20 мая 2019Театр
160

Заблудившийся трамвай

«Бег» Сергея Женовача во сне и наяву

текст: Алена Карась
Detailed_picture© Екатерина Цветкова

Сюжет, в котором оказался Сергей Женовач в сегодняшнем МХТ им. А.П. Чехова, таинственным образом близок к обстоятельствам жизни и творчества Михаила Булгакова в конце 20-х — начале 30-х годов. «Бег» был написан в 1928-м (изначальная несохранившаяся версия пьесы «Рыцарь Серафимы» — годом раньше) и принят к постановке, но очень быстро запрещен цензурой и личным вердиктом Сталина: недостаточно ясны мотивы возращения интеллигентов-голубковых в Россию, мотивы болезни генерала Хлудова — нужно связать их не с тоской по снегу и с Караванной, а с победами РСФСР. Отказавшись от этих переделок, Булгаков по просьбе театра правил текст еще несколько раз — с 1933 по 1937 год, и часть этих правок, как ни странно, совпадала то с логикой Сталина, то с логикой Главреперткома. Голубков, Серафима и Хлудов в Россию не возвращались (как предлагал Сталин), а Хлудов кончал жизнь самоубийством. В этом была и логика жизни.

Сергей Женовач возглавил Художественный театр, как мы помним, не вполне по доброй воле. Получив от Минкульта «предложение, от которого невозможно было отказаться», он очень долго болел и никак не мог приступить ни к руководству, ни к собственным репетициям. Судьба его детища, Студии театрального искусства, была поставлена в серьезную зависимость от этого назначения (СТИ стала филиалом МХТ).

Родившийся в один день с «мистическим писателем», Женовач назначил премьеру своего второго булгаковского спектакля в МХТ именно на 15 мая. Так многострадальный булгаковский «Бег» впервые предстал на сцене театра, для которого был написан.

© Екатерина Цветкова

Программка к спектаклю испещрена загадочными акронимами МАБ — МХТ — СНЫ — БЕГ. Трехбуквенные слова, одно из которых (если кто не догадался) — инициалы Михаила Афанасьевича Булгакова, видимо, являют собой таинственный ключ к спектаклю. БЕГ МХТ СОН… Как будто ворожит шекспировская королева МАБ. Огромный помост-эшафот-палуба, растянутый посреди сцены, увенчан телеграфным столбом-виселицей-мачтой-крестом. Как будто здесь прямой диалог с эпиграфом из Жуковского: «Бессмертье — тихий, светлый брег; / Наш путь — к нему стремленье. / Покойся, кто свой кончил бег!»

Здесь брег совсем не светлый. Мрачный. Все пространство сцены — во тьме. Тьма накрыла его, как «ненавидимый прокуратором город». Из нее и выплывает Голгофа мрачного генерала Хлудова. Русская Голгофа. Хлудов Анатолия Белого не уходит с этого помоста почти ни на миг. Он почему-то оказывается даже в Париже во время карнавального бесштанного безумия Чарноты у Корзухина. Его речи похожи на невнятное бормотание королевы Маб: бесконечные, они расширены за счет других произведений Булгакова. Если же учесть, что едва ли не впервые за последние лет десять актеры МХТ играют без микрофонов, при этом все время находясь в середине огромной распахнутой, будто наизнанку вывернутой во всю ширь сцены, то станет ясно, отчего их речь похожа на невнятные сонные бормотания. Порой слышатся крики темпераментного и брутального Чарноты — Михаила Пореченкова, порой взлетает над сонной тьмой чуть осипший голос его подружки Люськи — Ирины Пеговой. Но все остальное нечасто долетает до середины партера.

Вместо разнообразия голосов и лиц многофигурной пьесы — едва ли не монодрама, реальность, увиденная глазами больного, одержимого и страдающего манией преследования генерала-убийцы.

