Разговор c оставшимся
Мария Карпенко поговорила с человеком, который принципиально остается в России: о том, что это ему дает и каких жертв требует взамен
28 ноября 20243865Вызревшие в недрах Минкульта и опубликованные недавно в газете «Известия» «Основы государственной политики в области культуры» без преувеличения потрясли основы. Узнав, что «Россия — не Европа» и ей по этой причине необходимо «отказаться от принципов мультикультурализма и толерантности», самые миролюбиво настроенные представители российской культуры начали стенать, роптать и писать — преимущественно, правда, друг другу в Фейсбуке — письма протеста.
Но тут пришел советник президента России Владимир Толстой и всех успокоил.
Он сказал, что текст, опубликованный в «Известиях», — лишь одно из множества предложений, поступающих в Администрацию президента в связи с работой над проектом «Основ», и не все в этом тексте вызывает у администрации восторг. Конечно, Россия «должна сохранять свое уникальное государство-цивилизацию», но главный тезис Минкульта — «Россия — не Европа» — не будет включен в итоговый документ, уверил всех Толстой.
Тут некоторые деятели культуры перевели дух и начали с робким оптимизмом смотреть в будущее.
Все это напомнило мне анекдот, который я позволю себе рассказать исключительно в рамках провозглашенного Минкультом «отказа от принципов мультикультурализма».
Белокожая неполиткорректная россиянка говорит своему не менее белокожему неполиткорректному мужу:
— Знаешь, дорогой, мне все время снится один и тот же странный сон — будто у нас должен родиться негр с двумя головами.
Так продолжается все девять месяцев беременности. В конце концов жену увозят в роддом.
Муж звонит узнать, как дела у его благоверной.
Медсестра (тоже, как водится в России, неполиткорректная):
— Поздравляю! У вас родился мальчик. Правда, я должна сразу же сказать вам, что он... негр.
Муж (в ужасе):
— Что, с двумя головами??
Медсестра:
— Нет, что вы — с одной, конечно!
Муж (вне себя от радости):
— Ну слава богу!
Теперь я попытаюсь объяснить, почему в нашем конкретном случае две головы у новорожденного плохо, но одна — еще хуже.
Текст «Основ», рожденный в недрах министерства, — это жесткий вариант консервативной революции, в сущности, не оставляющий от российского искусства камня на камне.
В ту, с позволения сказать, парадигму, которая предложена Минкультом, не впишется никто. Ни Лев Додин с МДТ, ни Андрей Могучий с БДТ, ни Валерий Фокин с Александринкой, ни Олег Табаков с Художественным театром. Вглядись чуть пристальнее, и ты увидишь, что все они не соответствуют «духовно-культурной матрице» нашего народа, все так или иначе интегрированы в европейский театральный процесс, у всех рыльце в пушку. Если строго следовать законам Минкульта, им самим над собой поставленным, из нескольких сотен имеющихся в обеих столицах театров можно будет оставить на дотации Малый, МХАТ им. Дорониной да Русский духовный театр «Глас». Вместе с Галереей Шилова и Школой акварели Сергея Андрияки они составят наше «цивилизационно-культурное ядро». Остальное придется отшелушить!
С историей культуры, кстати, тоже придется разобраться. Из нее, как нечто совершенно чуждое «матрице», надо выкинуть не только авангард 20-х годов, не только футуризм, имажинизм, символизм и прочий декаданс, но заодно огромную часть русской классики. Как подумаешь, сколько выдающихся литераторов — от Сумарокова до Жуковского — переписывали, переделывали и перелицовывали на свой лад западные трагедии и баллады, причем порой не самые выдающиеся, так с души воротит, ей-богу!
В общем, «Все утопить!» — как правильно сказал пушкинский Фауст пушкинскому же Мефистофелю.
Но именно этот жесткий вариант консервативной революции дает не призрачную, а реальную возможность консолидации культурных сил. Тут уж все сколько-нибудь здравомыслящие люди должны понестись с криками к зданию Минкульта, встать стеной, объявить всеобщую забастовку и, вероятно, заставить власть одуматься. Ну кому охота проводить свой культурный досуг, бродя между галереей Андрияки и Русским духовным театром «Глас».
