Разговор c оставшимся
Мария Карпенко поговорила с человеком, который принципиально остается в России: о том, что это ему дает и каких жертв требует взамен
28 ноября 20243303Рядом со мной — две головы дракона. Мы сидим в зале МХТ, я у прохода, драконы — аккуратные мальчики лет десяти — справа. Они не смеются, сидят тихо. Спектакль идет уже минут пятнадцать. Нет, больше: еще пока мы рассаживались, со сцены шло как будто жужжание — из старого телевизора, где нет картинки, а только рябь, лились скрипучие тоталитарно-траурные марши.
Потом в черном дверном проеме появился Ланселот (Кирилл Власов). Потом Эльза (Надежда Калеганова) с отцом (Евгений Перевалов), служившим у Дракона архивариусом. А потом — все три головы разом. В пьесе Шварца ящер, четвертую сотню лет тиранящий город, очеловечился и стал являться людям в обличье то элегантного блондина, то солдафона в каске, то суховатого живчика. У Богомолова зло уютнее: три головы воплощаются в виде папы, мамы и сыночка. Непривычно тихий Игорь Верник — папа, угрожающе-мрачная мама (Ульяна Глушкова) и очень серьезный мальчик лет десяти.
Как и во всех своих последних спектаклях, Богомолов в «Драконе» аполитичен. Прямых аллюзий здесь куда меньше, чем было у Шварца. Но спектакль все равно сразу выплескивается в зал. Вернее, жизнь принимает форму богомоловского спектакля. Поэтому я осторожно вглядываюсь в сидящих рядом со мной мальчиков. Мне кажется, это драконы. Взрослых с ними нет. Отодвигаюсь и убираю руку с подлокотника.
В ленкомовском «Князе» Мышкин (сам Богомолов) спускался со сцены — титры поясняли, что князь «пошел пописать в реку». Само собой, он никуда не шел — стоял в партере, а зритель хохотал и морщился. В «Юбилее ювелира» на пустую кровать бросали свернутое кулем одеяло — и говорили, что это спящий старик. Зритель видел: старика на кровати нет, но переставал кашлять и ронять программки. В «Драконе» Богомолов идет дальше: теперь зритель не только «доигрывает» за актеров — он сам должен склеить коллаж из разномастных элементов, которые, дразня и раздражая, предлагает ему режиссер.
Интерьер комнаты и костюм Ланселота явно позаимствованы художницей Ларисой Ломакиной из михалковских «Пяти вечеров» (недаром на черном фоне над выцветшими обоями появляется надпись «вечер первый», всего их будет семь). Что, впрочем, не мешает режиссеру врубить аккорды «Человека и кошки», когда герой беседует с котом (совершенно настоящий кот в исполнении Кирилла Трубецкого). Чуть позже, садясь за стол, Ланселот споет под гитару ту же песню, что Любшин в «Пяти вечерах». А едва он вызовет Дракона на бой, на черном фоне (он же экран) от кулисы до кулисы появится репродукция «Мертвого Христа в гробу» Ганса Гольбейна Младшего. Весьма реалистичная картина, к которой здесь пририсован комар, сосущий кровь на груди умершего. Есть еще раненый Ланселот, чьему монологу вторят кадры смерти героя Баталова из фильма «Летят журавли» — и фрагмент картины «Иисус на кресте» братьев Ленен; лик Иисуса довольно гармонично заменяет лицо актера Кирилла Власова, шепчущего «Жди меня, и я вернусь» голосом поэта Константина Симонова.
Разумеется, все это сделано нарочно. Но не только чтобы позлить народ.
«Дракона» можно спойлерить сколько угодно — этот коллаж каждый зритель склеивает для себя сам.
Когда цитат так много и они то намеренно лобовые, то слишком провоцируют (под «Летят журавли» умирает на самом деле не Ланселот, но три драконьи головы, причем, агонизируя, они еще успевают спеть детским голоском «Рио-Риту»), речь не о культурном контексте, не о сравнении драконовских порядков с нацизмом, а гитлеровской Германии со сталинской Россией. Речь о попытке режиссера прорваться к новой форме и новым смыслам. Причем главным орудием прорыва на этот раз выбрано не слово, как часто бывало у Богомолова раньше, а радикальный и изысканный визуальный ряд. И потому помимо Ларисы Ломакиной соавтором «Дракона» стал медиахудожник Илья Шагалов.
