8 ноября 2021Кино
1263

«Для меня это не “они”, а “мы”»

Дарья Белова — о работе над вторым сезоном документального сериала «Я псих?»

текст: Анна Меликова
Detailed_picture© Людмила Белова

Сериал немецко-российского канала OstWest «Я псих?», рассказывающий о жизни русскоязычных людей с особенностями психики во время локдауна в Берлине, — в свободном доступе на YouTube. Анна Меликова поговорила с режиссеркой второго сезона сериала Дарьей Беловой о понятии «норма» и разных методах (само)помощи.

— Для тебя это первый режиссерский опыт в формате reality. Были ли у тебя кинореференсы?

— Практически никто из нашей команды не занимался раньше документальными сериалами. Мы в основном снимаем кино, которое условно называется «авторским». Поэтому и здесь мы исходили из близкой нам стилистики, нам было важно визуально передать ощущения героев, поработать с образностью и тактильностью, ритм сериала намеренно довольно медленный. Я и мои операторы (в первую очередь выпускница МШНК Валентина Крышова, и еще были Платон Огарев и аргентинская операторка Джорджина Претто) уделяли большое внимание работе с кадром, движению камеры. В документальных сериалах, которые я посмотрела заранее, меня все время отталкивала телевизионная эстетика. Мне казалось, что я смотрю расширенный репортаж. Мне было интересно пойти в этом жанре на эксперимент и снять его как настоящее кино. Я пока подобных документальных сериалов не видела — по крайней мере, на русском языке.

— Когда тебе предложили войти в этот проект, были ли у тебя сомнения, касающиеся темы? Достаточно ли хорошо ты в этом разбираешься?

— Тема меня как раз очень интересует. Мне кажется, очень важно вести подробный и внимательный разговор о жизни с особенностями психики. Мария Макеева, продюсер этого сериала с канала OstWest, предложила мне посмотреть первый сезон, который снимала Любовь Камырина примерно три года назад. Меня удивило и заинтересовало то, как открыто герои говорят о своих психических расстройствах. Мне кажется, с подобными расстройствами живет огромное количество людей, в том числе среди моих знакомых, друзей. Для меня это не «они», для меня это «мы», все.

© OstWest

— Один из героев, хорошо известный в России художник и шоумен Пахом, произносит в сериале такую фразу: «Психическое здоровье — это отсутствие человечности».

— В сериале вообще часто задается вопрос, что такое норма. Пахом говорит о том, что любые наши сильные переживания — влюбленность, сильные сомнения, страсть к чему-то — это уже отклонение от нормы. И тогда получается, что пребывание в норме — это отсутствие существования человека. Конечно, есть разные расстройства, в том числе те, что наследуются генетически. Но многие из тех типов расстройств, о которых мы говорим, приобретаются в течение жизни, и поэтому никто от них не застрахован. Есть люди, которые знают это о себе с юности, и примерно годам к 30–35 они готовы к тому, чтобы пойти к терапевту. А есть те, кто ни о чем не подозревает, а потом происходит сильное событие, и их выбрасывает из их нормальной жизни. Часто человеку может казаться, что он со стабильной психикой, а потом что-то — например, развод, расставание с любимыми, потеря работы и т.д. — может спровоцировать кризис. Или, например, локдаун. Именно в период берлинского долгого локдауна мне стали писать многие друзья и спрашивать номера психотерапевтов.

— Как говорит другой герой сериала, поэт Александр Дельфинов, «диагноз — это условность, но она позволяет обсудить много вещей». Каких, например?

— Люди с особенностями психики часто задаются вопросами, которыми вообще-то занимаются большая литература и философия, — в чем смысл жизни, зачем мне жить дальше, как я общаюсь с другими людьми, любит ли меня кто-то. Об этом спрашивает себя любой думающий человек в течение жизни. Но диагноз — условность еще и потому, что симптоматика некоторых расстройств пересекается. Поэтому людям ставят часто два-три диагноза. Или диагнозы могут меняться в течение жизни. Определить диагноз нужно в основном для того, чтобы правильно выписывать медикаменты. А для психотерапевтов, как я поняла, не так важно точное закрепление диагноза, потому что они работают с симптомами: тревога, депрессия, усталость, расстройство пищевого поведения, суицидальные мысли.

© OstWest

— Как ты искала героев? По каким критериям отбирала?

