10 ноября 2014Современная музыка
470

Игорь Растеряев: «Темы такие — как по минному полю ходишь»

Петербургский бард-гармонист о новом альбоме «Рожок», казачьей родословной, имперских мозгах и предпринимаемых им мерах предосторожности

текст: Денис Бояринов
Detailed_picture 

Герой YouTube Игорь Растеряев — единственный в России гармонист, который выступал на фестивале «Нашествие», — выпускает новый альбом «Рожок». После успеха видеоролика «Комбайнеры» каждая новая песня-клип актера питерского театра «Буфф» собирает десятки, а то и сотни тысяч просмотров, а поет и сочиняет Растеряев все про одно — про Родину, большую и малую, про великие военные подвиги предков да про нехитрый быт их потомков, живущих в деревне Раковка, Ростове и вообще в России.

Денис Бояринов встретился с Игорем Растеряевым в кафе при Концертном зале имени Чайковского и поговорил о том, как тот рвет свою гармошку на концертах, о секретах казачьего боя, об игре в «патриотизьм» и об имперской культуре.

— Только что посмотрел клип на вашу новую песню про кошку Мусю. Грустная песня. Она умерла?

— Да, четыре года назад, в 2010 году. Будет пять лет скоро.

— А песня когда появилась?

— Песня написалась летом. Первое четверостишие написалось сразу, а потом внезапно возникла музыка... Ну это не песня — зарисовка такая настроенческая, положенная на музыку, полторы минуты длится.

— В альбом войдет?

— Обязательно.

— Почему обязательно?

— Потому что… как сказать (смеется)? Ну надо ее включить. Там и так-то девять песен — если еще песнями разбрасываться, то вообще ничего не будет.

— Я так понимаю, у вас принцип организации альбомов дневниковый — что написалось за определенный период времени, то и вышло.

— Нет, принцип интернетный: что написалось — сняли клип и выложили в интернет. Потом, когда несколько клипов накапливается, это все дело на диске издается, а песни продолжают выкладываться в интернет. Сейчас девять песен написалось — собрали и выпустили еще один диск.

— Почему он называется «Рожок»?

— Объясняю: с момента выхода «Звонаря» прошло время, уже около двух лет. На альбоме девять песен, из них четыре относительно новые — они с сентября выкладывались. Я считаю, если анонсируешь новый альбом, то и песни должны быть новые — то есть отметаются сразу же пять предыдущих песен, потому что они уже хорошо известны. Ну что такое новый альбом «Ходики»? Люди эту песню уже давно слышали. Из новых песен в качестве названия подходило только «Рожок». И все.


— Почему только оно?

— Ну не назовешь же альбом «Кошка Муся», например, — это как-то странно.

— Есть в этом какая-то трогательная прямолинейность...

— Может быть. Но «Рожок» и по смыслу больше подходит. Это что-то военное, зовущее… На альбоме больше половины песен имеет к этому отношение — к какому-то пути, к какому-то поиску. У меня у всех альбомов такие названия: «Русская дорога», «Звонарь», «Рожок» — все звонят, дудят, зовут идти по какой-то дороге. Ну это уже к вопросу о гармошке — в нее что ни закинь, все будет про русскую дорогу и про рожок. Инструмент такой.

— Когда у вас впервые появилась гармошка?

— Когда начал играть? В 18 лет, в театральном институте начал играть. У нас была гармошка на курсе, и у нас тогда многие играли на гармошке. Пацаны показали, куда нажимать, а потом уже начал на слух подбирать. Мне понравилось, и я самоучкой играл на гармошке. Там просто, на самом деле: в левой руке всего шесть позиций, раз-два-три, раз-два-три — вот и все, вся гармошка. Правой рукой там да, сложнее, нужно уже пальцами бегать, а левой рукой — это любой сыграет.

— Гармошка у вас не меняется — «Чайка» все время.

— Она пищит, она писклявая — это хорошо. Вот мне в Туле делали гармошку на заказ — тулку. Она басит. Не очень подходит.

— Наоборот, звук бы был благороднее, тембр гуще, а эта ведь дешевая, корпус фанерный…

— 800 рублей. В комиссионке брал. Дело не в этом. Дело, видимо, в сочетании с моим голосом. Оно дает что-то такое — пищит…

Гармошка — инструмент такой, патриотический.

— Резонирует?

— Да, а с басом как-то не очень.

— То есть пробовали другие инструменты?

— Всегда на концерте две гармошки. Когда ломается «Чайка» (а это бывает довольно часто), тогда достается басовая гармошка — и на ней играем.

— Когда «Чайка» ломается, вы ее как реанимируете?

