15 августа 2014Кино
142

Беглый русский

Вместо еще одного некролога Робину Уильямсу Егор Москвитин написал о самой русской роли покойного актера

текст: Егор Москвитин
Detailed_picture© Columbia pictures

Пол Мазурски, режиссер, подаривший Робину Уильямсу одну из самых трогательных его ролей, ушел из жизни на полтора месяца раньше, чем актер, — и потери этой за пределами (да и в пределах) США почти никто не заметил. В некотором смысле Мазурски всегда был тенью Вуди Аллена, не желавшей знать свое место, — упрямо писал, снимал и сам разыгрывал комедии о нью-йоркской богеме, нервной ангедонии интеллектуалов, сексуальной растерянности творческих людей. За что был неоднократно бит критиками и пять раз безуспешно номинирован на «Оскар», но любим зрителями — особенно теми, что в схватке фаворита и неудачника всегда ставят на лузера. Мазурски иногда отдыхал от богемных трагикомедий, разглядывая международную панораму. Его дед был еврейским эмигрантом из украинских областей Российской империи, поэтому Мазурски любил снимать фильмы про вашу и нашу свободу. В «Луне над Парадором» он в комедийном ключе разоблачал латиноамериканскую диктатуру. А в «Москве на Гудзоне» решил разобраться с СССР, но не учел русской пословицы «бьет — значит, любит».

© Columbia pictures

Снятая в Мюнхене Москва-1984 у Мазурски бесконечно далека от реальности и выглядит так, словно «Монти Пайтон» экранизировал «1984». Вечная ледяная ночь, люди в шинелях, черные «Волги», упакованные в них отказники — и в то же время всепобеждающий юмор. Бородатый герой Робина Уильямса, цирковой музыкант Владимир Иванов, вклинивается в многокилометровую очередь, спрашивая у соседки: «За чем стоим?» «То ли туалетная бумага, то ли цыплята — не знаю», — весело отвечает бойкая женщина в платке. Оказывается, все же бумага — так что теперь Владимиру есть что подарить любовнице. Та в восхищении: «Вот знаешь ты, что нужно женскому сердцу и попе!» Но немного ревнует: через пару дней Иванов вместе с цирком уезжает на гастроли в Нью-Йорк. Его товарищ Толя Черкесов (Илья Баскин) планирует во время поездки удрать, но слишком много болтает, в связи с чем за ним следит сотрудник КГБ Борис (Савелий Крамаров). А вот добропорядочного советского гражданина Владимира никто не курирует — и он после уморительной погони по супермаркету Bloomingdale's сам неожиданно для себя становится политическим эмигрантом. Так для него начинается новая жизнь — с ночевками в бедной, но дружной чернокожей семье, нервным романом с итальянкой-продавщицей и постоянной сменой работы. Владимир то таксист, то продавец хот-догов, то официант, то кассир в «Макдональдсе». Выясняется, что за мечту стать джазовым музыкантом придется побороться даже в Нью-Йорке.

© Columbia pictures

Советской жизни героя уделена четверть фильма, и Уильямс, специально выучивший русский язык, подошел к этому вопросу куда ответственнее режиссера и успевших к тому времени переехать в США Крамарова и Баскина. Родная речь в этом странном кино напоминает мутный бульон, из которого зритель иногда вылавливает дикие фразы типа «Я никогда не видел яйца наших вождей». Московская часть картины склеена из анекдотов, которые мог бы рассказать известный коллекционер шуток Рейган. «Где твоя душа?» — «Стоит в очереди за продуктами». «У вас есть обувь 44-го размера?» — «Нет». — «Тогда дайте две пары 37-го». «Вот три фразы, которые нам понадобятся в США. Заверните мне баранью ногу. Вы читаете Хемингуэя? Поцелуй же меня, красотка!» По телевизору показывают военный парад и рапортуют о небывалом урожае.

