмотря на свою дикую занятость, он уделил 10 минут своего времени. Я надеюсь, проекты с государственной поддержкой — это то, что нам еще предстоит. Мы активно работаем в этом направлении. Например, я задумала идею большого шоукейса русской неакадемической музыки, что-то вроде MoscowMusicWeek. Конечно, такие проекты возможны лишь с поддержкой государства.
— Ты общаешься с устроителями крупных международных фестивалей, много ли среди них примеров абсолютно независимых и коммерчески успешных, которые существуют без государственной и спонсорской поддержки, — кроме фестиваля в Монтре? Мне кажется, что джаз в России сейчас находится в странных отношениях со своей аудиторией. Меня, например, как редактора иногда упрекают, что мое издание мало пишет про джаз. Пишет — просто не читают.
— Наша ситуация, безусловно, сильно отличается от западной. Я сейчас была на джазовом фестивале в Новом Орлеане. Он выглядит как «Нашествие» — на конном ипподроме. Пошел дождь — все в грязи, и толпы людей бредут через нее в резиновых сапогах, никакого эстетства. Парижский джазовый фестиваль, который проводит мэрия города в парке у Венсенского замка, — там столько фри-джаза, столько сложной музыки, ты не представляешь, и ее слушают тысячи людей!
В Европе за 50 послевоенных лет выросло целое поколение поклонников джаза — в основном это люди уже за 40 и старше. Обеспеченные и интеллигентные, которые приходят с детьми и внуками. У нас таких людей очень мало, их практически нет. Мы стараемся увлечь взрослое поколение, и у нас получается — я не знаю больше фестивалей с такой взрослой аудиторией, как у нас. Но нам приходится выходить за рамки жанра и ставить популярные коллективы, ориентированные на молодежь и на креативный класс — они более активны, больше знают музыку. Однако мы не перегибаем палку и пытаемся создать такую атмосферу, чтобы людям было хорошо на фестивале независимо от того, любят они джаз или нет. Делаем акцент на комфорт, на еду, на развлечения для детей и так далее.
У нас в стране очень плохо со вкусом, к сожалению, — люди ничего не знают. Даже в крупных компаниях образованных людей не знают ни одного российского джазового имени — знают только Игоря Бутмана, который у нас выступает в этом году. Игорь — профессионал своего дела, настоящий талант. Но наш средний класс слушает Лепса и Михайлова. Мы в этом смысле делаем сверхпроект, который еще и образовывает людей, показывая им новую музыку и новые имена. Тем не менее аудитория, уставшая от попсы, для нас находится. Основная статья дохода фестиваля — это наши гости, которые покупают билеты за деньги.
— Вы объявляете количество посетителей «Усадьбы Jazz» в 30 000 человек — это идеальное или реальное число?
— Реальное. Прошлый год у нас был, что скрывать, провальный — проливной дождь и резкий спад температуры. В первый раз за все время фестиваля. В заключительный день у нас было на фестивале где-то 18 000 человек. Обычно у нас где-то 25—28 000 проданных билетов, около 3000 приглашенных. У нас только около 2000 людей работает на фестивале — промоутеры, музыканты, бармены, сотрудники разных зон, художники.
— Подготовка фестиваля, соразмерного вашему, занимает как минимум год. Вы уже сейчас должны думать о том, что делать в следующем. Как это у вас происходит?
— У нас есть такая проблема — мы проводим фестиваль достаточно рано. Туры, особенно у американских музыкантов, начинаются позже: в конце июня — начале июля. В этом году мы вели переговоры с Брэдом Мелдау, Эсперанцей Сполдинг и Уэйном Шортом, но никто не смог приехать в наши даты. Программа составляется из того, что нам предлагают агенты, кто доступен на этот срок плюс доступность по гонорару. В прошлом году я познакомилась с Норой Джонс — и она очень загорелась приехать в Россию, она же никогда у нас не была. Но у нее гонорар около 200 000 долларов. Если бы были какие-нибудь крупные российские компании, которые поддерживали бы нас из года в год, я бы подписывала контракт в сентябре и могла реализовывать любые идеи. Но мы работаем в таких условиях, когда не знаем, сколько денег будет в бюджете фестиваля, и пытаемся вписаться в рамки прошлых лет.
