Линор Горалик: пять историй про мелкое

«Я не верю в русалок как в явление, но верю в них как в событие», — задумчиво сказал будущий герпетолог Л.

текст: Линор Горалик
Detailed_picture© Colta.ru

…Вот, скажем, когда будущий архитектор Т. был маленьким, папа повел его гулять по одной из центральных улиц. И вдруг архитектор Т. видит, как навстречу им марширует чернокожий человек. Идет строевым шагом, хотя одет — ну, как все тогда примерно бывали одеты. А следом за ним идут строевым шагом еще два чернокожих человека, чуть правее и чуть левее. И чувствуется, что они уже не один километр так идут. А за ними еще три. И замыкает этот клин шеренга из четырех чернокожих людей, несущих над головой транспарант, красно-белый: «Советским людям в Африке живется хорошо!» Будущий архитектор Т. сперва аж замер, а потом, когда усталый клин проплыл мимо, стал донимать папу вопросами. Папа же его, человек диссидентствующий, мог и объяснить ребенку про события в Конго — но вместо этого взял давно выработанный им для таких случаев саркастический тон и стал язвительно говорить: «Что же тут непонятного, сынок? В Африке советских людей просто обожают! Советские люди в Африке — самые желанные гости! Лучшие, сыночек, друзья!» — и так далее. И вот три дня спустя во время чтения в садике «Бармалея» будущий архитектор Т. внезапно начинает возбужденно кричать вслед за несчастным бегемотом: «Давай, Бармалей! Не жалей их, Бармалей! Скушай их, скушай!» И объясняет воспитательнице, изумленной тем, что приличный, воспитанный мальчик вдруг начинает кричать с места и вообще, что Танечка и Ванечка теперь не советские люди, потому что сбежали в Африку — так что пусть их съедят, так им и надо! Вот советским людям в Африке живется хорошо, а за этих, значит, дегенератов он, будущий октябренок, отвечать не желает, они не заслужили его патриотического сочувствия. Ну, не этими самыми словами, но что-то такое объясняет воспитательнице будущий октябренок, а впоследствии архитектор Т. И от переполняющих его эмоций ударяется в слезы. И вот вечером папа будущего архитектора Т., заставив сына три раза повторить этот самый монолог, ходит по квартире и пытается понять: неужели сарказм?.. Неужели сарказм?.. И почему-то эта мысль, вполне, казалось бы, социально верная, приводит его в леденящий ужас.

…Вот, скажем, когда будущий оптометрист Ю. был маленьким, он, как и многие дети, ел мел. И сколько ему ни давали кальция, того, сего — он продолжал есть мел. И тогда его мама стала покупать мел, долго-долго растирать, смешивать со сливочным маслом и мазать ребенку на бутерброды. И потом тоже всегда поступала аналогичным образом, и все у них прекрасно.

…Вот, скажем, когда будущий герпетолог Л. был маленьким, все, кто его знал, не сомневались, что он вырастет большим ученым — вдумчивым, самоотверженным и глубоким. Родителей интересовало только одно (такие уж времена были, дуальные): гуманитарий или естественник? Физик или лирик? Споры на эту тему стали своего рода семейным спортом: мальчика же надо развивать в правильном направлении, то-се. И вдруг будущий герпетолог Л. сильно увлекся русалками. Рисовал их, книжки какие-то выискивал — словом, много о них думал. Это настолько сбивало прицел семейным спортсменам, что в какой-то момент они не выдержали. «Милый, ты же будущий ученый, — сказала взволнованная бабушка. — Неужели ты веришь в русалок?» «Я не верю в русалок как в явление, но верю в них как в событие», — задумчиво сказал будущий герпетолог Л. Бабушка вернулась на кухню и тихо сказала: «Что вырастет, то вырастет». И дальше будущего герпетолога Л. никак не развивали, он сам отлично всех развивал.

…Вот, скажем, когда дочка литератора К. была еще совсем-совсем маленькой, все знали, что ее появлению на свет сопутствовала своеобразная гендерная история: ее биологическая мама раньше жила как мальчик — по имени, скажем, Ганс — и дальше тоже собиралась жить как мальчик. Так что у ребенка получился еще один папа, который вдобавок биологическая мама. И никого эта история не смущала, кроме немолодой мамы литератора К. «Сыночек, — говорила она, — ну что же это такое? Как же так можно, сыночек? Я, наверное, старомодный человек, но как же так можно? Я все понимаю, уж кем человек себя чувствует, тем и чувствует, но почему же Гансом? Это же такое фашистское имя. Может, мне его можно называть, скажем, Гришей? Или, скажем, Гошей?..»

…Вот, скажем, когда будущий филолог А. была маленькой, папа и мама пошли с ней гулять по Амстердаму, в том числе — по кварталу красных фонарей (не затрудняя ребенка, понятно, лишними объяснениями). Там было очень нарядно, в больших окнах сидели женщины в красивом белье и махали маленькой А. и ее родителям рукой, а те махали в ответ, и маленькая А. сказала: «Я поняла: эти женщины сидят здесь, чтобы делать людям хорошо!» Мама маленькой А., психотерапевт по профессии, решила заработать несколько баллов к репутации и сказала, что ее работа тоже так устроена. Маленькая А. смерила маму взглядом и сказала не без презрения: «Мама, я не знаю, что ты там с ними делаешь, но я слышала, как они плачут!» «Может, им так нравится», — растерянно сказала мама, на что будущий филолог А. твердо ответила: «Я уверена, что эти женщины так себя не ведут».


Понравился материал? Помоги сайту!

Сегодня на сайте
Елизавета Осетинская: «Мы привыкли платить и сами получать маленькие деньги, и ничего хорошего в этом нет»Журналистика: ревизия
Елизавета Осетинская: «Мы привыкли платить и сами получать маленькие деньги, и ничего хорошего в этом нет» 

Разговор с основательницей The Bell о журналистике «без выпученных глаз», хронической бедности в профессии и о том, как спасти все независимые медиа разом

29 ноября 202320799
Екатерина Горбунова: «О том, как это тяжело и трагично, я подумаю потом»Журналистика: ревизия
Екатерина Горбунова: «О том, как это тяжело и трагично, я подумаю потом» 

Разговор с главным редактором независимого медиа «Адвокатская улица». Точнее, два разговора: первый — пока проект, объявленный «иноагентом», работал. И второй — после того, как он не выдержал давления и закрылся

19 октября 202325919