© Columbia pictures

Американские ценности тихому перебежчику Иванову внушает уже не ТВ, а сами улицы Нью-Йорка. В номере отеля, откуда герои первым делом утаскивают полотенца и туалетную бумагу, есть платные каналы с порно. На Таймс-сквер висит гигантская реклама Calvin Klein с моделью-культуристом в одних, страшно сказать, трусах. Негры, которых не успели повесить, показывают зевакам «лунную походку». Президент Линкольн рекламирует наушники. Куда ни посмотри, везде Стив Маккуин, Мэрилин Монро, Джеймс Дин, капитан Спок и Кларк Гейбл. На героя Уильямса все это впечатления не производит, и, став американцем, он — по крайней мере, в кадре — не вкушает ни одного из этих благ. К тому же СССР и США на экране различаются разве что дизайном интерьеров. И там, и там героя окружают одинаково добрые и ранимые люди. Речь американской судьи, обращенная к новоиспеченным гражданам, — точная копия торжественных монологов тетенек в загсе.

© Columbia pictures

То, что зритель так и не узнает, что именно заставило героя остаться, — заслуга не прямолинейного Мазурски, а бездонного гения Уильямса. В сценарии все как раз однозначно: человеку хотелось свободы. От восхваления американского пути фильм отступает лишь раз, когда герой ненадолго отчаивается и произносит мощный монолог, который через 15 лет повторится в «Брате-2», а через 30 лет — в «Поддубном». Но антиамериканский пафос быстро заглаживается до невозможности сладкой патриотической сценой, в которой итальянцы, кубинцы, вьетнамцы, евреи и индийцы вместе празднуют День независимости. А за ней следует совсем уж безвкусный финал: Иванов читает вслух свое письмо оставшимся в Москве родственникам, и оно стараниями монтажера превращается в публичную оферту для всех жителей СССР. Приезжайте, мол, к нам, на свободу.

© Columbia pictures

В отличие от доктринизированного Мазурски, Уильямс упрямо отказывается быть одномерным даже в заведомо проходном для него фильме. Его Владимир Иванов — то шекспировский Гамлет, то шукшинский Чудик. В пьянящую сказку с благополучным концом ему удается добавить нерастворимую грусть по поводу того, что счастье на самом деле невозможно нигде. Судя по версиям смерти Уильямса, распространяющимся в эти дни, такое мировоззрение было близко не только герою, но и актеру.

Всеобщий посмертный интерес к великому комику — не единственная причина пересмотреть фильм тридцатилетней давности. Нашего зрителя, особенно с оголенным политическим нервом, очарует ирония судьбы: 1984 год здесь кое в чем и правда похож на 2014-й, взаимопонимания за минувшие десятилетия не прибавилось, «их» и «наши» представления о «там» и «здесь» все еще наивны. А судьбу Черкесова, который много говорил и в итоге остался клоуном в СССР, и вовсе можно считать наукой для похожим образом настроенных россиян: молчи, скрывайся и твори. Не болтай.

© Columbia pictures

Американцам тоже есть о чем погрустить. «Москва на Гудзоне» соткана из острот, недопустимых в сегодняшнем Голливуде, — но именно этот смех всех над всеми закрепляет единство героев. Черный охранник супермаркета, застукав двух ревущих русских в туалете, сокрушается: «И у них там одни педики». Итальянка в споре с ним о том, кто умнее, выдает убийственный аргумент: «Пока твои предки голышом бегали по саванне, мои уже подарили миру Микеланджело и высокую моду!» Иванов убегает по улице от мужчины в пальто. Тот все же припирает его к стенке: «Are you FBI? Are you KGB?» — «No, I am GAY!» В общем, идеальный фильм о том, что все когда-то проходит.


Понравился материал? Помоги сайту!

Сегодня на сайте
Евгения Волункова: «Привилегии у тех, кто остался в России» Журналистика: ревизия
Евгения Волункова: «Привилегии у тех, кто остался в России»  

Главный редактор «Таких дел» о том, как взбивать сметану в масло, писать о людях вне зависимости от их ошибок, бороться за «глубинного» читателя и работать там, где очень трудно, но необходимо

12 июля 202367606
Тихон Дзядко: «Где бы мы ни находились, мы воспринимаем “Дождь” как российский телеканал»Журналистика: ревизия
Тихон Дзядко: «Где бы мы ни находились, мы воспринимаем “Дождь” как российский телеканал» 

Главный редактор телеканала «Дождь» о том, как делать репортажи из России, не находясь в России, о редакции как общине и о неподчинении императивам

7 июня 202339948