12 февраля 2015Кино
123

«Врет Михалков или нет — я не знаю. Но непонятно, как общество допускает подобное»

Татьяна Брандруп, режиссер дока про уничтожение Музея кино, — о подвигах московских синефилов и пассивности российских документалистов

текст: Инна Денисова
Detailed_picture© Filmkantine UG

Режиссер Татьяна Брандруп три года снимала фильм «Кино: публичное дело», документируя уничтожение московского Музея кино. Сняла сто часов материала, выбрала из них сто минут. 5 июня Татьяна, закончив съемки, уехала из России. 9 июня из Музея кино был уволен его директор Наум Клейман. Сегодня в Берлине Клеймана награждают «Берлинской камерой», а фильм Брандруп показывают в программе «Форум».

— У вас русское имя и скандинавская фамилия. Вы кто и откуда?

— Мама русская, у отца датские корни, поэтому фамилия Брандруп. Прадед был профессор из Новочеркасска, бабушка из Ростова-на-Дону, оба уехали в революцию. Хотели во Францию, не получилось, попали в Болгарию. Родители уехали в Америку, где я родилась. Училась в Париже, в мастерской Жана Руша. Считаю себя режиссером из Западной Европы. Хотя можно сказать, что я воспитана в русских традициях.

— А зачем режиссеру из Западной Европы понадобился московский Музей кино?

— Я много слышала про Наума, еще когда жила на Западе. Проводила много времени в синематеках: для меня синематека — дом родной, что в Париже, что в Нью-Йорке. В любом столичном городе должна быть синематека. В Германии, например, их четыре. Поэтому, приехав в Москву, я сразу же пошла на показ Музея кино. Это было в 2009 году.

— Как вы попали в Россию?

— Всегда хотела там пожить. И вот появилась возможность: мужу предложили работу (муж Татьяны, Вольф Иро, несколько лет руководил отделом культурных программ Гете-института в Москве. — Ред.). А я стала работать журналистом для New York Times. Потом муж познакомился с Наумом: так постепенно родилась идея делать фильм, который я снимала около трех лет.

Татьяна БрандрупТатьяна Брандруп© Berlinale

— Делая фильм, вы чувствовали себя частью этой культуры? Или это взгляд на Россию с Запада?

— Безусловно, я немного чувствую себя русской. Никогда не смотрела на Россию глазами европейца. На Западе со времен СССР существовало клише: русские, особенно москвичи, весь день сидят в метро и читают Пушкина.

— Теперь я поняла, почему в вашем фильме сотрудники Музея кино все время ездят в метро!

(Смеется.) На самом деле они ездят по другой причине. Музей кино — синематека, которая движется по городу. Самым утомительным в вашем городе для меня было ехать из одной точки в другую. Хотя я жила в Нью-Йорке, Берлине, Париже. Расстояния у вас — ужасные. А коллектив Музея кино постоянно находится в движении, постоянно едет. И ради чего? Чтобы делать показы, на которые в итоге приходит четыре-пять человек. Поэтому они — герои. И к ним приходят такие же герои, которые тоже едут два часа на метро. По Москве, зимой, в тяжелой одежде. Это просто класс, что у людей существует такая страсть.

— Вы приехали в Россию, когда у Музея кино уже не было здания. Я же хорошо помню время, проведенное на Красной Пресне. У вас в фильме Антон Мазуров говорит: «Целое поколение в России выросло без Музея кино». Когда мне было 17, у меня было место, где я могла смотреть Феллини и Висконти. У них нет.

— Именно. А когда я увидела Кинотеатр имени Моссовета (куда Музей кино временно переехал со своими показами. — Ред.), то испугалась. Интересное здание, образец советской архитектуры, некогда чудесный кинотеатр, превращенный в странный культурный центр, где в одном зале показывают «Генеральную линию» Эйзенштейна, а в другом, заглушая показ музыкой, учат танцевать танго...

Для меня это было другой планетой: такой человек, как Наум, ученый с мировым именем, величина, приезжает в маленький зал на окраине, представляет фильм — а в коридоре танцуют танго.

— Дикость.

— Странно, да? И это при том, что мои русские знакомые помешаны на образовании своих детей. То есть мало где образование ценится так, как в России. Так что все существует в комплексе: с одной стороны, в этой стране живут необыкновенные люди, имеющие тягу к знанию, а с другой — чиновники разрушают Музей кино, танцуют танго на его костях. Министерство культуры не ценит собственную синематеку. Государство хочет воспитывать патриотов, но игнорирует воспитательные средства. Поскольку Музей кино был не просто окном в мир, он также был окном в прошлое. Понять такие вещи невозможно.

© Filmkantine UG

— О чем вы снимали ваш фильм: о личности в истории — о Клеймане, о скандальном выселении или об истории страны?

— Я снимала фильм о том, что значит кино для нас всех. Я хотела показать, что происходит с обществом, если у него нет кино.

— А почему единственным спикером-режиссером выступает Андрей Звягинцев? Вы его в последний момент вставили, как лауреата международных фестивалей?

— Нет-нет. У меня был список. Есть целое поколение режиссеров, которые учились в Музее кино. И мне со всеми хотелось поговорить. Но все были на съемках, и было трудно договориться. Звягинцев был единственным, кто захотел сам. Кто позвал меня к себе на съемки и кому было очень важно рассказать о роли Музея кино в своей жизни. Поэтому Звягинцев есть, а других нет.

— В фильме также нет второй стороны, чиновников. Почему не поговорили ни с кем из них?

— Вы знаете, если бы я хотела сделать фильм-расследование, то в нем были бы другие герои. Я не хотела. Это фильм не столько против чего-то, сколько за. Мне было важно показать ценность музея для страны и дух коллектива.

— То есть без разоблачения Михалкова? Хоть оно и звучит косвенно. Никита Сергеевич сладко говорит на пресс-конференции: «Подумайте, разве я мог бы уничтожить Музей кино?» И тут же несколько следующих спикеров открытым текстом обвиняют его в уничтожении. Да и новый директор — бывший главред михалковского издания.

— Врет Михалков или нет — я не знаю. Он знал о съемках. Я написала ему несколько мейлов, но он ни разу не ответил. Поэтому я уже мысленно отказалась от интервью с ним. И вдруг попала на пресс-конференцию с его участием: кто-то спросил про Музей кино, я вставила отрывок в фильм. На самом деле, сложно разобраться, что там у них произошло. Но меня не очень интересует вопрос виновности/невиновности Михалкова. Гораздо больше мне непонятно, как общество допускает подобное. Я искренне не могу понять, почему русские кинематографисты не протестуют. Почему у вас так много режиссеров, а ни один из них не захотел снять фильм на эту тему?


Понравился материал? Помоги сайту!

Сегодня на сайте
Елизавета Осетинская: «Мы привыкли платить и сами получать маленькие деньги, и ничего хорошего в этом нет»Журналистика: ревизия
Елизавета Осетинская: «Мы привыкли платить и сами получать маленькие деньги, и ничего хорошего в этом нет» 

Разговор с основательницей The Bell о журналистике «без выпученных глаз», хронической бедности в профессии и о том, как спасти все независимые медиа разом

29 ноября 202347362
Екатерина Горбунова: «О том, как это тяжело и трагично, я подумаю потом»Журналистика: ревизия
Екатерина Горбунова: «О том, как это тяжело и трагично, я подумаю потом» 

Разговор с главным редактором независимого медиа «Адвокатская улица». Точнее, два разговора: первый — пока проект, объявленный «иноагентом», работал. И второй — после того, как он не выдержал давления и закрылся

19 октября 202332697