16 ноября 2015Медиа
205

Фейсбучная скорбь и воспитание чувств

Почему мы скорбим об убитых в Париже больше, чем об убитых в Кении?

текст: Анастасия Овсянникова
Detailed_picture© Colta.ru

Первой массовой реакцией на теракты в Париже был шок. Второй — выражения скорби и солидарности, в том числе и в социальных сетях, где многие сменили аватарки на траурные, на картинку с пацификом в виде Эйфелевой башни или французский триколор. Третьей, ожидаемой, — упреки и обвинения в адрес тех, кто это сделал. Им пеняют, что разбившийся, видимо, все-таки тоже в результате теракта российский самолет их так не впечатлил (что неправда) и что не менее, а часто и более масштабные зверства террористов в странах третьего мира часто остаются незамеченными (что правда).

Чаще других в этом ряду незамеченных трагедий третьего мира вспоминали расстрел студентов в Кении 2 апреля. Как вспоминали и почему именно его — заслуживает внимания, поскольку это наглядный кейс.

По всей видимости, поднял волну пользователь из Красноярска, в субботу вечером опубликовавший в Фейсбуке фотографию с убитыми студентами. Комментируя ее в том смысле, что жертвам в Париже все сострадают, а об африканских студентах мало кто слышал. «Почему же такая избирательность в нашем сочувствии? Одни люди, получается, а другие — кто?» — вопрошает автор публикации, который, впрочем, тоже расшаривал картинку Pray for Paris, а в апреле много писал о бушевавших в Восточной Сибири пожарах, но не о погибших в Кении.

Описание теракта в Кении в его записи содержит две существенные фактические ошибки. Во-первых, он пишет, будто расстреляны были студенты «христианской школы», в то время как в действительности нападению подверглось общежитие университета в провинциальном центре Гарисса, хотя террористы убивали действительно студентов-христиан, а мусульман не тронули. Во-вторых, он приводит непонятно откуда взятое число погибших — 217, а на самом деле жертв было 148.

К сегодняшнему дню запись расшарило больше 16 тысяч пользователей. Очевидно, ею же — благодаря ошибкам это сразу видно — как источником вдохновения воспользовались сначала литератор и публицист Анатолий Ульянов, назвавший массовое выражение чувств «демонстрацией друг другу моральной гениталии», а затем и «обозреватель» «Комсомольской правды», который и вовсе усмотрел в утилите Фейсбука для добавления французского флага к аватарке «маркетинговый инструмент для работы с рекламодателями».

Нехитрая деконструкция приключений одной ошибки приводит вот к какому выводу: людям, которые стыдят тех, кто соболезнует французам, в том, что они равнодушны к смерти африканцев, до африканцев точно так же нет никакого дела, как и до французов. Если бы было, ошибка не пошла бы гулять так широко и невозбранно, ведь место и число жертв — самые базовые сведения, которые отличают минимальное знание о теракте от полного незнания. Хорошо, допустим, это не попало в информационное поле тогда, но сейчас-то, если страшная судьба кенийских студентов пробудила живое чувство, первым, простейшим действием было бы постараться узнать о случившемся побольше, и тогда ретрансляции ошибки не было бы. Выходит, о бойне в Гариссе эти люди не только не знали, но не узнали и сейчас и не желают знать. Претензии меж тем они предъявляют не себе.

Нам стоит поблагодарить жителя Красноярска, чья ошибка оказалась лакмусовой и позволяет пальцем указать на настоящий смысл обвинений в чрезмерной скорби из-за несчастья в Париже. Это не против избирательной чувствительности, а за неизбирательное бесчувствие.

К несчастью, это сильная позиция в принципе, а в России здесь и сейчас — в особенности. Слов о том, что главной духовной скрепой нынче стал отказ от любой морали, от любых живых человеческих проявлений, маркируемых как слабость или лицемерие, написано уже так много, что нет нужды повторять. С другой стороны, живые человеческие проявления действительно в каком-то смысле несправедливы, необъективны — именно потому, что они живые и человеческие, эмоциональные, идут от сердца, а не от рассудка. Возможно, чувства — в принципе не тот предмет, к которому применимы понятия о справедливости.

Мы так устроены, что эмпатия, и в частности сострадание, тем сильнее, чем легче нам идентифицировать себя с жертвой, а идентифицировать себя тем проще, чем жертва нам ближе — лично, культурно, географически, информационно. В этом смысле, кстати, характерно, что из всех недавних масштабных несчастий — а их бывает несколько каждый месяц — самым удобным орудием для попреков оказался теракт в кенийском университете. Идея просвещения, идея образования для улучшения своей судьбы европейцу абсолютно близка и понятна, типаж «студент» — родной, все мы были студентами; конечно несчастных студентов особенно жалко.

Далее, эмпатия вирусна в медийном смысле слова и подчиняется всем медийным законам: разворачивающееся в прямом эфире ощущается резче, чем свершившийся факт, а способы горевать мы перенимаем друг у друга, и тем с большей готовностью, чем ближе они под рукой.

Совсем недавно, после крушения российского самолета, психолог Людмила Петрановская писала, что у нас нет выраженной в общепринятых ритуалах культуры переживания горя, как личного, так и коллективного. По ее мнению, это приводит к тому, что, испытав потрясение, мы не можем его прожить и превратить в ресурс, а «становимся немножко мертвыми». Ей неявно возражает Михаил Ратгауз: «упаковывая живое в тиражируемое», как флаги на аватарках и подсвеченные триколорами здания, пишет он, «убивая свою боль, ты убиваешь в себе настоящий вопрос, который тебя раздирает: что делать с этими смертями, с этой войной, с этим новым положением мира, как с ним распорядиться?»

Так ли это, мы не знаем. Исследований такого рода, кажется, нет. Можно представлять себе эмпатию как кошелек с деньгами, в котором тем меньше остается, чем больше «израсходовано» на ерунду, на флаг на аватарке. А можно — как подобие мышцы, которая тем сильнее, чем больше ее «качаешь», и тогда и аватарки, и цветы к посольству, и невозможность пойти спать в ночь с пятницы на субботу — не бог весть какое, но все же приращение человечности.

Воспитание навыка и защита своего права сострадать людям в беде.


Понравился материал? Помоги сайту!

Сегодня на сайте
Виктор Вахштайн: «Кто не хотел быть клоуном у урбанистов, становился урбанистом при клоунах»Общество
Виктор Вахштайн: «Кто не хотел быть клоуном у урбанистов, становился урбанистом при клоунах» 

Разговор Дениса Куренова о новой книге «Воображая город», о блеске и нищете урбанистики, о том, что смогла (или не смогла) изменить в идеях о городе пандемия, — и о том, почему Юго-Запад Москвы выигрывает по очкам у Юго-Востока

22 февраля 20222628
Кино
Рут Бекерманн: «Нет борьбы в реальности. Она разворачивается в языковом пространстве. Это именно то, чего хочет неолиберализм»Рут Бекерманн: «Нет борьбы в реальности. Она разворачивается в языковом пространстве. Это именно то, чего хочет неолиберализм» 

Победительница берлинского Encounters рассказывает о диалектических отношениях с порнографическим текстом, который послужил основой ее экспериментальной работы «Мутценбахер»

18 февраля 20222130