Как стать периферией

Марина Давыдова о том, почему жесткий вариант консервативной революции в культуре лучше мягкого, но оба они все равно хуже

текст: Марина Давыдова
Detailed_picture© Colta.ru

Вызревшие в недрах Минкульта и опубликованные недавно в газете «Известия» «Основы государственной политики в области культуры» без преувеличения потрясли основы. Узнав, что «Россия — не Европа» и ей по этой причине необходимо «отказаться от принципов мультикультурализма и толерантности», самые миролюбиво настроенные представители российской культуры начали стенать, роптать и писать — преимущественно, правда, друг другу в Фейсбуке — письма протеста.

Но тут пришел советник президента России Владимир Толстой и всех успокоил.

Он сказал, что текст, опубликованный в «Известиях», — лишь одно из множества предложений, поступающих в Администрацию президента в связи с работой над проектом «Основ», и не все в этом тексте вызывает у администрации восторг. Конечно, Россия «должна сохранять свое уникальное государство-цивилизацию», но главный тезис Минкульта — «Россия — не Европа» — не будет включен в итоговый документ, уверил всех Толстой.

Тут некоторые деятели культуры перевели дух и начали с робким оптимизмом смотреть в будущее.

Все это напомнило мне анекдот, который я позволю себе рассказать исключительно в рамках провозглашенного Минкультом «отказа от принципов мультикультурализма».

Белокожая неполиткорректная россиянка говорит своему не менее белокожему неполиткорректному мужу:

— Знаешь, дорогой, мне все время снится один и тот же странный сон — будто у нас должен родиться негр с двумя головами.

Так продолжается все девять месяцев беременности. В конце концов жену увозят в роддом.

Муж звонит узнать, как дела у его благоверной.

Медсестра (тоже, как водится в России, неполиткорректная):

— Поздравляю! У вас родился мальчик. Правда, я должна сразу же сказать вам, что он... негр.

Муж (в ужасе):

— Что, с двумя головами??

Медсестра:

— Нет, что вы — с одной, конечно!

Муж (вне себя от радости):

— Ну слава богу!

Теперь я попытаюсь объяснить, почему в нашем конкретном случае две головы у новорожденного плохо, но одна — еще хуже.

Текст «Основ», рожденный в недрах министерства, — это жесткий вариант консервативной революции, в сущности, не оставляющий от российского искусства камня на камне.

В ту, с позволения сказать, парадигму, которая предложена Минкультом, не впишется никто. Ни Лев Додин с МДТ, ни Андрей Могучий с БДТ, ни Валерий Фокин с Александринкой, ни Олег Табаков с Художественным театром. Вглядись чуть пристальнее, и ты увидишь, что все они не соответствуют «духовно-культурной матрице» нашего народа, все так или иначе интегрированы в европейский театральный процесс, у всех рыльце в пушку. Если строго следовать законам Минкульта, им самим над собой поставленным, из нескольких сотен имеющихся в обеих столицах театров можно будет оставить на дотации Малый, МХАТ им. Дорониной да Русский духовный театр «Глас». Вместе с Галереей Шилова и Школой акварели Сергея Андрияки они составят наше «цивилизационно-культурное ядро». Остальное придется отшелушить!

С историей культуры, кстати, тоже придется разобраться. Из нее, как нечто совершенно чуждое «матрице», надо выкинуть не только авангард 20-х годов, не только футуризм, имажинизм, символизм и прочий декаданс, но заодно огромную часть русской классики. Как подумаешь, сколько выдающихся литераторов — от Сумарокова до Жуковского — переписывали, переделывали и перелицовывали на свой лад западные трагедии и баллады, причем порой не самые выдающиеся, так с души воротит, ей-богу!

В общем, «Все утопить!» — как правильно сказал пушкинский Фауст пушкинскому же Мефистофелю.

Но именно этот жесткий вариант консервативной революции дает не призрачную, а реальную возможность консолидации культурных сил. Тут уж все сколько-нибудь здравомыслящие люди должны понестись с криками к зданию Минкульта, встать стеной, объявить всеобщую забастовку и, вероятно, заставить власть одуматься. Ну кому охота проводить свой культурный досуг, бродя между галереей Андрияки и Русским духовным театром «Глас».

