Разговор c оставшимся
Мария Карпенко поговорила с человеком, который принципиально остается в России: о том, что это ему дает и каких жертв требует взамен
28 ноября 20242996Прошлогоднее воссоединение британской рок-группы Slowdive ошеломило меломанов, потому что попросту не ждали. В 90-х Slowdive, герои набравшего силу шугейзинга, выпустили три выдающихся альбома, ставших знаковыми, но тут же были раздавлены модой на гранж и брит-поп. Время показало, что песни Slowdive так и не утратили своего обаяния и остались примером для молодых групп. На прошлой неделе Slowdive с успехом выступили в Москве на фестивале Red Park в Краснопресненском парке. Перед ним лидер группы Нейл Хэлстед и барабанщик Саймон Скотт рассказали COLTA.RU о том, как развалилась команда, и о том, как вернуть собственный звук.
— Масштабы выступлений Slowdive после воссоединения несравнимы с тем, что происходило у вас в начале 90-х. Из небольших клубов вы вышли к аудитории в десятки тысяч человек — но через 20 с лишним лет. Как вы сейчас чувствуете себя на сцене?
Саймон Скотт: Первые концерты нас ошеломили. Мы чувствовали что-то между восхищением и недоумением: неужели это происходит с нами? И, должен сказать, это было очень приятное чувство. Ведь в 90-х, казалось, мало кто не пнул нас лишний раз. Пресса просто закатывала нас в землю, чтобы освободить дорогу гранжу. Парнем с обложки для всех тогда стал Курт Кобейн, и, естественно, Nirvana продавалась куда лучше, чем Slowdive и прочие шугейз-группы. Все эти статьи в журналах… Тогда ведь никакого интернета и в помине не было.
Поначалу пресса к нам относилась неплохо, три наших релиза попали в «синглы недели», хотя первый альбом «Just for a Day» встретили не очень. Тогда же «коллеги» вроде Manic Street Preachers заговорили, что, мол, ненавидят нас больше Гитлера. А когда в 94-м вышел альбом «Souvlaki», заголовок к одной из рецензий был «Slowdive… Slow Death» («Slowdive… Медленная смерть». — Ред.). И это нас действительно стало убивать. Мягко — но все же убивать. В какой-то момент просто возник настрой «да пошли они все, будем делать что хотим». Но здесь уже негативный настрой прессы в полной мере сказался и на публике. Количество людей на концертах постоянно уменьшалось, принимали нас все хуже. Году в 95-м все уже окончательно полетело под откос.
«Catch the Breeze»
— Насколько я знаю, запись третьего альбома «Pygmalion» отразилась и на личных отношениях — в основном его записывали Нейл и Рейчел Госвелл без других участников.
Саймон: После «Souvlaki» внутри группы вообще были нелегкие чувства. Мы прокатились с парой туров на грани провала, бухгалтерия лейбла раздирала наши карманы, менеджмент был так себе. Мы выпустили более экспериментальный и электронный мини-альбом «5ЕР» — его вообще не поняли и не приняли. В декабре 93-го на лондонском концерте едва 200 человек набралось, а буквально несколькими месяцами раньше на нас приходила где-то тысяча. И тут еще лейбл Creation потребовал выпустить поп-альбом — прямо так и заявили. Нейл просто послал их: «Fuck Creation, сделаю все как сам хочу». «Pygmalion» таким и получился: Нейл сидел один в студии, возился с сэмплерами и закольцованными треками, а Рейчел пела. Мне было сказано, что барабанов не нужно, — и я попросту ушел из группы. Ник (Ник Чаплин, басист. — Ред.) и Кристиан (Кристиан Сэвилл, гитарист. — Ред.) сыграли буквально на одной песне. Но я все равно считаю, что «Pygmalion» — прекрасный альбом. Нейл пошел на принцип и получил желаемое. Но уже во время записи Creation нам намекали, что мы вылетаем из состава их артистов. Когда диск вышел, двери перед нами с грохотом захлопнулись.
Зато все последующие 20 лет три альбома Slowdive продолжали продаваться, к нам снова возник интерес. И вот количество публики по прежним нашим меркам уже зашкаливает, нам не приходится пробиваться в клубы, нас буквально упрашивают спеть те самые старые песни. Не удивительно ли?
«Alison»
— Сложно ли было реформировать Slowdive психологически? Робин Гатри, например, говорил, что его позиция относительно воссоединения Cocteau Twins очень проста: «Пусть и легенда, но что прошло, то прошло, а я движусь вперед».
Нейл Хэлстед: Не столько сложно, сколько немного странно. Мы с Рейчел в Mojave 3 (группа, основанная после распада Slowdive. — Ред.) иногда исполняли песни Slowdive. Но почти до самых репетиций я всерьез возможность полноценного реюниона не рассматривал. И вдруг оказалось, что все другие участники охотно приняли идею.
