Божественная комедия

Давно замечено, что в основании франшизы про Чужих лежит глубоко упрятанный страх женщины перед зарождением в ней новой жизни. «Я мама монстра», — с невозмутимым отчаянием заявляет в четвертом «Чужом» героиня Сигурни Уивер. Любопытной вариацией на тему этого страха стал недавний комедийный триллер «Prevenge», придуманный, снятый и сыгранный актрисой Элис Лоу во время беременности.

Выполняя обещание — рассказать о генезисе Чужого, в своем новом фильме Ридли Скотт подменяет трагическую мать Эллен Рипли матерью комической: андроидом Фассбендера. Бог создал человека, человек создал Дэвида, а Дэвид, карикатура на карикатуру, создает ядовитую мерзкую тварь и любуется ею, как мать любуется Младенцем на картине делла Франчески. Робот квохчет над своим произведением, как наседка; он, собственно, и сносит в финале пару яиц, с характерным кудахтаньем выталкивая их из того, что нам в силу антропоцентризма восприятия кажется пищеводом. Но даже если робот на поминках и просит налить ему «как всем», никакого пищевода у него нет — есть только труба, которую он использует по своему, а не по нашему, усмотрению. Например, как яйцеклад. Нет у него и биологического пола, как ни оспаривали бы это ваши улыбки, а гендер робота — в глазах смотрящего, что остроумно подметил Василий Степанов в своей рецензии на фильм Алекса Гарленда «Ex Machina». Лишенный телесности и пола, Дэвид становится абсолютным родителем, нечувствительным к эдиповой угрозе, не ведающим страха перед ребенком.

© Twentieth Century Fox Film Corporation

В некотором смысле сатира на безоглядное материнство, «Завет» отчасти является сатирой и на творческий акт вообще — сатирой особенно жестокой и самокритичной в исполнении восьмидесятилетнего режиссера, снявшего все наши любимые фильмы. Вопрос к самому себе: имеет ли хоть кто-то право брать на себя полномочия Бога, создавая даже такую мелочь, как первый в сезоне летний блокбастер?

Робот Дэвид отчаянно хочет быть творцом: рисует, расчленяет трупы, как Сальери у Пушкина расчленял музыку, и вслед за Гамлетом предлагает флейту другому, менее амбициозному, роботу с тем же лицом — Уолтеру (уму непостижимо, как Фассбендеру удается сыграть пятьдесят оттенков пластмассы, но двух одинаковых героев без мимики в его исполнении невозможно перепутать). Расчленяет Дэвид и археолога Элизабет Шоу — женщину, которую хочет считать любимой, поскольку детально проработал терабайты романтической поэзии. Дэвид-творец в напрасной погоне за красотой — аллегория графомана, у которого из-под пера выходят только жутковатые ксеноморфы. Графомана, в силу понятных преимуществ получившего возможность заселить своими произведениями Вселенную. Единственное, чего ему до поры до времени недостает, — это аудитория, и он приманивает ее сентиментальной песенкой, запущенной на космическую орбиту.

© Twentieth Century Fox Film Corporation

Немедленно отозвавшись на позывной, простодушные человечки отклоняются от заданного маршрута, высаживаются на неизвестной им (но известной нам по «Прометею») планете и в первые же секунды видят огромные колосья пшеницы, которая некогда позволила нашему виду совершить популяционный рывок и про которую Юваль Ной Харари в книге «Homo Sapiens» саркастически замечает, что не человек ее колонизировал, а она колонизировала человека, сделав самую впечатляющую карьеру среди зерновых. На этот раз, похоже, пшеница людям не поможет.

Известно, что большое кино работает с коллективными кошмарами: радиация, эпидемии, инопланетяне, восстание машин. «Завет» впервые отчетливо формулирует новый и совершенно оправданный страх: что, если созданный нами искусственный интеллект в эволюционной борьбе встанет не на сторону человека, а на сторону кого-то другого? Кого-то, кто не кичится своими аффективными расстройствами, не гуляет при луне, не сочиняет стихи и не тратит по двадцать лет на выращивание детенышей? На сторону тараканов или крыс — или на сторону самодельной химеры, как в «Завете».

© Twentieth Century Fox Film Corporation

Начавшись как страшилка про столкновение человека с инопланетной тварью, в конце 1990-х первый отрезок франшизы закончился призывом понять Чужого (кто не всплакнул, когда последнего и самого грустного из монстров засосал открытый космос?) и откровенной критикой в адрес homo sapiens. В четвертом фильме на сострадание и любовь оказывались способны только нелюди: клон Рипли с ДНК ксеноморфа и гуманный андроид последнего поколения. На новом отрезке франшизы круг замкнулся: Чужой оказался нашим внучком, творением творения, и теперь мы кормим его своей плотью, как кормил орла Прометей. От самой идеи протяженного во времени человечества Дэвид отмахивается, как от мухи. Все еще бредящий домиком у озера в далекой галактике, этот вид обречен.

Однако особенность «Завета» и причина его иронической отстраненности именно в том, что он снят не с точки зрения человека, и не с точки зрения андроида, и не с точки зрения ксеноморфа, а как бы с позиции самой Эволюции, которая не склонна к сантиментам и пробует различные варианты, объединяя в едином акте творения живое и неживое, органическое и неорганическое, уродливое и красивое. И раз существо, создавшее Дэвида и Давида, дерзнуло покинуть свою планету, но не смогло приспособиться к жизни вовне, опустевшее место займет кто-то другой. И в космосе никто не услышит наш крик.

Понравился материал? Помоги сайту!

Подписывайтесь на наши обновления

Еженедельная рассылка COLTA.RU о самом интересном за 7 дней

Лента наших текущих обновлений в Яндекс.Дзен

RSS-поток новостей COLTA.RU

При поддержке Немецкого культурного центра им. Гете, Фонда имени Генриха Бёлля, фонда Михаила Прохорова и других партнеров.