У меня есть задача, чтобы «Усадьба Jazz» вошла в десятку крупных мировых джазовых фестивалей, состоящих в InternationalJazzFestivalOrganization, куда входят фестивали в Монтре, Лондоне, Токио и другие. Чтобы туда войти, с ними нужно быть на одной волне в плане артистов и быть на таком же уровне платежеспособным — например, в прошлом году Нора Джонс была хедлайнером на всех фестивалях. Но пока мы себе не можем это позволить.
— Как я понимаю, с русскими спонсорами проблема такая же, как и с русской публикой: они ничего не знают. Для них джаз — музыка незнакомая и нереспектабельная, а респектабелен у них Лепс.
— Да. При этом мы конкурируем за спонсоров с Пикником «Афиши», а в этом году еще и с «Парк Live». Сравнивая нас с ними, спонсоры реагируют не в нашу пользу — понятно, что у этих фестивалей аудитория больше и моложе. И в системах координат людей, которые работают в компаниях, Земфира — это бренд, это то, на что они готовы тратить деньги. А чем мы их можем заинтересовать?
— Какие твои личные итоги этих 10 лет «Усадьбы Jazz» — самые яркие воспоминания, самые удачные выступления?
— Первые три года фестиваль был более интеллигентным — у нас было больше сложной музыки, даже авангард. Каждый раз для меня эти эксперименты были чудовищны, потому что я видела, как 100 человек слушают эту музыку раскрыв рот, а остальная тысяча разворачивается и уходит с площадки за пивом. Но важно было, что за первые два года мы вывели джаз из подвалов, клубов и дали возможность нашим музыкантам выступить перед широкой аудиторией. Мы вернули многих наших музыкантов, которые были прославлены в 1970-е и которых мы потеряли после развала Союза. У нас выступали Ганелин, Тарасов, Татевик Оганесян, Левиновский, Чижик и многие другие. Тогда аудитория фестиваля была немного другая — к нам приходило много диссидентов, стильных таких людей прошлого века. На фестивале можно было встретить, например, писателя Василия Аксенова, который очень любил джаз, актеров Александра Филиппенко и Алексея Петренко.
Потом нам надо было расширяться, и формат у нас поменялся — стало больше проектов со звучанием попроще, больше бигбендов, больше традиционного звучания, музыканты появились гораздо более известные. Первой иностранной звездой у нас был Маркус Миллер, потом были BrandNewHeavies, Брэнфорд Марсалис, Джон Скофилд, Pink Martini, Ришар Бона и много других знаковых имен. Потом появилась сцена для электронной музыки — на которой в прошлом году у нас выступал Мэтью Херберт, а в этом году будет JagaJazzist. Мы открыли тему 50-х и свинга раньше, чем фильм «Стиляги», — сделали целую площадку для танцев под эту музыку: там своя атмосфера и свои люди, которые покупают билеты только на эту площадку, — девушки в платьях в горох и мужчины на «Харлеях» в косухах. Я очень рада, что мы дали этому место.
Много есть что вспомнить. Когда мы делали альбом, посвященный десятилетию фестиваля, я сама поразилась количеству музыкантов, которых мы привезли за это время, — около 500 коллективов. Представляешь, какой огромный объем музыки мы пропустили через себя и выдали в эфир!
15 и 16 июня «Усадьба Jazz» проходит в Архангельском, а 13 июля — в усадьбе Расторгуевых-Харитоновых в Екатеринбурге
Три дневника почти за три военных года. Все три автора несколько раз пересекали за это время границу РФ, погружаясь и снова выныривая в принципиально разных внутренних и внешних пространствах
Мария Карпенко поговорила с экономическим журналистом Денисом Касянчуком, человеком, для которого возвращение в Россию из эмиграции больше не обсуждается
Социолог Анна Лемиаль поговорила с поэтом Павлом Арсеньевым о поломках в коммуникации между «уехавшими» и «оставшимися», о кризисе речи и о том, зачем людям нужно слово «релокация»
Как возник конфликт между «уехавшими» и «оставшимися», на какой основе он стоит и как работают «бурлящие ритуалы» соцсетей. Разговор Дмитрия Безуглова с социологом, приглашенным исследователем Манчестерского университета Алексеем Титковым
Проект Кольты «В разлуке» проводит эксперимент и предлагает публично поговорить друг с другом «уехавшим» и «оставшимся». Первый диалог — кинокритика Антона Долина и сценариста, руководителя «Театра.doc» Александра Родионова