— У нас было мало времени на кастинг. Мы искали около трех недель вместе с Юлей Ефременковой. Все герои участвуют в проекте, потому что у них в той или иной мере есть психоактивистская позиция. Им важно об этом рассказать, показать, что с ними происходит, и они очень надеются, что это сможет помочь как другим людям с такими расстройствами, так и тем, чьи родственники или друзья живут с этими расстройствами, а они не могут их понять. Мы искали как среди знакомых, так и в разных группах. К нам пришло довольно много людей.

Изначально должно было быть четыре героя, и было понятно, что из прошлого сезона должен был остаться один человек или два. Я встречалась со всеми прежними героями. Но у кого-то что-то наслаивалось по графикам. Плюс к нам приходило так много новых людей со своими проблемами и удивительными историями, что я решила из прежнего сезона оставить только Сашу Дельфинова. В самый последний момент, когда уже сложился состав из четырех героев, художник и галерист Игорь Зайдель сказал мне, что еще ведь есть Пахом в Берлине. Я встретилась впервые в жизни с Пахомом и была им совершенно очарована.

— Он был в какой фазе? У тебя есть сцена в сериале, когда он приходит в галерею с пивом и жестко кроет всех матом.

— Когда мы встретились, он был в относительно спокойной фазе. Его заинтересовал проект, и он согласился участвовать. Поэтому появились пять героев. Хотя для структуры сериала проще было бы работать с четырьмя. Но я не могла не взять Пахома — в частности, потому, что он такой enfant terrible, он активно критикует психотерапию, и это очень распространенное мнение, в том числе среди людей с психическими расстройствами. Мне казалось важным показать панораму разных мнений.

© OstWest

— Герои могли попросить тебя что-то не вставлять в окончательный монтаж?

— Все, что показано в проекте, — это только то, что хотели показать и рассказать сами герои. Если что-то попадало на камеру, а они не хотели, чтобы это оставалось в фильме, я это не брала в монтаж. Это касается как героев, так и психотерапевтов. В этом проекте этический вопрос был для нас основополагающим: отношение к героям, их безопасность. Я бегу максимально от каких-либо манипуляций или расследований. Я даже многое не брала из того, что герои разрешали брать, если мне казалось, что это может навредить им в будущем.

— Мне показалось, что саму тебя интересует в первую очередь то, как с помощью искусства, креативной энергии человек может адаптироваться и продолжать, так сказать, нормальную жизнь, несмотря на расстройство личности. Почти все твои герои — гуманитарии.

— Важно подчеркнуть: это не означает, что у всех людей искусства есть психические особенности, хотя многие — например, из тех, кого мы проходим в школе, — этим отличались. Мне хотелось показать разную палитру. И людьми искусства являются все-таки только двое из героев: это Саша Дельфинов и Пахом. Марина училась на филолога, и, если бы она этим продолжила заниматься, она бы работала в академическом поле. Софа работает в IT-компании. И то, что она в конце сериала открывает в себе креативные способности, — это, скорее, разговор про зажатые желания, которые она раньше не позволяла себе реализовать. Рома чем только не занимался. Но, что интересно, к концу сериала он тоже стал говорить, что ему нравится заниматься музыкой, ставить пластинки. Он сказал, что, когда у него появится возможность где-то обосноваться, первое, что бы он купил, — это микшерный пульт для диджеинга.

© OstWest

— В сериале нет героев, которые работают в сферах по оказанию помощи другим людям: врачей, юристов, правозащитников и т.д. Интересно было бы узнать про их депрессии и их выгорания, когда ты все время вынужден(а) помогать другим и у тебя нет времени думать о своих состояниях.

— Конечно, было бы интересно. Но не каждый хочет и может открыто об этом говорить. Это все равно очень стигматизированное поле. Для многих это может повлечь последствия как на работе, так и в их окружении, и часто люди боятся даже друзьям своим рассказать, а уж тем более говорить в открытую зрителям. Все наши герои — невероятно смелые люди, и я им очень благодарна за их искренность и открытость. Мы хотели внести свой скромный вклад в дестигматизацию людей с особенностями психики, показать, что об этом можно и нужно говорить.

— Из всех героев фильма только один человек состоит в традиционных нуклеарных семейных отношениях. Отображает ли это статистику?

— Думаю, что нет. Но об этом правильнее спрашивать специалиста. Вопросы про статистику — это очень тонкая тема: как это считается, кем это считается? Известно, что рождение детей может обострить развитие депрессивного и биполярного расстройств и вообще любого расстройства, которое было раньше у человека. Часто добавляется родительское выгорание. И если я проанализирую свой круг знакомых, то это довольно равномерно распределено. Скорее, те, кто живет в традиционных семейных отношениях, реже говорят о своих расстройствах — в том числе потому, что есть долженствование, ответственность родителя, непонятно, как говорить об этом с детьми, а может, я просто устала, а может, я просто злюсь.

