Найк Борзов: «Вообще не ощущаю никакого кризиса»

Рок-музыкант, дающий первый за 10 лет большой сольный концерт, — о состоянии отечественной музыки, своих неизвестных проектах и о том, что такое красота

текст: Денис Бояринов
Detailed_picture© Екатерина Русских

Найк Борзов, известный большинству по шлягерам нулевых «Лошадка» и «Три слова», а меньшинству — как фронтмен нецензурной группы «Инфекция» и соучастник музыкальных хулиганств «Х** забей», вернулся с удачным альбомом философского рока «Везде и нигде» и большим московским концертом (29 мая, «ГлавClub») — первым за десятилетку. По этому поводу COLTA.RU встретилась с Найком и расспросила его о том, что такое, по его версии, красота, романтика, трэш и панк. Разговор происходил на саундчеке перед заказным концертом Найка Борзова в ресторане «Манон».

— Вас на рекламе концерта представляют как «легенду девяностых»...

— Вообще-то это неверно — большая часть моих так называемых шлягеров стала известна в начале нулевых. В 90-х меня знало такое количество людей, что их можно пересчитать по пальцам сороконожки.

— Новые песни, наверное, сегодня не будете петь?

— Буду. Я люблю все новое.

— Какие?

— Спою «Поцелуй и укусы», «Поток», «Детку». Посмотрим по ходу, как народ будет настроен. Люди же разные собираются в таких местах: где-то более демократичные, где-то более, скажем так, собранные. Если люди хотят веселиться, зачем грузить их мрачняком и доводить до самоубийства? А песни у меня есть совершенно разные по настроениям.

Найк Борзов — «Поток»


— Случалось такое, что играете концерт и чувствуете, что атмосфера становится деструктивной?

— Было такое. Во время гастролей, в начале нулевых, заехали в какой-то город маленький в Сибири, и оказалось, что нам надо еще один концерт играть у местных «воротил». Я сидел под головой убитого оленя, и, когда мы начали играть репертуар «Занозы», с каждой новой песней кулаки у мужчин все больше сжимались, а женщины все больше грустнели. Когда пошли хиты, вроде бы отпустило людей. Но мне это не очень понравилось — я стараюсь так не выступать. Я удовольствие получаю от того, что делаю.

— Для кого вы писали «Везде и нигде»?

— Больше для себя. Это такой диалог с самим собой. Мне важно, чтобы в первую очередь мне самому нравилось то, что получается. Ну и соответственно если нравится мне, то понравится кому-то еще, я так думаю. А всем не угодишь. По поводу влияния другой музыки — вообще не хочется слушать чужую музыку, особенно в момент записи собственной. Мне уже давно интересно делать что-то оригинальное, свое.

Если люди хотят веселиться, зачем доводить их до самоубийства?

— Я прочитал где-то, что вы называете свой новый альбом противопоставлением трэшу, который существует вокруг. А, мол, ваш альбом про красоту и романтику. Что для вас красота и романтика, а что такое трэш?

— Для меня трэш — это что-то совершенно безвкусное. Есть трэш как направление в искусстве, а есть трэш и китч пошлый, как наш отечественный поп-мейнстрим, так называемая эстрада. Мне кажется, что 99 процентов этой эстрады — это мерзопакостный трэш. Я уже давно не воспринимаю его, настроив свою антенну таким образом, чтобы отечественную поп-музыку и половину мировой вообще не слышать, не видеть и никак с ней не соприкасаться. Контакт с подобной субстанцией ведет к деградации.

А красота для меня — это когда есть смысл, есть содержание, когда все вкусно сделано, даже если дома на коленке, на один микрофон. Музыка должна захватывать и уносить. Либо влиять на людей — помогать им меняться или жить вообще. Для меня это очень важно.

— Помимо основного проекта вы участвуете в куче сторонних, наверняка отнимающих немало времени. О некоторых мы, подозреваю, даже и не догадываемся.

— Я делаю проектов больше, чем известно даже моим друзьям и близким людям. Возможно, те, кто со мной находится постоянно, знают, что я делаю, потому что слышат это: если я над чем-то работаю, то постоянно гоняю в машине, дома, на телефоне и так далее аранжировки, миксы и прочие промежуточные стадии трека.

