«АИГЕЛ»: «Пишут с зоны: мол, всем бараком слушаем, уважение вам»

Айгель Гайсина и Илья Барамия — о том, как сложился их необычный дуэт, и о том, как пришла популярность

текст: Александр Нурабаев
Detailed_picture© Алексей Никишин

Два года назад проект татарской поэтессы Айгель Гайсиной и петербургского электронщика Ильи Барамии («Елочные игрушки», «СБПЧ») дебютировал с альбомом «1190», сочетающим минималистичный электронный бит и мелодекламацию стихов о судьбе и тюрьме. Спустя пару месяцев после выхода прорывного клипа «Татарин» дуэт уже собирал тысячные залы и засветился в эфире «Вечернего Урганта», а в декабре 2017 года по УДО на свободу вышел Темур Хадыров, молодой человек Айгель, ситуация вокруг тюремного заключения которого послужила катализатором появления «1190». История проекта на этом не закончилась, а только стала набирать обороты: в 2018 году увидел свет второй альбом «Музыка», на котором социальной лирики стало ощутимо меньше, зато больше веселья и задора. На сегодняшний день «АИГЕЛ» пишет третий альбом и готовится к выступлениям на крупных летних фестивалях. В преддверии этих событий мы созвонились с Айгель и Ильей и обсудили недавнее прошлое и текущее положение вещей в группе.

— Вы познакомились во «ВКонтакте» и несколько месяцев общались в сети, прежде чем появился проект «АИГЕЛ». В какой момент во время переписки и проб пера вам обоим стало очевидно, что из этого выйдет что-то интересное и стоящее? Может, какая-нибудь песня?

Илья: Песня «Невеста». Это была первая песня, которую Айгель сочинила под бит, и стало понятно, что это не мелодекламация, не стихи с фоновой музыкой и не музыка, в которую вставлен голос, а что-то полноценное. Сразу после этого она записала «Арию судьи». И по этим двум песням стало понятно, что надо делать альбом.

Айгель: Когда мы встретились с Ильей в день концерта на кухне, где Илья вписывался, он спрашивал меня, какие у нас планы, какой будет концепция группы, каким будет имидж. Для меня это были странные вопросы, а когда он сказал, что рассчитывает в перспективе на тысячный зал, я подумала, что он абсолютно сумасшедший. Я понимала, что получается что-то стоящее, но в рамках того, как я представляю себе сцену. Для меня сцена — это поэтические читки, где до 100 человек в зале, где вполне нормально звучит декламация. Я не понимала, почему он до меня докапывается с критикой, мол, ничего не лежит в бит: все хорошо у меня лежало, я же мелодекламационный проект делала. И вот сейчас в столицах, по моим меркам, у нас действительно большие концерты: группе всего два года, и они не «уже» большие, а сразу были довольно большими. Я просто в шоке хожу на эти концерты, до сих пор думаю, что происходит, и не врубаюсь. Как все это настолько масштабно получилось с настолько непопулярным по всем параметрам материалом…

— До первого концерта вы не только никогда не встречались, но даже по телефону не разговаривали. Какие у вас были первые впечатления друг о друге при личном общении? Совпали ли ожидания с реальностью?

Айгель: Я не удивилась — я Илью увидела вживую, и мне показалось, что мы когда-то виделись и теперь опять встретились. Видимо, он умудрился через текст сообщений протранслировать себя полностью. Я видела у него фотографии в профиле, и, когда мы в метро на «Бауманской» встретились, я сразу его узнала. Не было никакого диссонанса, шока — я ничего такого не помню.

Илья: Мы встретились и пошли на репетиционную точку на «Бауманской». Айгель все время была с накинутым капюшоном, темная куртка, темные джинсы, так что ничего непонятно. Мне было важно видеть, как это работает на сцене, и оказалось, что даже лучше, чем я ожидал. Я не знаю, как это назвать, но у людей есть сценическая харизма. Это слово не очень хорошо описывает, но приблизительно — в общем, некоторые люди имеют ее, а у некоторых ее нет. Это надо было понять, как и то, что Айгель может петь хорошо. Хорошие тексты — это одно, а цепляет ли она, будучи на сцене, или нет — надо было увидеть на сцене.

Я подумала, что он абсолютно сумасшедший.

— Сейчас процесс создания песен проходит по той же схеме? Илья присылает биты, а Айгель пишет и зачитывает текст?

Илья: Ну да, так и есть. Просто это процесс пересылки файлов, и он очень длительный.

Айгель: Недавно мы освоили голосовухи — я раньше не пользовалась. Есть вещи, которые можно за секунду объяснить голосовым сообщением, я ему раньше их описывала тремя вагонами букв — что я хочу подвинуть, поменять. Теперь я ему это напеваю, настукиваю голосовыми сообщениями. Какие-то звуки, синты добавляю к биту у себя в редакторе, Илья иногда их внедряет, иногда находит аналоговые замены, иногда говорит «это говно» и выкидывает. Он мне присылает пачки черновых битов. Потом переделывает их под голос, потом я начисто напеваю; как-то так.