— Хожу на Обводный канал, там в подвале сидят такие мастера грамотные, и они постоянно ее мне реанимируют. Железо летит: планки, язычки, голоса ломаются, потому что уже изношенность сильная. На концерте рвешь ее вовсю. Часто, бывает, ломается. Другую выхватываешь — и пошел.

— А как вы начали заниматься музыкой? Я где-то прочитал, что все началось с пения у магазина.

— Ну да, я не знаю, насколько это можно считать занятием музыкой, просто под гитару пел песни ребятам, им это понравилось очень, и меня стали каждый вечер приглашать.

— Это был первый опыт концертных выступлений?

— Да, притом очень жесткий опыт, потому что там надо было петь громко, без остановок и с выражением. И на выносливость, потому что четыре-пять часов без остановок во все горло каждый день — это очень тяжело было, физически очень тяжело, но этот навык очень сильно помогает.


— А когда вы захотели стать актером?

— Актером? Да я, в принципе, не хотел. Ходил в детскую студию театральную — «Этюд» называлась. Но актером стать не хотел, я на журналиста собирался, а потом мать услышала по радио, что в театралку идет прием, говорит: «Сходи попробуй, просто как запасной вариант, английский не сдашь на журфаке». Я пошел. Первые три года я учился плохо. Думал — не мое, не видел никаких перспектив развития. Все-таки я не такой театральный человек: «я — артист», высокий театр и все такое. Мне ближе авторская история какая-то — что-то нарисовать, написать, рассказать.

— У вас какая сейчас любимая роль?

— Тишка в «Свадьбе Кречинского». Она любимая, потому что я образ снял полностью с одного нашего человека — такой блаженный человек Леня Макарычев; местные, кто видел, говорят, один в один — очень похож. Поэтому он мне дорог.

— Ваша нетеатральная популярность как-то отразилась на вашем положении в театре?

— Нет, никак не отразилась. Роли у меня все маленькие, больших нет. Все как раньше. Меня вполне устраивает такое скромное положение дел.

— Потому что больше времени остается?

— Конечно. У нас театр всегда был довольно-таки востребованным, всегда зритель был. Не было нужды за счет кого-то вылезать.

— На новом альбоме есть песня «Ермак» на вашу любимую тему: казаки, военные, зовущая дорога. Вы на нее сняли клип…

— Я его нарисовал.

— Вы давно рисуете?

— Да, с детства. Гораздо раньше, чем начал играть на гармошке, лет с двух или с трех, наверное.


— Интересные рисунки. Почему у вас казаки — ваши предки, которыми вы гордитесь, — получились такими бармалеями?

— Во-первых, этот клип — это мультик юмористический, несмотря на то что песня сугубо трагичная. Во-вторых, я по-другому просто рисовать не умею. Ну и потом, они такие и были, я думаю, — бармалеи... Ну вы представьте: если в отряде у Ермака было две сотни человек — они приехали и накидали там всем, кто у них был на пути, как они должны были выглядеть? Если, по китайским летописям, 200 казаков вырубили 2000 уйгуров. А уйгуры — это типа спецназа в китайской армии были, это не детский сад. Я думаю, там не обошлось без характерников. Характерники — знаете?

— Нет.

— Это способ ведения боя — про «казачий спас» слышали? Элемент гипноза. Ползать по-пластунски — это тоже от казаков, пластуны — это казаки безлошадные, очень много взято оттуда.

— Вы до какого колена знаете свою родословную?

— Так, поднимали метрики — у нас в станице Раздорская на Медведице, там, по-моему, с 1720 года уже встречаются эти ребята. Потом, уже в XVIII—XIX веках, Растеряевы сплошняком идут. Другое дело, что довольно сложно отследить прямую родственность, потому что метрики волнообразны, там же многое не сохранилось. Например, нашел я метрики, как венчался мой прадед в церкви Раздорской (где, кстати, клип «Звонарь» снимался). Из всех детей там были указаны только первый ребенок, о котором мы вообще ничего не знали, потому что он умер во младенчестве, и последняя дочка. А всего их у прадеда было семь или восемь. Остальные я не понял, куда делись. Так что я знаю прямую родню где-то с 1850 года.

Если они приехали и накидали там всем, кто у них был на пути, как они должны были выглядеть?

— А кто был прапрадед?

— Казак. Яков Иванович Растеряев. Вообще, если брать песню «Ермак», там говорится про хутор, на место которого прихожу крест ставить. Действительно такой хутор был — хутор Растеряев, сейчас это Фроловский район Волгоградской области. На старых картах Области Войска Донского он есть, там еще нет Грязе-Царицынской железной дороги, которая в 1868 году была построена, а хутор Растеряев уже там присутствует. То есть «Ермак» — песня глубоко личная и биографичная. Она несколько уже, чем вы ее воспринимаете. Другое дело, что не каждый это может понять. В принципе, это и хорошо, не обязательно в это вникать, если люди находят в этом что-то свое, это очень хорошо.