Это — по форме. Если же говорить про смыслы, то «Дракон» продолжает начатую «Князем» тему «мира наоборот», мира, вывернутого наизнанку. Мира, где дети умирают, а старики женятся. Но только теперь к ней добавилась еще тотальная меланхолия. В ней, пожалуй, и кроется главное отличие спектакля от пьесы Шварца, в которой финал был открыт, но вполне оптимистичен. В спектакле Богомолова меланхолия движет всеми: и покорной Дракону Эльзой, и непокорным Ланселотом, и самим Драконом.
Широкий — от кулисы до кулисы — экран увеличивает лица старого драконьего прихвостня Бургомистра (Олег Табаков) и юного лизоблюда Генриха (Павел Табаков). Старик выезжает из черноты на кресле с мигалкой, все пытается шутить, припевает и даже похрюкивает. Розовый юноша покорен и понур. Его фраза «Папочка, скажи мне правду…» не требует ответа, но навевает почти звериную печаль, в которой тонут слишком бодрые, остроумные диалоги Шварца.
Забавная деталь: «Дракона» можно спойлерить сколько угодно — этот коллаж каждый зритель склеивает для себя сам. Но если вам непременно нужен общий смысл, то вот он. «Дракон» — спектакль о том, что уберечься от зла невозможно: тот, кто яростно борется со злом, непременно станет его частью. О том, что добро перерождается первым — потому что оно тоньше и чувствительнее. А еще о том, что известную фразу Шварца «Единственный способ избавиться от дракона — иметь своего собственного» в виртуальные времена пора переписать: «Единственный способ избавиться от дракона — стать им».
Поэтому в последнем акте победитель ящера Ланселот переоденется в форму советского военного и заговорит голосом солдафона. Эльза, поверив в его смерть, превратится в пошлую оторву. Шварцевский финал режиссер вроде бы не отменяет: Ланселот явится к возлюбленной — в синюшно-белом трико и с отросшими, как у мертвеца, патлами. Они выйдут на авансцену, возьмутся за руки и повернутся лицом к адскому пламени на экране — под звуки песни в невероятном исполнении Диаманды Галас. «Gloomy Sunday» она называется, по-другому — «Песня самоубийц».
Запрещенный рождественский хит и другие праздничные песни в специальном тесте и плейлисте COLTA.RU
11 марта 2022
14:52COLTA.RU заблокирована в России
3 марта 2022
17:48«Дождь» временно прекращает вещание
17:18Союз журналистов Карелии пожаловался на Роскомнадзор в Генпрокуратуру
16:32Сергей Абашин вышел из Ассоциации этнологов и антропологов России
15:36Генпрокуратура назвала экстремизмом участие в антивоенных митингах
Все новостиМария Карпенко поговорила с человеком, который принципиально остается в России: о том, что это ему дает и каких жертв требует взамен
28 ноября 20243303Проект «В разлуке» начинает серию портретов больших городов, которые стали хабами для новой эмиграции. Первый разговор — о русском Тбилиси с историком и продюсером Дмитрием Споровым
22 ноября 20244691Три дневника почти за три военных года. Все три автора несколько раз пересекали за это время границу РФ, погружаясь и снова выныривая в принципиально разных внутренних и внешних пространствах
14 октября 202411656Мария Карпенко поговорила с экономическим журналистом Денисом Касянчуком, человеком, для которого возвращение в Россию из эмиграции больше не обсуждается
20 августа 202418233Социолог Анна Лемиаль поговорила с поэтом Павлом Арсеньевым о поломках в коммуникации между «уехавшими» и «оставшимися», о кризисе речи и о том, зачем людям нужно слово «релокация»
9 августа 202418922Быть в России? Жить в эмиграции? Журналист Владимир Шведов нашел для себя третий путь
15 июля 202421614Как возник конфликт между «уехавшими» и «оставшимися», на какой основе он стоит и как работают «бурлящие ритуалы» соцсетей. Разговор Дмитрия Безуглова с социологом, приглашенным исследователем Манчестерского университета Алексеем Титковым
6 июля 202422407Философ, не покидавшая Россию с начала войны, поделилась с редакцией своим дневником за эти годы. На условиях анонимности
18 июня 202427524Проект Кольты «В разлуке» проводит эксперимент и предлагает публично поговорить друг с другом «уехавшим» и «оставшимся». Первый диалог — кинокритика Антона Долина и сценариста, руководителя «Театра.doc» Александра Родионова
7 июня 202427725Иван Давыдов пишет письмо другу в эмиграции, с которым ждет встречи, хотя на нее не надеется. Начало нового проекта Кольты «В разлуке»
21 мая 202428408