27 января 2017Театр
294

Накануне

«Губернатор» Андрея Могучего в БДТ

текст: Лилия Шитенбург
Detailed_picture© Стас Левшин / БДТ

В недавнем спектакле БДТ «Что делать?» — которому премьерный «Губернатор» отчасти наследует, многократно превосходя в художественном отношении, — центральный вопрос (тот самый, про интересное) как-то незаметно терялся, чах, сдувался, пока вовсе не исчезал из поля зрения. И обрекал сочинителей рецензионных заголовков на каламбуры вроде «Делать нечего», «Ничего не поделаешь» и так далее. В «Губернаторе» совсем не то. При всей сложности режиссерской конструкции, солидной «академической» щедрости выразительных приемов и трижды перепроверенной страстности повествования его основной мотив отчетлив до настырности и вполне сгодится в качестве ответа на все заданные и невысказанные «что делать», «куда ж нам плыть» и прочие роковые вопросы вплоть до того, почему же «ничего не поделаешь». Все просто: «Взмах белого платка, выстрелы, кровь» — так написано у Леонида Андреева, и так это и поставлено Андреем Могучим. Театр, приурочивший премьеру к столетию революции, — один из немногих, кто осмеливается сегодня напомнить знаменитую реплику из «Броненосца “Потемкин”»: «Слышите? Не стреляйте!». А тем временем одинаковые солдаты, в линеечку выстроенные на сцене БДТ, бестрепетно палят в беззащитный партер.

Дальше, после платка, выстрелов и крови, наверное, следует то, что когда-то называлось «логикой исторического процесса» — или, как у Леонида Андреева, «грозным образом Закона Мстителя, выходящего из тумана»; дальше то ли революция 1905 года (когда написан рассказ «Губернатор»), то ли 1917-го, да вот и в 2017-м тоже много интересного… Но «Губернатор» — это не о том, как все с неизбежностью покатилось от трагедии к катастрофе, а о том, как все вдруг остановилось. На несколько дней, часов или минут. Тех, что губернатор провинциального промышленного города, отдавший роковой приказ стрелять по голодным бастующим рабочим и погубивший сорок семь невинных душ, включая детей, провел наедине со своей совестью, в предчувствии близкой смерти.

© Стас Левшин / БДТ

Создать паузу невыносимого напряжения, оцепенелой неподвижности, наполненной невидимой миру душевной работой, растянув ее на целый спектакль, — это серьезный вызов для театра. Но Могучий держит паузу образцово, не «украшая» ее эффектными приемами, а объясняя, как она, эта пауза, устроена изнутри. Разнообразных эффектов в спектакле немало, но занятно, что иные из них — овеществленные цитаты из Леонида Андреева: и гора трупов-кукол, сложенных в ряды, «словно на какой-то необыкновенной выставке», и неотвязный белый (а то и испачканный кровью) роковой платок, который играющий губернатора Дмитрий Воробьев, как усталый фокусник, то и дело вытаскивает из всех карманов — так у автора прямо и сказано: «фокусник». И, как и в рассказе Андреева, на сцене этот гротескный кунштюк не оживляет — мертвит.

«Точно он жил в комнате, где тысячи дверей, и какую бы он ни пробовал открыть, за каждой встречает его один и тот же неподвижный образ: взмах белого платка, выстрелы, кровь». Александр Шишкин, устроивший фантастическое визуальное роскошество (и архитектурное, и цветовое) на сцене БДТ, похоже, внимательно читал автора: так и вышло — «тысячи дверей», дурная бесконечность одинаковых казенных комнат, сложившихся зловещей «гармошкой», двигающиеся стены, перспектива мучительного сна.

Театр, приурочивший премьеру к столетию революции, — один из немногих, кто осмеливается сегодня напомнить знаменитую реплику из «Броненосца “Потемкин”»: «Слышите? Не стреляйте!».

Авторы спектакля, судя по всему, в принципе не были склонны себя ограничивать: в прологе сверху, с колосников, на сцену протянулись две лестницы, и по ним спустилась пара ангелов в сверкающих нагрудных латах и черных магриттовских котелках. Бесстрастные имперские ангелы со стальными крыльями. Но одновременно с этой «небесной вертикалью» существует и человеческое измерение: казенная койка губернатора оснащена системой зеркал, так что его кошмары можно разглядеть в разных ракурсах на крупном плане.

Киноприемы и киноцитаты — важнейшая часть «Губернатора». Три экрана демонстрируют подобие черно-белой «немой фильмы»: тут и цитаты из протазановского «Белого орла» (поставленного в 1928 году по тому же андреевскому рассказу), и кадры кинохроники, и видеоарт, но главное — стоп-кадры, застывающие портретами-негативами героев спектакля. Да и сами персонажи не в силах забыть о своей «немой черно-белой» родословной: черные костюмы, серые лица (эти серые маски взамен привычных комедиантских набеленных лиц — знак новой, пограничной, кинотеатральной реальности). На фоне казенных зеленых штор черно-серые персонажи кажутся вырезанными прямиком из документальной хроники, а зеленый фон служит подобием зеленого экрана цифровой киносъемки: эти люди подлинны и тут и останутся, а вот пейзаж и время за их спинами можно и поменять.

