Доктор рядом
«Неизвестная» братьев Дарденн: диагноз неутешительный
Молодая, но ужасно профессиональная доктор Женни лишена страха и упрека — она не робеет при виде пены изо рта у пациента, не стучит на приходящих к ней нелегалов в полицию, но и не переходит с профессионального на личное. «Если ты будешь принимать пациентов слишком близко к сердцу, ты будешь плохим диагностом», — учит Женни робкого стажера. Тот дуется и нарочно гремит велосипедом.
Поэтому, когда в слишком поздний час кто-то звонит в дверь клиники, Женни не открывает. Назавтра она узнает, что неизвестный ночной посетитель, точнее, посетительница найдена мертвой на берегу реки; женщину преследовали и хватали за запястья. Охваченная тотчас же чувством вины, Женни начинает свое собственное расследование — вроде как бы для того, чтобы отдать погибшей символический долг, выяснить ее имя. Пользуясь вместо служебного удостоверения словами «врачебная тайна» (распространяется ли она на записи больничных видеокамер или на списки пациентов, которые Женни передает полиции?), добрый доктор начинает допрашивать жителей района, где случился инцидент. Своих пациентов; особенно достается одной семье, которая и так, и эдак пробует изгнать из своей жизни докучливого диагноста, но та все лезет и лезет в душу — если не со стетоскопом, так с клизмой.
С этого момента история человеческого неравнодушия, рассказанная в «Неизвестной», превращается в довольно занятный детектив с интересным вывертом: уликами для доктора служат симптомы пациентов, которые просто не могут врать и юлить без ущерба для здоровья. Всех, так или иначе виноватых (а тут, как всегда у Дарденнов, во всем виновато целое общество) и не желающих признаться в мелких грешках, разят тахикардия, сердечные приступы, рвота и радикулит. Ну а сама Женни, уже на двадцатой минуте пережившая нравственную трансформацию, из отстраненного профессионала превращается в активного гражданина и выносит комьюнити не то что диагноз — настоящий приговор.
Но мы не поддадимся на соблазн соучастия в моральном триумфе доктора Женни. Всерьез дискутировать над сюжетом Дарденнов как-то неловко, даже невозможно — как невозможно реагировать на алармистские манифесты в соцсетях, все эти вирусные страшилки про догхантеров, клубы детей-самоубийц, детскую порнографию в музее или новые заявления Милонова или Поклонской. «Неизвестная» равно далека и от факта, и от культуры. Эта кардиокишечная коллизия не существовала в реальности, вся она вместе с мотивами, симптомами, причинно-следственными связями и даже слабыми элементами настоящего реализма (в какой-то момент Дарденны на манер Ханеке вводят в фильм никак не объясненные, но интригующие детали, указывающие на новые пласты тайн) придумана авторами фильма на страх человечеству. Анализировать поступки героев тут нет смысла — этих людей не существует, а значит, нет у них ни мотивов, ни стыда, ни совести. Есть только моральное беспокойство братьев Дарденн, находящее выражение в совершенно толстовской, намеренно лишенной выразительных средств назидательности. У Вари был чиж. Стал дед очень стар. Вы и убили.
Умозрительность сценарной основы у братьев всегда (кроме разве что ранних фильмов вроде «Розетты» и «Сына», где ультрареализм еще выглядел приемом) компенсировалась прозрачностью медиума: все эти реалистические приемы — без сомнения, виртуозные — призваны максимально скрыть наличие между персонажами и зрителем кинематографического аппарата, придать максимальное жизнеподобие рассказанной истории. Кино Дарденнов почему-то считается авторским, на самом же деле оно — более голливудское, чем сам Голливуд: если механическая, юзер-френдли голливудская схема уже в эпоху «золотого века» допускала формализм и игру в пространстве культурных условностей, то гиперреализм Дарденнов выводит «Неизвестную» из пространства культурной игры; как все фильмы новейшего реализма, от румын до Одиара, этот фильм сообщает лишь то, что показывает, он равен самому себе и не подвержен двойному прочтению. При этом его герои максимально далеки от реализма: «изображение жизни во всей ее полноте» препятствует дидактике и визуальной аргументации, а персонажи «Неизвестной» — это люди-аргументы, явленные на экране как свидетели обвинения. Они больше похожи на существ из бестиария, чем на наши отражения — какие бы грехи мы с ними ни разделяли.
Алексей Балабанов, режиссер, персонажи которого всегда стояли перед куда более сложными морально-этическими выборами, чем обыватели и люмпены из фильмов Дарденнов, считал, что если режиссер что-то хочет сказать миру, то ему лучше написать статью, а не снимать кино. «Неизвестная» и есть такой текст, колонка за все хорошее, написанная автором с большой выдумкой, наверное, даже по мотивам реальных историй, с практической душещипательной целью. Раньше Дарденнам как-то удавалось засовывать пальцы в язвы европейской цивилизации с деликатностью и ловкостью терапевтов, но в «Неизвестной» эта пальпация уже больше похожа на шмон с одновременной проверкой на полиграфе: «Как живете? Как животик?» Папа просил передать, чтобы вы уходили, нас всех тошнит.
Давайте проверим вас на птицах и арт-шарадах художника Егора Кошелева
11 марта 2022
14:52COLTA.RU заблокирована в России
3 марта 2022
17:48«Дождь» временно прекращает вещание
17:18Союз журналистов Карелии пожаловался на Роскомнадзор в Генпрокуратуру
16:32Сергей Абашин вышел из Ассоциации этнологов и антропологов России
15:36Генпрокуратура назвала экстремизмом участие в антивоенных митингах
Все новости