То, о чем говорит Владимир Толстой и о чем вслед за ним заговорили сами представители Минкульта, явно испугавшиеся собственных забористых формулировок, предполагает иной, более мягкий, вариант революции. Разумеется, тоже консервативной: идея модернизации общества сворачивается по всем направлениям. Операции по «оздоровлению» искусства будут носить не тотальный, а локальный характер. Вот тут вырежем мат, вот там обнаружим чуждые веяния в спектакле режиссера Х и посоветуем худруку Y больше не звать его на постановки, вот этому чуждому фильму не дадим прокатное удостоверение, вот тому чуждому театру урежем финансирование. Совриск изведем на корню — да и много ль, по правде сказать, у нас того совриска. Все это скорее всего не встретит дружного отпора со стороны маститых деятелей культуры, надеющихся, что грозное государево око посмотрит на их деятельность сквозь пальцы. Весь ужас, однако, в том, что не для конкретных людей, но для искусства в целом конечный результат мягкого варианта консервативной революции будет совершенно таким же, как и жесткого: чудовищная и необратимая провинциализация.
Российское искусство является сейчас важной составной частью европейского искусства. Самый мягкий и нежный вариант консервативной революции дает ему шанс превратиться из части в никому не интересную культурную периферию.
Россия действительно во многих отношениях — бытовом, религиозном и т.д.— не Европа. Тут чиновники Минкульта не попали пальцем в небо. Но российское искусство, как ни крути, все же искусство европейское, и отменить этот непреложный факт не могут ни президент, ни министр, ни интеллигентный потомок великого русского писателя. В связи с российской экономикой или политикой еще можно говорить о китайской модели, сингапурской модели, каком-то особом пути. Мне, мягко говоря, не близки эти размышлизмы, но они имеют право на существование. В связи с российским искусством подобные рассуждения совершенно бессмысленны. Речь не о национальном колорите или своеобразии: они есть и у Италии, и у Швеции, а французский романтизм был так же непохож на немецкий, как немецкий непохож на английский. Речь как раз о матрице, о генеалогии, об основополагающих принципах и векторе развития. На протяжении столетий российское искусство двигалось и продолжает двигаться в общеевропейском фарватере. Это и есть самая важная наша культурная ТРАДИЦИЯ.
Так вот современное состояние европейского искусства таково, что существовать в рамках цензуры (а «Основы государственной политики в области культуры» и есть сложносочиненный эвфемизм слова «цензура» — правда, в данном случае не столько политическая, сколько эстетическая) оно просто не может. В середине XIX века и даже в начале ХХ еще могло, причем не только существовать, но даже и плодоносить. А теперь нет. Изменился его ландшафт, его компоненты, сам способ его бытования. Любая попытка очертить искусству в XXI веке какие-то границы, ввести его в какие-то берега и сказать: вот сюда можно ходить, а сюда уже нельзя — это абсолютное непонимание того, как и для чего оно сейчас существует. Ибо главная его задача — бесконечная проблематизация этих самых границ, бесконечное нахождение на каком-то фронтире, в опасной пограничной зоне.
Мир развивается и меняется с немыслимой прежде скоростью. Он решает возникшие проблемы, поднимается на новую цивилизационную ступень и тут же сталкивается с новыми проблемами, еще более сложными. И в этом изменчивом мире искусству тоже приходится быть изменчивым. Ему все время надо соответствовать новым вызовам времени. Не следовать какому-то уже известному коду, а бесконечно искать новый код. Не обживать привычные территории, а вторгаться на новые, прежде заповедные. Это касается не только пресловутого совриска, это касается современных художников вообще — от Кэти Митчелл до Андрея Могучего, от Штефана Кэги до группы АХЕ, от Ивана Вырыпаева до Дмитрия Волкострелова.
Как только российскому искусству будут очерчены границы — не важно, более или менее широкие, — оно перестанет быть частью современного европейского искусства; как только оно перестанет быть частью современного европейского искусства, оно перестанет быть самим собой. Чем оно станет и чем оно вообще может стать в этих условиях — вот важный вопрос.