— Важную роль в успехе группы сыграл клип «Татарин» — сейчас у него под 40 млн просмотров на YouTube. Сильно ли изменилась ваша жизнь после выхода этого видео?

Илья: Не знаю, у меня — нет. Чем я занимался, тем и занимаюсь, потому что это полностью от меня зависит.

Айгель: У меня все поменялось! Я совсем ушла из озвучки, иногда по дружбе старым клиентам что-то начитываю как диктор или актер, но это суперредко. В основном [моя работа] — это концерты и песни.

Илья: У Гоши Бергала, сыгравшего главную роль в клипе, дела пошли в гору: вот увидели его в сериале «Толя-робот». Мы очень рады, что после «Татарина» его стали больше узнавать и задействовать в разных движухах. Об автографах его все время просят.

— На выступлении в «Вечернем Урганте» Айгель заметно нервничала, как многим показалось. Сейчас, спустя полтора года, уже не так волнуетесь на подобных мероприятиях?

Айгель: Подобных мероприятий у нас не было. Хотя нет, были лайвы на MTV, на других каналах, но это другой масштаб. Когда на «Урганта» нас позвали, у нас репетиций-то толком не было, несколько концертов было сыграно всего. Сейчас легкие накачались, чтобы держать концерты по два часа. Я не репетирую почти, нет времени совсем — или вокал пишу и монтирую, или мы на концертах где-то. Ну то есть я типа репетирую во время записи песен — 500 раз записываю песню у микрофона за день, и вот я ее выучила. И вокруг концертов репетируем пару дней новый материал. То есть это был авантюризм — идти на «Урганта»: как артист я не была готова к этой площадке, если рассматривать это выступление как «вот смотрите как я умею фокус-покус быстро читаю три минуты не дышу». Но у нас же другой месседж: слишком много скилла в нашем случае может убить песню, если ее зарепетировать, искренность высказывания размажется — это станет эстрадным номером. А мы не делаем эстрадных номеров, и я не артист. Мы — что-то другое: мне хочется так думать.

Илья: По-моему, все отлично получилось, мне все нравится. Меня устраивает.

Айгель: Ну, агрессивненько вышло. Один из самых смешных комментов под этим видео — «в клипе она поет под фонограмму».

— А по собственным ощущениям в мастерстве читки под бит ты сильно прибавила? Ведь до «АИГЕЛ» ты этим не занималась.

Айгель: Тут дело не в мастерстве, а в...

Илья: …дыхании.

Айгель: Да, в дыхании: у нас очень длинные строчки во всех песнях, и нет пауз. Нет вокальных песен, где можно «тра-ля-ля» попеть как нормальный человек, подышать. Есть парочка, которые легко петь, а в основном это читки, где надо тренироваться как ныряльщику — на 20 минут дыхание задерживать (смеются). Дыхалка у меня поднялась за эти полтора года, и вокал изменился, конечно, потому что на концертах орешь так, как не орешь нигде, — я дома вообще орать так не могу, потому что у нас квартира, не в лесу живу. А когда на концертах орешь, много чего нового узнаешь про свой голос.

— В конце прошлого года по российским городам прокатилась волна отмен концертов популярных молодежных исполнителей. «АИГЕЛ» эта волна обошла стороной, но в ваших песнях, особенно с первого альбома, достаточно строчек, к которым при желании могут привязаться надзорные органы. К вам поступала какая-нибудь реакция с той стороны?

Оба: Только хорошая (смеются).

© Алексей Никишин

Айгель: На самом деле — забавно. Сначала приходит сообщение от оперов, типа «респект», и тут же пишут с зоны: мол, всем бараком слушаем, уважение вам. Думаю, это потому, что в системе «преступление—наказание» тот, кто ловит и наказывает, — такой же заложник системы, он не сильно свободнее того, кого поймал и наказал; оба не слепые, видят, как все устроено в этой «индустрии», и рефлексируют по этому поводу.

Илья: На мой взгляд, там не к чему докапываться — там нет ничего такого, что можно было бы рассматривать. Они же по другим параметрам рассматривают: по-моему, к кому никак не прицепиться — так это к Хаски. Это работает независимо от того, что ты делаешь.

— Согласен, у всего этого высокий градус абсурда. После всей той шумихи, которую даже президент прокомментировал, высказывались полярные мнения, но официальная позиция все же сводилась к следующему: цензура — это, конечно, плохо, но какие-то рамки ставить необходимо, иначе начнется хаос, беспредел, вседозволенность. Как бы вы это прокомментировали?

Айгель: А кто рамки должен ставить?

— Государство, органы.