Контакт с отечественной поп-музыкой ведет к деградации.

— Расскажите о таких самых неожиданных проектах для людей, которые знают вас как исполнителя «Лошадки» и «Трех слов».

— Недавно вышел винил проекта Killer Honda, с которым мы записали в прошлом году альбом «Аутсайдер». Я играю на барабанах и пою, а Максим Шевченко — на гитаре и поет. Собрались поджемовать в 2011-м, и так круто у нас получилось, что за первую же сессию написали кучу песен, а через пару лет выложили их в сеть. В 2013-м мне позвонил приятель, которому позвонили из Франции и попросили сумасшедших русских музыкантов. Рок не катит, попса, ска и панк на фиг не нужны — скучно. Хотят какое-то безумие. Я говорю: вот, на, Killer Honda посмотри. Ну и позвонили в тот же день люди от него и сказали, что это круто. Мы поехали во Францию и выступали на международном форуме — устроили там мини-Вудсток. В том же году к нам присоединилась девочка-вокалистка Арина Белых. Группа гастролирует: сейчас у нас будут концерты в Краснодаре и Сочи, несколько фестивалей, а потом намечается Европа. Скоро выпустим новый клип и фильм-концерт о нашем первом выступлении.

Killer Honda — «Крыша»


— Я слышал, что вы с какими-то людьми из Гоа делаете электронный транс.

— Есть и такое. Группа называется «Гравитационная сингулярность». Это, в отличие от Killer Honda, больше атмосферная музыка. Один мой хороший приятель давно и постоянно живет в Индии. Когда у него что-то появляется, он отсылает мне черновики по интернету. Я уже, со своей стороны, то гитарку наиграю, то какую-то вокальную партию придумаю. Духовая секция у нас живет в городе Коломна. Если нужен живой барабанщик, пишем барабанщика. То есть у нас такая группа, которая никогда друг с другом не встречается. На гастроли мы не ездим. Свободный поток сознания, большая форма, полотна по 10—15—20 минут. Я люблю шаманить.

— Как музыкант вы же вышли из панк-эстетики...

— Ну, не знаю, чистый панк меня никогда не увлекал, типа групп Sex Pistols или Exploited. Мне нравились препанки так называемые — Stooges, МС5, Kinks. Даже Ramones совсем не панки в чистом виде. Я только в 1984-м начал подумывать о том, чтобы вообще панк играть, а до этого интересовался совершенно другой музыкой. Первая панк-группа у меня появилась где-то в 1985 году. Группа «Инфекция» никогда не была чистым панком, только, может быть, несколько песен с первых альбомов можно отнести к панк-року, потому что там нет клавиш.

Я делаю проектов больше, чем известно даже моим друзьям и близким людям.

— Что же, «Инфекция» — это новая волна?

— Ну да, может быть, новая волна. Такая мрачная, психоделическая. Поначалу я не заводил столько сайд-проектов. А параллельные истории, которые не вписывались в то, что я писал для себя, все время возникали. Мне всегда нравилось писать песни странные, сюрреалистичные, грустные и разворачивающиеся как будто в другом измерении. Люблю такое искусство: немного потустороннее, с большим количеством направлений, идей и мыслей, часто даже противоречащее самому себе. Вообще люблю все парадоксальное.

— Поклонники ждут новых песен «Инфекции».

— Думаю, в ближайшие лет десять этого не произойдет. Мы возродили группу в 2006-м, на 20-летие. В 2009-м, после выпуска альбома «Ужаснись и преклонись» и трибьюта, мне показалось, что этого уже достаточно. Пора завязывать. «Ужаснись и преклонись» — это уже финальный альбом группы. Я люблю «Инфекцию» иногда переслушивать — это гениальная группа, и у нее очень много хороших вещей. Но снова что-то делать в ее рамках мне уже неинтересно.

— Ваши ранние записи толком даже не изданы.

— Да. Многое я не издал — оно просто лежит. Некоторые вещи еще на катушках и кассетах. Я их даже не оцифровал еще.