То, о чем говорит Владимир Толстой и о чем вслед за ним заговорили сами представители Минкульта, явно испугавшиеся собственных забористых формулировок, предполагает иной, более мягкий, вариант революции. Разумеется, тоже консервативной: идея модернизации общества сворачивается по всем направлениям. Операции по «оздоровлению» искусства будут носить не тотальный, а локальный характер. Вот тут вырежем мат, вот там обнаружим чуждые веяния в спектакле режиссера Х и посоветуем худруку Y больше не звать его на постановки, вот этому чуждому фильму не дадим прокатное удостоверение, вот тому чуждому театру урежем финансирование. Совриск изведем на корню — да и много ль, по правде сказать, у нас того совриска. Все это скорее всего не встретит дружного отпора со стороны маститых деятелей культуры, надеющихся, что грозное государево око посмотрит на их деятельность сквозь пальцы. Весь ужас, однако, в том, что не для конкретных людей, но для искусства в целом конечный результат мягкого варианта консервативной революции будет совершенно таким же, как и жесткого: чудовищная и необратимая провинциализация.

Российское искусство является сейчас важной составной частью европейского искусства. Самый мягкий и нежный вариант консервативной революции дает ему шанс превратиться из части в никому не интересную культурную периферию.

Россия действительно во многих отношениях — бытовом, религиозном и т.д.— не Европа. Тут чиновники Минкульта не попали пальцем в небо. Но российское искусство, как ни крути, все же искусство европейское, и отменить этот непреложный факт не могут ни президент, ни министр, ни интеллигентный потомок великого русского писателя. В связи с российской экономикой или политикой еще можно говорить о китайской модели, сингапурской модели, каком-то особом пути. Мне, мягко говоря, не близки эти размышлизмы, но они имеют право на существование. В связи с российским искусством подобные рассуждения совершенно бессмысленны. Речь не о национальном колорите или своеобразии: они есть и у Италии, и у Швеции, а французский романтизм был так же непохож на немецкий, как немецкий непохож на английский. Речь как раз о матрице, о генеалогии, об основополагающих принципах и векторе развития. На протяжении столетий российское искусство двигалось и продолжает двигаться в общеевропейском фарватере. Это и есть самая важная наша культурная ТРАДИЦИЯ.

Так вот современное состояние европейского искусства таково, что существовать в рамках цензуры (а «Основы государственной политики в области культуры» и есть сложносочиненный эвфемизм слова «цензура» — правда, в данном случае не столько политическая, сколько эстетическая) оно просто не может. В середине XIX века и даже в начале ХХ еще могло, причем не только существовать, но даже и плодоносить. А теперь нет. Изменился его ландшафт, его компоненты, сам способ его бытования. Любая попытка очертить искусству в XXI веке какие-то границы, ввести его в какие-то берега и сказать: вот сюда можно ходить, а сюда уже нельзя — это абсолютное непонимание того, как и для чего оно сейчас существует. Ибо главная его задача — бесконечная проблематизация этих самых границ, бесконечное нахождение на каком-то фронтире, в опасной пограничной зоне.

Мир развивается и меняется с немыслимой прежде скоростью. Он решает возникшие проблемы, поднимается на новую цивилизационную ступень и тут же сталкивается с новыми проблемами, еще более сложными. И в этом изменчивом мире искусству тоже приходится быть изменчивым. Ему все время надо соответствовать новым вызовам времени. Не следовать какому-то уже известному коду, а бесконечно искать новый код. Не обживать привычные территории, а вторгаться на новые, прежде заповедные. Это касается не только пресловутого совриска, это касается современных художников вообще — от Кэти Митчелл до Андрея Могучего, от Штефана Кэги до группы АХЕ, от Ивана Вырыпаева до Дмитрия Волкострелова.

Как только российскому искусству будут очерчены границы — не важно, более или менее широкие, — оно перестанет быть частью современного европейского искусства; как только оно перестанет быть частью современного европейского искусства, оно перестанет быть самим собой. Чем оно станет и чем оно вообще может стать в этих условиях — вот важный вопрос.