Саймон: Когда мы только начинали репетировать, была некоторая неловкость: как мы вообще сможем сыграть старые песни? Но все оказалось гораздо легче, как привычка держаться на велосипеде. Основные сложности возникли скорее с воссозданием звука, который у нас был много лет назад. Нам пришлось набрать кучу нового оборудования, все эти педали эффектов. Все инструменты тоже пришлось покупать заново. Представьте себе, у Нейла даже не было своей электрогитары. Нам очень сильно помогло, что за эти годы мы все выросли как музыканты и научились лучше работать. Нейл и Рейчел играли в Mojave 3, я записывал саундтреки и играл в Lowgold и Televise, у Кристиана были Monster Movie. Мы решили: будь что будет, но звук должен быть настолько хорош, насколько возможно, без скидок и оговорок. Если вы — еще одна старая группа, которая вновь решила выйти на сцену, то должны все сделать по максимуму. И, кажется, нам удалось сложить свои идеи и ожидания публики от Slowdive.
«Golden Hair», Primavera 2014
— Вы используете новое оборудование? Насколько звучание группы осталось аутентичным?
Нейл: Ну, «новое» — не значит, что мы тащим с собой только самые последние технические новинки. По большому счету это те же педали, что мы использовали в 1990-х. Например, дилэй Boss DD-3 или процессор Yamaha FX-500 — все тот же набор, с которым мы записывали песни «Avalyn», «Morningrise» или «Catch the Breeze». Технологии современных Slowdive в целом перенесены из прошлого. Хотя, когда начинаешь восстанавливать старые песни, понимаешь, насколько легче все стало в новом веке. Это просто невероятно.
Саймон: Что еще важно: нас пятеро, у каждого свой собственный почерк. Звук Slowdive — это сочетание всех пяти партий, которые каждый из нас играет в своей манере, а вместе это становится чем-то большим. Но чтобы его добиться снова, мы репетировали месяцы и месяцы. И после пары небольших прогревочных концертов в Лондоне на фестивале Primavera нас смотрело уже 25 тысяч человек. Это было сильно. Мы знали, что права на ошибку у нас нет. С одной стороны, в глубине души ты понимаешь, что это может быть твоим последним шансом. С другой — знаешь, что песни великолепны и способны существовать наравне с чем-то более новым. В итоге, как выяснилось, трудились мы не зря.
— Какую песню было труднее всего воссоздать?
Нейл (смеется): Те, которые мы не успели поиграть в то время, — «Crazy for You» и «Rutti» из «Pygmalion». В чем-то спасало то, что мы раньше если и играли песни живьем, то не пытались полностью повторить альбомный звук. С самыми популярными нашими песнями тоже было трудно. Постоянно возникал вопрос: «А что за строй у гитары у меня был тогда? Как я вообще умудрился получить такой звук?»
«Crazy for You», Hoxton Bar, 18.05.14
— Как вы думаете, можно ли сейчас выдумать что-то новое в шугейзинге? Ведь новое поколение музыкантов нулевых, так называемых ню-гейзеров, во многом просто копировало старые идеи, в том числе ваши.
Саймон: Всегда есть способы продвинуть стиль дальше! На мой взгляд, многие из музыкантов, заигравших шугейзинг в последние семь-девять лет, делали что-то свое. Возьмите, например, группу Nadja, которая смешала шугейзинг с металлом. Другие переносят шугейзинговые элементы в электронику. Да что там: Лана Дель Рей — на что, казалось бы, странный пример, но прислушайтесь к реверберации, дилэю, атмосфере, которые слышны в ее песнях, чувству потусторонности. Это ведь тоже очевидные приметы шугейзинга и дрим-попа! Мне как раз нравится, когда музыканты используют элементы стиля, не впадая в поклонение: тогда музыка получается интереснее, а не просто копия. По-моему, когда про группу могут прямо сказать: «Это звучит как My Bloody Valentine» или «как Slowdive» — это довольно скучно. Зато вспомним Mogwai: они слушали шугейз, когда были почти детьми, но, используя этот звук как материал, построили из него собственную музыкальную вселенную. И такие группы и двигают шугейзинг вперед.
Нейл: Сказать точно, что у тебя получится, наверное, можно только в студии. Навскидку мне в голову приходит нечто вроде «Pygmalion». Но технологии стали гораздо более продвинутыми, тот же ProTools многое открывает тебе в области редактирования записи. У нас такого не было — только пленка. С отдельными кусками песен можно было возиться целыми днями. По сравнению с тем, что можно сделать сейчас, «Pygmalion» был каменным веком. Сейчас я могу позволить себе гораздо больше, чем тогда.
«Miranda»
— Нейл, после Slowdive вы с Рейчел организовали Mojave 3, группу, чей звук был ближе к фолку и кантри, пусть и в атмосферном исполнении. Хотелось отвлечься от того, что вы делали до этого?