Я люблю шаманить.

— Не думали привести все это в порядок — создать архив, выпустить переиздания?

— Может быть, когда-нибудь займусь этим. Когда нечем будет больше заняться.

— Есть ли русские музыканты, которые вам интересны?

— Немного, но есть, конечно. Не все так грустно с музыкой у нас. Просто у этих музыкантов сейчас совершенно нет возможности показать свою музыку. У нас же нет конкуренции, у нас занимают эфир, условно говоря, три направления: шансон, хип-хоп и эстрада. Для рока, для альтернативной музыки, для психодела нет ни каналов, ни радиостанций, ни программ, ни куда сходить живой концерт сыграть — ничего нет. Поэтому этих групп никто не знает, и всем кажется, что в музыке у нас все очень плохо. Меня часто спрашивают, не ощущаю ли я кризиса в рок-музыке. Я вообще не ощущаю никакого кризиса. Кризис — он в голове каждого человека: если человек это чувствует и часто об этом думает и говорит, значит, кризис в первую очередь у самого человека.

© Екатерина Русских

— Я с вами согласен, что кризиса в роке и в русской музыке нет. Интересных групп и музыки больше, чем раньше, но только о них мало кто знает. Вот у вас когда-то получилось пробиться из андеграунда в мейнстрим. Как вы для себя это объясняете — вам просто повезло?

— Я всегда знал, что рано или поздно это произойдет. Сколько себя помню. У меня не было задачи такой, и, когда это произошло, для меня это было: «Отлично! Погнали дальше!» И понеслось дальше: я продолжал делать то же самое, что делал. Таким же образом. Ничего не изменилось, мания величия не началась, потому что она у меня была лет в 13—14 и к тому времени уже давно прошла.

У меня вообще путь свой — непохожий на других исполнителей, поэтому не могу сказать, что это такое было: стечение обстоятельств, удача или закономерность. А возможно, это результат долгой работы: кропотливой, усердной, денно и нощно, как у Мадонны, например. Есть музыканты, которые задницей берут — сидят и занимаются, а я просто сажусь и играю.


Понравился материал? Помоги сайту!

Сегодня на сайте
Разговор c оставшимсяВ разлуке
Разговор c оставшимся 

Мария Карпенко поговорила с человеком, который принципиально остается в России: о том, что это ему дает и каких жертв требует взамен

28 ноября 20243844
Столицы новой диаспоры: ТбилисиВ разлуке
Столицы новой диаспоры: Тбилиси 

Проект «В разлуке» начинает серию портретов больших городов, которые стали хабами для новой эмиграции. Первый разговор — о русском Тбилиси с историком и продюсером Дмитрием Споровым

22 ноября 20245335
Space is the place, space is the placeВ разлуке
Space is the place, space is the place 

Три дневника почти за три военных года. Все три автора несколько раз пересекали за это время границу РФ, погружаясь и снова выныривая в принципиально разных внутренних и внешних пространствах

14 октября 202412134
Разговор с невозвращенцем В разлуке
Разговор с невозвращенцем  

Мария Карпенко поговорила с экономическим журналистом Денисом Касянчуком, человеком, для которого возвращение в Россию из эмиграции больше не обсуждается

20 августа 202418652
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”»В разлуке
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”» 

Как возник конфликт между «уехавшими» и «оставшимися», на какой основе он стоит и как работают «бурлящие ритуалы» соцсетей. Разговор Дмитрия Безуглова с социологом, приглашенным исследователем Манчестерского университета Алексеем Титковым

6 июля 202422805
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границыВ разлуке
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границы 

Проект Кольты «В разлуке» проводит эксперимент и предлагает публично поговорить друг с другом «уехавшим» и «оставшимся». Первый диалог — кинокритика Антона Долина и сценариста, руководителя «Театра.doc» Александра Родионова

7 июня 202428109
Письмо человеку ИксВ разлуке
Письмо человеку Икс 

Иван Давыдов пишет письмо другу в эмиграции, с которым ждет встречи, хотя на нее не надеется. Начало нового проекта Кольты «В разлуке»

21 мая 202428751