— Ваши казачьи корни — это лишь половина вашей биографии.

— По маме — потомственный блокадник.

— Вот эта вторая половина — питерско-блокадная часть — пока не особо отражена в песнях.

— Да, только в песне «Георгиевская ленточка» отражена.

— Почему?

— Я думаю, тут две причины. Первая, наверное, все-таки то, что меня вывозили летом туда в основном. Человек развивается летом: первые открытия там какие-то, пробует что-то. Меня вывозили из Питера всегда туда, и там происходил опыт, обогащение. Я лето в Питере не понимаю и не принимаю. У меня была в детстве тяга к финским корням, к Эстонии. Я любил это все: Таллин, булыжники, черепицу всю эту рассматривать, то есть я тянулся к этому, да. Интересовался, но это как-то не получило развития. Второе: гармошка — все-таки степной инструмент, открытых пространств, горизонта, вот этого всего. И потом, с родней по отцу я общался всю жизнь. Потом старше становился, потом домик там купил и начал врастать уже в ту землю.

Люди, которые при власти, — они не понимают отказа.

— Вы там много времени проводите?

— Вот сейчас пять дней был, но в основном наездами. Один месяц, два — вот так вот. Клип снять какой-нибудь, сейчас просто съездил.

— На рыбалку? Что ловите?

— Сейчас поймал восемь щук, двадцать одного карася, десять плотвиц. Накрутили щучьих котлет. Дождя не было. С начала лета — с июня месяца — ни одного дождя. Я уезжал — похолодало до плюс пятнадцати, а так все дни было 20—22.

— Возвращаясь к разговору о песнях: ваша главная тема — патриотическая, про родину.

— Ну, гармошка — инструмент такой, патриотический.

— Да, но меня смущает, что вашими биографическими песнями могут воспользоваться люди, для которых патриотизм — это большая игра. Вам не доводилось с такими сталкиваться?

— О-го, естественно, доводилось! Попадать — нет, но слышать про это и разговаривать с такими людьми приходилось.


— Вам, наверное, должны поступать предложения о выступлениях на общественных мероприятиях…

— Конечно, конечно, с утра до вечера.

— И что вы делаете с такими предложениями?

— Я трубку не снимаю на незнакомые номера. Не потому что я как-то там, что-то там... А потому что это бесполезно — люди начинают требовать, чтобы ты куда-то поехал. Им объясняешь, что не занимаешься такими делами. А люди, которые при власти, — они не понимают отказа. Они думают, что вопрос в деньгах, пытаются там чего-то надавить, зайти с другой стороны. Ну, это бесполезное занятие.

— А какими «такими делами» вы не занимаетесь?

— Ну, такими — где не ты принимаешь последнее решение по формату мероприятия и где не ты все контролируешь в этом мероприятии. Если тебя приглашают на мероприятие, то ты уже приглашенный, пристяжной, ты не можешь точно знать, что там может быть. Вдруг выйдет человек перед тобой и начнет толкать какую-то телегу, а ты не выгонишь его со сцены. На сольном концерте это можно контролировать, скажешь: «Дорогой товарищ...» А здесь не выгонишь, он прогонит какой-нибудь пурген перед тобой, а потом скажет: «Вот я вам тут привез патриотизьм». Так что у меня такая мера предосторожности. Потому что темы такие — как по минному полю ходишь.

— В Википедии написано, что вам вручили в феврале 2011 года Премию имперской культуры имени профессора Эдуарда Володина за отражение русского национального характера.

— Возможно, я не знаю, о чем разговор. Может, где-то кто-то мне и вручил, но я об этом ничего не знаю. Володин вроде бы был хороший, да? Пьесы писал.

Россия — это империя, и прихваты и запросы у каждого — имперские.

— Это другой Володин. Смущает формулировка «имперская культура». Вы считаете себя человеком, который имеет какое-то отношение к имперской культуре?

— Все в этом зале (обводит рукой зал кафе) имеют отношение к имперской культуре, поголовно.

— Почему?

— Потому что Россия — это империя, и прихваты и запросы у каждого — имперские. Естественно, а как же еще? СССР — это что было? Империя. А до этого была Российская империя.

— Была, но времена изменились.

— Изменились, да мозги не изменились. Исторически мозги у нас — имперские. Самоощущение у нас — имперское. Это мое мнение.

— У нас — это у кого?

— Может, не у всех, но у большинства.

— То есть органично чувствовать себя представителем империи?

— По-другому быть не может. Занимая такую территорию.

— Можно же чувствовать себя гражданином, ну не знаю, мира.

— Можно, чувствуйте, я просто выразил свое мнение.

— То есть вы живете в империи?

— Я? Да! В империи собственного духа (смеется).