Илья: Я не очень понимаю. Странно говорить о том, чтобы вводить какие-то запреты или цензуру. Есть же возрастные рейтинги — вот и вся цензура. Если песня про секс, наркотики и рок-н-ролл, то, естественно, надо ставить возрастное ограничение. Не стоит это детям рассказывать — вот и вся проблема. Нет разве?

Айгель: Я не знаю, кто тот человек, который сидит за столом и которому я доверю устанавливать рамки. Это человеческий фактор…

Мы не делаем эстрадных номеров, и я не артист. Мы — что-то другое.

Илья: Не должен быть человеческий фактор, просто механический критерий.

Айгель: Какой может быть механический критерий по отношению к тексту? Но я согласна, что возрастной ценз — прекрасный инструмент ограждения неокрепших умов от какой-то агрессивной информации; остальное — лишнее.

— Айгель, в чем главное отличие в сочинении песен на татарском и на русском языках?

Айгель: Татарский язык по-другому сконструирован, состоит из очень коротких слов, в три слога можно поместить достаточно объемную мысль, так же как в английском. Я слушаю какой-нибудь очень классный минус, который мне не хочется портить и грузить тяжеловесными словами, и у меня появляются в голове татарские слова. Часто бывает, что начинаешь на минус сочинять песню и в голове крутятся не русские слова, а английские, которых не существует, — кто-то из артистов это назвал «йогуртным английским». А у меня в голове крутиться начинает татарский, потому что он тоже очень музыкальный: один-два слога, их легко компоновать между собой, получаются емкие и минималистичные стишки.

© Алексей Никишин

— Решение писать на татарском — это дань родной культуре или колорита ради?

Айгель: Я всю жизнь писала на татарском и на русском, потому что это мой родной язык. Нет здесь такой продуманной типа опции.

— Работаете сейчас над новым материалом?

Айгель: До фига чего готовится. Сейчас я сижу и делаю песню, которая войдет в наш третий альбом. Уже измучилась, не могу выбрать вокал из кучи дорожек, которых поназаписывала, сижу в них тону — это самый мучительный этап для меня.

Илья: Ну да, работа кипит. Я в это время сижу и делаю другую песню, на которую Айгель голос прислала, — теперь надо собирать музыку. Мы активно работаем.

— Когда выйдет новый альбом?

Илья: Непонятно. Хотим закончить чем быстрее, тем лучше, потому что написано давно. Пока заготовки, а окончательная шлифовка занимает время.

Айгель: Тяжело работать над песней, придуманной год назад. Намного веселее записывать по горячим следам.

Ближайшие выступления «АИГЕЛ» — 6 июля на фестивале «Боль» в Москве и 7 июля на фестивале Stereoleto в Санкт-Петербурге

ПОДПИСЫВАЙТЕСЬ НА КАНАЛ COLTA.RU В ЯНДЕКС.ДЗЕН, ЧТОБЫ НИЧЕГО НЕ ПРОПУСТИТЬ


Понравился материал? Помоги сайту!

Сегодня на сайте
Разговор c оставшимсяВ разлуке
Разговор c оставшимся 

Мария Карпенко поговорила с человеком, который принципиально остается в России: о том, что это ему дает и каких жертв требует взамен

28 ноября 20243012
Столицы новой диаспоры: ТбилисиВ разлуке
Столицы новой диаспоры: Тбилиси 

Проект «В разлуке» начинает серию портретов больших городов, которые стали хабами для новой эмиграции. Первый разговор — о русском Тбилиси с историком и продюсером Дмитрием Споровым

22 ноября 20244270
Space is the place, space is the placeВ разлуке
Space is the place, space is the place 

Три дневника почти за три военных года. Все три автора несколько раз пересекали за это время границу РФ, погружаясь и снова выныривая в принципиально разных внутренних и внешних пространствах

14 октября 202411417
Разговор с невозвращенцем В разлуке
Разговор с невозвращенцем  

Мария Карпенко поговорила с экономическим журналистом Денисом Касянчуком, человеком, для которого возвращение в Россию из эмиграции больше не обсуждается

20 августа 202417994
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”»В разлуке
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”» 

Как возник конфликт между «уехавшими» и «оставшимися», на какой основе он стоит и как работают «бурлящие ритуалы» соцсетей. Разговор Дмитрия Безуглова с социологом, приглашенным исследователем Манчестерского университета Алексеем Титковым

6 июля 202422173
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границыВ разлуке
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границы 

Проект Кольты «В разлуке» проводит эксперимент и предлагает публично поговорить друг с другом «уехавшим» и «оставшимся». Первый диалог — кинокритика Антона Долина и сценариста, руководителя «Театра.doc» Александра Родионова

7 июня 202427472
Письмо человеку ИксВ разлуке
Письмо человеку Икс 

Иван Давыдов пишет письмо другу в эмиграции, с которым ждет встречи, хотя на нее не надеется. Начало нового проекта Кольты «В разлуке»

21 мая 202428191