© OstWest

— Если бы ты снимала этот сериал не в Германии, а в России, что было бы по-другому?

— Пока мы снимали и занимались постпродакшеном, нам многие говорили, что в России было бы намного сложнее найти героев, которые были бы готовы вести такой открытый разговор, потому что люди боятся последствий для себя вплоть до увольнений. В Германии этот разговор ведется более активно и давно. Замечательно, что в России этот процесс тоже постепенно начинает происходить.

— Тебе кажется, что та поддержка, которая оказывается этим людям в Германии, достаточна?

— Русскоговорящим? С одной стороны, в Германии есть такие вещи, о которых рассказывали и Софа из нашего сезона, и Динара из прошлого сезона: они работают в IT-компаниях, и у них принят такой кодекс, по которому, если они чувствуют, что у них нижняя фаза их расстройства, они могут написать работодателю: извините, я не буду в течение такого-то времени появляться на работе, потому что у меня есть это расстройство.

— Это в Германии на законодательном уровне или компания сама принимает решение?

— Мне кажется, это решается внутри каждой компании. Поскольку много психоактивизма и разговоров вокруг этой темы, постепенно компании переходят на такой план общения. Это если ты без справки от врача. А с другой стороны, на государственном уровне ты просто идешь к психотерапевту или психиатру, которые оплачиваются твоей страховкой и приравнены к любым другим врачам. Если ты не просто звонишь на работу и говоришь, что тебе плохо, а дошел до терапевта и получил от него справку о том, что тебе рекомендован отдых, ты отправляешь эту справку на работу, и они обязаны дать тебе больничный. Психические болезни здесь приравнены к физическим болезням.

— Ты периодически даешь своим героям в руки камеру, и они снимают себя сами. Как тебе кажется, меняются ли они, когда чувствуют на себе взгляд твой и операторов и когда остаются с камерой один на один?

— Да, меняются. Идея была в том, чтобы дать им возможность сказать без присутствия кого-либо о своих переживаниях. Когда мы в самом начале рассказывали героям о том, что у нас есть несколько нарративных стратегий — документальная съемка, сеансы с психотерапевтами и видеодневники, — это никого не смущало. Наоборот, им было это интересно. Но позже оказалось, что эти видеодневники очень сложно записывать. Например, Рома стал записывать только ближе к середине. Марина — наоборот, почти перестала.

© OstWest

— То есть им, скорее, был нужен собеседник, чтобы суметь выразить собственные чувства? Важно было понимать, что кто-то слышит.

— Да. Но это все индивидуально. А Саша Дельфинов великолепно с этим справлялся. Но и Рома, которому было тяжело записывать, и Дельфинов, для которого это было легко, сказали, что запись этих дневников сама помогает им начать чувствовать себя лучше. Выяснилось, что это тоже один из механизмов самопомощи: в момент обострения записывать себя на телефон. Через рассказывание происходит стабилизация.

— Ставила ли ты перед собой задачу обязательно найти хотя бы одного квир-героя? Учитывая, по каким причинам люди из России часто переезжают в Германию…

— Задачи такой не было. Мы просто бросили клич в интернете. И к нам пришли в том числе люди из ЛГБТ-сообщества. Как появился Рома: я попросила связаться с Мишей Бадасяном, которой работает в центре беженцев. Я понимала, что сейчас многие люди из бывших республик Советского Союза подают в Германии на статус беженца. Миша посоветовал нам несколько человек, которые столкнулись с теми или иными преследованиями, пытками, самым разным насилием и, как следствие, страдают от психических расстройств. Одним из них был Рома. Когда Рома пришел к нам, он сказал, что посмотрел первый сезон и хочет нам заявить, что проблем у тех людей нет. Он имел в виду, что есть люди, которые живут с куда более острыми фазами, как, например, он сам. При посттравматическом синдроме, как у Ромы, человек регулярно испытывает одновременно и психическую, и физическую боль. Я видела, что, когда мимо проезжала машина и сигналила, Рому начинало колотить.