— Хорошо, а как вы относитесь к стремлению империи расширяться?

— Этим как раз занимались непосредственно мои предки, что показано в мультике «Ермак».

Вот вы не ставили никогда крестов на месте родовых хуторов?

— Стоит ли продолжать этим заниматься потомкам?

— Вот уж не знаю, это вопрос к политикам. Я только говорю по факту про мозги, про ощущения.

— Ваши прекрасно-патриотичные песни, основанные на личной истории вашей семьи, могут быть использованы и без вас. Можно себе представить, как без вас (раз уж вы не согласились) включат фонограмму «Русской дороги» или «Ермака» и проведут митинг в одном из городов Украины — не в Донецке, не в Луганске, а еще в каком-нибудь — за присоединение к Российской империи.

— На этот счет я абсолютно спокоен — даже не парюсь. Я вообще не могу отследить, кто и где включает фонограмму. Помню, были даже и какие-то жесткие националистические истории. Я несу ответственность за текст, за то, как мы это сняли и на канал выложили. Дальше на это уже не повлиять.

— Но та идея, которую вы озвучиваете...

— А какая идея? Взять «Казачью», «Русскую дорогу» или «Ермака» — песни-то на сто процентов исторические. Это просто наблюдение некоего исторического момента. «Казачья» — это XVI—XVII век, семнадцатилетний казак выходит на дорогу во время набега турок или крымских татар на Медведицу. «Дорога» — вообще общеисторическая песня.

— В «Ермаке» ваш герой тоскует по тем славным временам и хочет присоединиться к войску Ермака. Мы же это все автоматически переносим на современность. Он хочет идти завоевывать новые пространства для родной империи, то есть в наши дни это все равно что сказать: «Ребята, записывайтесь ополченцами и езжайте в Донецк и Луганск».

— Там нет про Донецк и про Луганск, там есть, на самом деле, противовес. Почему-то, когда все слушают песню «Ермак», все обращают внимание на ее вторую, бодрую часть, где они уже едут и лупят врагов. Для меня лично вся соль песни «Ермак» в первой части — когда человек приходит на место своего родового хутора и видит, что он полностью разорен, и он ставит крест. На родину поставил крест. Вот вы не ставили никогда крестов на месте родовых хуторов? Это очень... сильное ощущение — когда ты стоишь один на этом месте и понимаешь, что все! Естественно, тебе хочется вернуться в другие времена — испытать не боль и горечь, а гордость, нужность, какую-то удаль и силу этих мест. Силу этих людей, кто тут жил и кого смело. Но их нет уже, и память о них в настоящее время уже сомнительна. Вот о чем песня, на самом-то деле.

Игорь Растеряев представляет альбом «Рожок» 15 ноября в клубе Red


Понравился материал? Помоги сайту!

Сегодня на сайте
Разговор c оставшимсяВ разлуке
Разговор c оставшимся 

Мария Карпенко поговорила с человеком, который принципиально остается в России: о том, что это ему дает и каких жертв требует взамен

28 ноября 20242855
Столицы новой диаспоры: ТбилисиВ разлуке
Столицы новой диаспоры: Тбилиси 

Проект «В разлуке» начинает серию портретов больших городов, которые стали хабами для новой эмиграции. Первый разговор — о русском Тбилиси с историком и продюсером Дмитрием Споровым

22 ноября 20243706
Space is the place, space is the placeВ разлуке
Space is the place, space is the place 

Три дневника почти за три военных года. Все три автора несколько раз пересекали за это время границу РФ, погружаясь и снова выныривая в принципиально разных внутренних и внешних пространствах

14 октября 202411298
Разговор с невозвращенцем В разлуке
Разговор с невозвращенцем  

Мария Карпенко поговорила с экономическим журналистом Денисом Касянчуком, человеком, для которого возвращение в Россию из эмиграции больше не обсуждается

20 августа 202417877
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”»В разлуке
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”» 

Как возник конфликт между «уехавшими» и «оставшимися», на какой основе он стоит и как работают «бурлящие ритуалы» соцсетей. Разговор Дмитрия Безуглова с социологом, приглашенным исследователем Манчестерского университета Алексеем Титковым

6 июля 202422060
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границыВ разлуке
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границы 

Проект Кольты «В разлуке» проводит эксперимент и предлагает публично поговорить друг с другом «уехавшим» и «оставшимся». Первый диалог — кинокритика Антона Долина и сценариста, руководителя «Театра.doc» Александра Родионова

7 июня 202427370
Письмо человеку ИксВ разлуке
Письмо человеку Икс 

Иван Давыдов пишет письмо другу в эмиграции, с которым ждет встречи, хотя на нее не надеется. Начало нового проекта Кольты «В разлуке»

21 мая 202428084