К тому же во тьме видно не слишком хорошо. Россия во мгле… Очень красивая декорация Александра Боровского рождает сцена за сценой все новые и новые образы. То кажется, что это вагоны, дребезжа и поскрипывая на перегонах и остановках, несут Белую армию к финалу. То вдруг платформы, сдвинувшись, превращаются в корабельную палубу, гибельно накренившуюся в бурных волнах истории, — или в крутые улицы стамбульской Галаты, приютившей русских беженцев. Порой платформы Боровского напоминают разводные мосты Петрограда с телеграфными столбами…

Если продолжить ряд поэтических образов — а спектакль Сергея Женовача и его соавтора Александра Боровского настаивает на предельно субъективной оптике, — то, пожалуй, лучше всех подойдет гумилевский «Заблудившийся трамвай», промчавшийся по трем мостам в бездне времен и въехавший в «зеленную», где вместо капусты и брюквы мертвые головы продают. Здесь мертвые головы — это мертвые тела, которые свалены где-то на краю платформы-помоста. Живые и мертвые, они встают один за другим с края платформы, говорят, действуют и вновь ложатся в землю, в пол, в перекопскую соль. Или падают с обрыва, расстрелянные или просто сметенные, стертые временем.

© Екатерина Цветкова

Этот образ множества тихо поднимающихся и вновь тихо, привычно ложащихся лицом в землю людей намного сильнее воздействует на воображение, чем все остальное в спектакле. Изумляет то, что эта экспрессионистская оптика является, по сути, лирическим высказыванием режиссера, признанного одним из оплотов современного психологического театра. Вместо разнообразия голосов и лиц многофигурной пьесы — едва ли не монодрама, реальность, увиденная глазами больного, одержимого и страдающего манией преследования генерала-убийцы.

Единственный, кто противостоит Хлудову в этом спектакле, — это меланхоличный, не кроткий, но какой-то по-буддистски отрешенный приват-доцент Голубков в исполнении Андрея Бурковского. В его философически-рассеянном взгляде (да и во всем поведении) читается сходство скорее с режиссером спектакля, чем с драматургом (исследователям хорошо известно, что Голубков написан как анаграмма Булгакова). Вопрос о будущем России, который так остро стоял в первом булгаковском опусе Женовача 2004 года — «Белой гвардии» («Все, что ни происходит, всегда так, как нужно, и только к лучшему»), здесь как будто снят в мрачно-эсхатологическом общем настроении спектакля.

© Екатерина Цветкова

«Белая гвардия» по «Дням Турбиных» была последним драматическим спектаклем режиссера на большой сцене. С тех пор как в 2005 году Женовач создал и возглавил СТИ, он работал только в камерном пространстве. В его возвращении как будто ощущается некая робость, какая-то внутренняя несвобода, не позволившая ему легко перемещаться из общего плана в крупный, из интимного психологического рисунка в большую, захватывающую сложной палитрой картину. Оттого визуальные образы действуют сильнее, чем актерские работы. И не сказать тут ничего более определенного…

Покойся, кто свой кончил бег!
Вы, странники, терпенье!

ПОДПИСЫВАЙТЕСЬ НА КАНАЛ COLTA.RU В ЯНДЕКС.ДЗЕН, ЧТОБЫ НИЧЕГО НЕ ПРОПУСТИТЬ


Понравился материал? Помоги сайту!

Сегодня на сайте
Елизавета Осетинская: «Мы привыкли платить и сами получать маленькие деньги, и ничего хорошего в этом нет»Журналистика: ревизия
Елизавета Осетинская: «Мы привыкли платить и сами получать маленькие деньги, и ничего хорошего в этом нет» 

Разговор с основательницей The Bell о журналистике «без выпученных глаз», хронической бедности в профессии и о том, как спасти все независимые медиа разом

29 ноября 202319751
Екатерина Горбунова: «О том, как это тяжело и трагично, я подумаю потом»Журналистика: ревизия
Екатерина Горбунова: «О том, как это тяжело и трагично, я подумаю потом» 

Разговор с главным редактором независимого медиа «Адвокатская улица». Точнее, два разговора: первый — пока проект, объявленный «иноагентом», работал. И второй — после того, как он не выдержал давления и закрылся

19 октября 202325166