Но Рома пришел к нам еще и потому, что ему нужен был русскоязычный психотерапевт. В Берлине колоссально сложно найти русскоязычного психотерапевта или психиатра. Здесь и в целом сложно попасть на прием к психотерапевту, часто нужно записываться очень заранее: скажем, в феврале ты хочешь записаться на прием, а тебе говорят, что первое свободное окно будет в августе. С русскоговорящими специалистами еще сложнее. А Роме действительно была нужна помощь в тот момент.

© OstWest

— Участие в сериале помогло ему научиться контролировать свои состояния?

— Было видно, что психотерапевтка Лана Лёзер, с которой он работал в проекте, действительно помогает Роме стабилизировать состояние. Уже ближе к окончанию проекта Рома сказал, что хотел бы продолжать и дальше работать с Ланой.

Тут важно сказать, что у нас в сериале были не сеансы с психотерапевтом, а консультации. Консультация — это больше про поддержку, и это довольно щадящий режим, ты не прорабатываешь то, что может ретравматизировать человека. На сеансах, когда они продолжили работать после проекта, они уже пошли вглубь. Работу с посттравматическим синдромом на камеру мы не проводили.

— Я как человек с повышенной тревожностью поймала себя на том, что во время просмотра сериала у меня стал повышаться уровень тревожности: когда я слушаю монологи людей, говорящих о том, что мне так хорошо знакомо, мне становится некомфортно. А на тебя работа с таким материалом как-то влияла?

— Негативно? Нет. У меня был эффект узнавания, а также интерес к тому, как герои справляются со своими состояниями, как по-разному проживают их. Марина, например, рассказывала, что депрессивные фазы ее биполярного расстройства доходили вплоть до того, что она практически не могла ходить и дышать, раньше я о таком не слышала.

Дельфинов говорил, что в моменты обострения он часто звонит друзьям и говорит с ними о чем угодно и сам этот разговор уже стабилизирует его состояние. Все зрители солидаризируются с разными героями: это зависит от их возраста, гендера и жизненного опыта. Пахом говорил, что ты просто в течение жизни обучаешься сосуществовать со своим расстройством, учишься прислушиваться к себе и понимать, что тебе в данный момент нужно: вот сейчас наступила такая фаза, и надо просто спокойно посидеть, никуда не бежать…

— …Не идти с бутылкой пива в галерею…

— Да (смеется). А надо просто посидеть на бережку условного озера, подумать о жизни. Перестать себя корить, винить, перестать пытаться сделать то, что ты должен сделать, но на что в данный момент нет сил. И это уже мысленное достижение. Я сейчас говорю про состояния средней интенсивности, при сильной интенсивности — наоборот, важно обращаться за помощью: терапевтической, медикаментозной или той, которая помогает конкретно данному человеку. Но в состояниях средней интенсивности при правильной работе с ними иногда можно даже черпать что-то новое для себя, присмотреться к изнанке мира или лучше понять свои собственные желания. В целом речь о выходе на другой уровень осознанности. Наши герои говорят о довольно простых, но понятных и работающих методах самопомощи и прислушивания к себе. Мне самой знакомы и депрессия, и материнское выгорание. Думаю, мне бы тогда очень помогло, если бы я увидела такой сериал и поняла, что я не одна.


Понравился материал? Помоги сайту!

Сегодня на сайте
Space is the place, space is the placeВ разлуке
Space is the place, space is the place 

Три дневника почти за три военных года. Все три автора несколько раз пересекали за это время границу РФ, погружаясь и снова выныривая в принципиально разных, внутренних и внешних, пространствах

14 октября 2024992
Разговор с невозвращенцем В разлуке
Разговор с невозвращенцем  

Мария Карпенко поговорила с экономическим журналистом Денисом Касянчуком, человеком, для которого возвращение в Россию из эмиграции больше не обсуждается

20 августа 202410713
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”»В разлуке
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”» 

Как возник конфликт между «уехавшими» и «оставшимися», на какой основе он стоит и как работают «бурлящие ритуалы» соцсетей. Разговор Дмитрия Безуглова с социологом, приглашенным исследователем Манчестерского университета Алексеем Титковым

6 июля 202415791
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границыВ разлуке
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границы 

Проект Кольты «В разлуке» проводит эксперимент и предлагает публично поговорить друг с другом «уехавшим» и «оставшимся». Первый диалог — кинокритика Антона Долина и сценариста, руководителя «Театра.doc» Александра Родионова

7 июня 202421005
Письмо человеку ИксВ разлуке
Письмо человеку Икс 

Иван Давыдов пишет письмо другу в эмиграции, с которым ждет встречи, хотя на нее не надеется. Начало нового проекта Кольты «В разлуке»

21 мая 202422690