Нейл: Нет, не очень. Музыка, которую ты записываешь, как бы утягивает тебя за собой. Я тогда взялся за акустику, в чем-то это была реакция на то, что происходило вокруг и что я делал до этого. После всей работы с электроникой, сэмплерами и секвенсорами на последних этапах Slowdive хотелось чего-то более простого, более органичного, если так можно сказать. Лично я не рассматривал Mojave 3 как преемника Slowdive. И уж точно не задавался вопросом, имею ли я право отходить в сторону от звука, который разрабатывал раньше. Единственное, что я точно знал, — что не хочу повторять Slowdive.
Саймон: Интересно, что Slowdive для нас стали некоторой обузой в личном творчестве. Ты записываешь новый проект, а люди, которые с тобой работают, удивляются, что ты не выдаешь «тот звук»: «Ты же парень из Slowdive! А почему же ты играешь электронику или фолк?» Тебе вроде бы и очень приятно, что твою группу хорошо помнят, но и как-то странно, когда через много лет от тебя почему-то ждут, что ты будешь записывать песни только в ее стиле.
Mojave 3 — «Love Songs on the Radio»
— Говорят, что Slowdive, когда поначалу придумывали свой звук, внимательно слушали группы House of Love и The Velvet Underground. А что вы слушаете сейчас?
Нейл: Это только пара имен. Влияний было гораздо больше. А сейчас для меня это скорее фолк, Neon Indian и… не помню. Много современной электроники.
Саймон: У меня все просто. Мне очень нравятся Radiohead, Mogwai. Но я все равно пытаюсь охватить более широкую картину, в том числе старых музыкантов. Я, например, всегда любил Джона Кейджа и Брайана Ино. Как раз если говорить о вдохновении, то я очень рад, что нам довелось с ним поработать, такие моменты добавляют уверенности и желания творить. Но я не чураюсь и блэк-металла, особенно каких-то его экспериментальных форм. Однако за всеми именами и влияниями нельзя терять то, что получается во время маленьких джемов в студии или на саундчеке: такие маленькие искры, проскакивающие между нами. Как раз здесь очень помогают новые технологии. Главное — успеть нажать на кнопку «запись» в лэптопе, и вот ты слышишь, что посеяны семена новых песен.
Нейл: …Маленькие частички, которые ты можешь развить. Неизвестно, какую форму они примут дальше, — это как чистая страница, на которой ты пишешь первое слово (смеется).
Саймон: Неизвестно, что из них выйдет. Мы сейчас идем в неизвестность.
«Morningrise»
Запрещенный рождественский хит и другие праздничные песни в специальном тесте и плейлисте COLTA.RU
11 марта 2022
14:52COLTA.RU заблокирована в России
3 марта 2022
17:48«Дождь» временно прекращает вещание
17:18Союз журналистов Карелии пожаловался на Роскомнадзор в Генпрокуратуру
16:32Сергей Абашин вышел из Ассоциации этнологов и антропологов России
15:36Генпрокуратура назвала экстремизмом участие в антивоенных митингах
Все новостиМария Карпенко поговорила с человеком, который принципиально остается в России: о том, что это ему дает и каких жертв требует взамен
28 ноября 20242996Проект «В разлуке» начинает серию портретов больших городов, которые стали хабами для новой эмиграции. Первый разговор — о русском Тбилиси с историком и продюсером Дмитрием Споровым
22 ноября 20244230Три дневника почти за три военных года. Все три автора несколько раз пересекали за это время границу РФ, погружаясь и снова выныривая в принципиально разных внутренних и внешних пространствах
14 октября 202411405Мария Карпенко поговорила с экономическим журналистом Денисом Касянчуком, человеком, для которого возвращение в Россию из эмиграции больше не обсуждается
20 августа 202417984Социолог Анна Лемиаль поговорила с поэтом Павлом Арсеньевым о поломках в коммуникации между «уехавшими» и «оставшимися», о кризисе речи и о том, зачем людям нужно слово «релокация»
9 августа 202418665Быть в России? Жить в эмиграции? Журналист Владимир Шведов нашел для себя третий путь
15 июля 202421341Как возник конфликт между «уехавшими» и «оставшимися», на какой основе он стоит и как работают «бурлящие ритуалы» соцсетей. Разговор Дмитрия Безуглова с социологом, приглашенным исследователем Манчестерского университета Алексеем Титковым
6 июля 202422164Философ, не покидавшая Россию с начала войны, поделилась с редакцией своим дневником за эти годы. На условиях анонимности
18 июня 202427253Проект Кольты «В разлуке» проводит эксперимент и предлагает публично поговорить друг с другом «уехавшим» и «оставшимся». Первый диалог — кинокритика Антона Долина и сценариста, руководителя «Театра.doc» Александра Родионова
7 июня 202427464Иван Давыдов пишет письмо другу в эмиграции, с которым ждет встречи, хотя на нее не надеется. Начало нового проекта Кольты «В разлуке»
21 мая 202428183