Начиная с петровских реформ был только один период, когда мы оказались максимально отгороженными от западного мира, — это сталинский реставрационный проект. Я силюсь вспомнить, что же такого специфически русского возникло в нашем искусстве в то время. Что вошло в мировую культурную сокровищницу? Шостакович? Прокофьев? Не сразу уничтоженный Камерный театр? Художественный театр, превращенный в МХАТ СССР? Все заметное, выдающееся, гениальное продолжало вопреки изоляционизму и консервативному тренду существовать в общеевропейском фарватере. То, что выпало из этого фарватера и двигалось наособицу, мир и мы сами уже давно благополучно забыли. Зато последствия этой первой консервативной революции в культуре, превратившие ее в замкнутую систему и заставившие вариться в собственном соку, аукаются нам до сих пор.
Последствия второй революции даже в самом мягком варианте могут оказаться куда хуже. Провинциализация России в сфере культуры будет идти темпами, прямо пропорциональными той скорости, с которой сейчас меняется мир. А любая консервативная идея (повторяю — любая!) вступит в неразрешимое противоречие с задачами, которые решает современное искусство. Как можно очертить границы тому, что само призвано их все время расширять, изменять и проблематизировать? Где сыскать витальных носителей консервативной идеи — их что-то не видно вокруг.
Движущей силой консервативных восстаний в горячих точках нашего театра — от Таганки до «Гоголь-центра» — являются не харизматичные художники, режиссеры или драматурги, а сбившиеся в толпу унылые лузеры с совковым мышлением: поражает, как много среди них членов компартии. Это люди, у которых есть фамилии, но нет имен. Никакой своеобразной русской культуры они создать не смогут. Единственное, что они могут, — это строчить бесконечные жалобы в вышестоящие инстанции.
Российское искусство (и уж совершенно точно российский театр — об этом я могу сказать ответственно) является сейчас важной составной частью европейского искусства. Самый мягкий и нежный вариант консервативной революции дает ему шанс превратиться из части в никому не интересную культурную периферию. Причем, что характерно, периферию западного мира. Какого же еще?
Почему быть частью плохо, а периферией хорошо, я не знаю. И, боюсь, никакой проект «Основ» мне этого уже не объяснит.
Запрещенный рождественский хит и другие праздничные песни в специальном тесте и плейлисте COLTA.RU
11 марта 2022
14:52COLTA.RU заблокирована в России
3 марта 2022
17:48«Дождь» временно прекращает вещание
17:18Союз журналистов Карелии пожаловался на Роскомнадзор в Генпрокуратуру
16:32Сергей Абашин вышел из Ассоциации этнологов и антропологов России
15:36Генпрокуратура назвала экстремизмом участие в антивоенных митингах
Все новостиМария Карпенко поговорила с человеком, который принципиально остается в России: о том, что это ему дает и каких жертв требует взамен
28 ноября 20243865Проект «В разлуке» начинает серию портретов больших городов, которые стали хабами для новой эмиграции. Первый разговор — о русском Тбилиси с историком и продюсером Дмитрием Споровым
22 ноября 20245356Три дневника почти за три военных года. Все три автора несколько раз пересекали за это время границу РФ, погружаясь и снова выныривая в принципиально разных внутренних и внешних пространствах
14 октября 202412148Мария Карпенко поговорила с экономическим журналистом Денисом Касянчуком, человеком, для которого возвращение в Россию из эмиграции больше не обсуждается
20 августа 202418665Социолог Анна Лемиаль поговорила с поэтом Павлом Арсеньевым о поломках в коммуникации между «уехавшими» и «оставшимися», о кризисе речи и о том, зачем людям нужно слово «релокация»
9 августа 202419317Быть в России? Жить в эмиграции? Журналист Владимир Шведов нашел для себя третий путь
15 июля 202422054Как возник конфликт между «уехавшими» и «оставшимися», на какой основе он стоит и как работают «бурлящие ритуалы» соцсетей. Разговор Дмитрия Безуглова с социологом, приглашенным исследователем Манчестерского университета Алексеем Титковым
6 июля 202422816Философ, не покидавшая Россию с начала войны, поделилась с редакцией своим дневником за эти годы. На условиях анонимности
18 июня 202427928Проект Кольты «В разлуке» проводит эксперимент и предлагает публично поговорить друг с другом «уехавшим» и «оставшимся». Первый диалог — кинокритика Антона Долина и сценариста, руководителя «Театра.doc» Александра Родионова
7 июня 202428122Иван Давыдов пишет письмо другу в эмиграции, с которым ждет встречи, хотя на нее не надеется. Начало нового проекта Кольты «В разлуке»
21 мая 202428764