© Стас Левшин / БДТ

Гармония этого спектакля складывается из разнородных, иногда противоречащих друг другу элементов. Острота конфликта поддержана выверенной стилевой эклектикой. Спрятанный где-то в ложе Василий Реутов читает авторский текст, и его меланхоличная интеллигентная манера неизбежно диссонирует с темной экспрессией монологов Рабочего (Руслан Барабанов на разрыв аорты выкрикивает в зал тексты из андреевского «Царя Голода»). Уверенный, мастерский, хорошего тона академизм игры Дмитрия Воробьева, Анатолия Петрова, Ирины Патраковой, Георгия Штиля, Валерия Дегтяря и других актеров (со всеми полагающимися по сюжету и отменно исполненными тонкими «русскими психологическими» или сатирическими обертонами) резко контрастирует с эпическим воем Настасьи, матери убитой девочки (Аграфена Петровская). Бездна между губернатором, недоумевающим, отчего это рабочие не могут купить себе трехрублевых золотых обручальных колец (и уверенным в том, что «этого не может быть, чтобы ребенок умер от голода»), и самими этими людьми с «оловянными кольцами» и красным знаменем в спектакле становится бездной между внешней благопристойностью традиционного буржуазного театра — и горячечными символистскими всплесками. А наперекор всему, как кроткий протест, — письмо-монолог Гимназистки, от души пожалевшей назначенного на убой губернатора, исполненное Александрой Магелатовой с тонко рассчитанной безыскусностью, в лучших традициях «новой искренности». И нет ни надежды на примирение, ни (в том, что касается стиля) нужды в нем — но все в этом спектакле в итоге рассказывает историю гигантской общей беды, одной на всех.

© Стас Левшин / БДТ

Взмахнувший платком и подписавший себе смертный приговор губернатор — человек, живущий в ежесекундном ожидании выстрела. Так его Дмитрий Воробьев и играет, удерживая своего честного, недалекого и добросердечного героя на мучительной грани между сомнением и раскаянием. Ни о каком «просветлении» речи нет — ни у автора, ни в спектакле: господин губернатор застрял в аду неопределенности. Не имея возможности преклонить голову, успокоиться в чьем-то сочувствии, он простодушно таскает за собой подушку — ту самую, сквозь которую ангелы его и пристрелили. На подушке темное пятно, из дыры сыплются перья, жизнь прохудилась. «Убийца детей», губернатор согласен уж и на страдание, и на подвиг — лишь бы каким-то фантастическим образом остановить те выстрелы, которые уже прозвучали, и тот, который вот-вот. По почте вместе с письмами приходит губернатору посылка, в посылке — провода и что-то тикает. Герой каким-то совершенно душераздирающе-домашним жестом скорехонько прячет страшную бомбу за пазуху. Но бомба не взрывается, буднично звенит будильник, губернатор трезвеет — не будет подвига, и время вспять не повернется.

Вот эта тикающая бомба — вернейшая примета, что спектакль у Андрея Могучего просто обязан был получиться. Дело известное — еще со времен «проклятой сардинницы», с которой носились герои первой редакции поставленного Могучим «Петербурга» Андрея Белого. В 91-м или в 2017-м, у черта на куличках (на Ржевке) или в «самом» БДТ — но предсмертная тоска сенатора Аблеухова или губернатора Петра Ильича, тоска застывшего времени, готового взорваться, превратив беззащитных в беспощадных, — эта тоска неизбежно становится отменной материей театрального искусства. «Время идет, а сардинница себе тикает…»


Понравился материал? Помоги сайту!

Сегодня на сайте
Елизавета Осетинская: «Мы привыкли платить и сами получать маленькие деньги, и ничего хорошего в этом нет»Журналистика: ревизия
Елизавета Осетинская: «Мы привыкли платить и сами получать маленькие деньги, и ничего хорошего в этом нет» 

Разговор с основательницей The Bell о журналистике «без выпученных глаз», хронической бедности в профессии и о том, как спасти все независимые медиа разом

29 ноября 202320780
Екатерина Горбунова: «О том, как это тяжело и трагично, я подумаю потом»Журналистика: ревизия
Екатерина Горбунова: «О том, как это тяжело и трагично, я подумаю потом» 

Разговор с главным редактором независимого медиа «Адвокатская улица». Точнее, два разговора: первый — пока проект, объявленный «иноагентом», работал. И второй — после того, как он не выдержал давления и закрылся

19 октября 202325895