Начиная с петровских реформ был только один период, когда мы оказались максимально отгороженными от западного мира, — это сталинский реставрационный проект. Я силюсь вспомнить, что же такого специфически русского возникло в нашем искусстве в то время. Что вошло в мировую культурную сокровищницу? Шостакович? Прокофьев? Не сразу уничтоженный Камерный театр? Художественный театр, превращенный в МХАТ СССР? Все заметное, выдающееся, гениальное продолжало вопреки изоляционизму и консервативному тренду существовать в общеевропейском фарватере. То, что выпало из этого фарватера и двигалось наособицу, мир и мы сами уже давно благополучно забыли. Зато последствия этой первой консервативной революции в культуре, превратившие ее в замкнутую систему и заставившие вариться в собственном соку, аукаются нам до сих пор.

Последствия второй революции даже в самом мягком варианте могут оказаться куда хуже. Провинциализация России в сфере культуры будет идти темпами, прямо пропорциональными той скорости, с которой сейчас меняется мир. А любая консервативная идея (повторяю — любая!) вступит в неразрешимое противоречие с задачами, которые решает современное искусство. Как можно очертить границы тому, что само призвано их все время расширять, изменять и проблематизировать? Где сыскать витальных носителей консервативной идеи — их что-то не видно вокруг.

Движущей силой консервативных восстаний в горячих точках нашего театра — от Таганки до «Гоголь-центра» — являются не харизматичные художники, режиссеры или драматурги, а сбившиеся в толпу унылые лузеры с совковым мышлением: поражает, как много среди них членов компартии. Это люди, у которых есть фамилии, но нет имен. Никакой своеобразной русской культуры они создать не смогут. Единственное, что они могут, — это строчить бесконечные жалобы в вышестоящие инстанции.

Российское искусство (и уж совершенно точно российский театр — об этом я могу сказать ответственно) является сейчас важной составной частью европейского искусства. Самый мягкий и нежный вариант консервативной революции дает ему шанс превратиться из части в никому не интересную культурную периферию. Причем, что характерно, периферию западного мира. Какого же еще?

Почему быть частью плохо, а периферией хорошо, я не знаю. И, боюсь, никакой проект «Основ» мне этого уже не объяснит.


Понравился материал? Помоги сайту!

Сегодня на сайте
Разговор c оставшимсяВ разлуке
Разговор c оставшимся 

Мария Карпенко поговорила с человеком, который принципиально остается в России: о том, что это ему дает и каких жертв требует взамен

28 ноября 20243865
Столицы новой диаспоры: ТбилисиВ разлуке
Столицы новой диаспоры: Тбилиси 

Проект «В разлуке» начинает серию портретов больших городов, которые стали хабами для новой эмиграции. Первый разговор — о русском Тбилиси с историком и продюсером Дмитрием Споровым

22 ноября 20245356
Space is the place, space is the placeВ разлуке
Space is the place, space is the place 

Три дневника почти за три военных года. Все три автора несколько раз пересекали за это время границу РФ, погружаясь и снова выныривая в принципиально разных внутренних и внешних пространствах

14 октября 202412148
Разговор с невозвращенцем В разлуке
Разговор с невозвращенцем  

Мария Карпенко поговорила с экономическим журналистом Денисом Касянчуком, человеком, для которого возвращение в Россию из эмиграции больше не обсуждается

20 августа 202418665
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”»В разлуке
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”» 

Как возник конфликт между «уехавшими» и «оставшимися», на какой основе он стоит и как работают «бурлящие ритуалы» соцсетей. Разговор Дмитрия Безуглова с социологом, приглашенным исследователем Манчестерского университета Алексеем Титковым

6 июля 202422816
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границыВ разлуке
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границы 

Проект Кольты «В разлуке» проводит эксперимент и предлагает публично поговорить друг с другом «уехавшим» и «оставшимся». Первый диалог — кинокритика Антона Долина и сценариста, руководителя «Театра.doc» Александра Родионова

7 июня 202428122
Письмо человеку ИксВ разлуке
Письмо человеку Икс 

Иван Давыдов пишет письмо другу в эмиграции, с которым ждет встречи, хотя на нее не надеется. Начало нового проекта Кольты «В разлуке»

21 мая 202428764