4 декабря 2015Общество
304

Анализ одного приступа

Михаил Ратгауз о том, почему интервью Глеба Павловского COLTA.RU привело к воспалению коллективного бессознательного

текст: Михаил Ратгауз
Detailed_picture© Colta.ru

Как некоторые заметили, группа товарищей под руководством Остапа Кармоди в пылких выражениях осудила появление на Кольте интервью с Глебом Павловским. Думаю, это любопытный пример вспышки бесконтрольного характера, который вполне способен нам что-то рассказать про природу момента. Что это так, можно предположить, исходя из абсурдной несвоевременности этой реакции, похожей на внезапный припадок. Павловский появляется у нас как герой интервью уже годами (как и на «Свободе», где выступает Кармоди, «Дожде», «Слоне», в «Новой газете» и так далее). Это явно не новость. C чего вдруг?

Начнем с того, в чем обвиняют Павловского. Он «просрал Россию», из-за него «мы оказались в дерьме», мы «обязаны ему нашим светлым завтра», «ему ни фига не стыдно», «он довел Россию и полмира до цугундера». Что теперь должен сделать Павловский? «Он должен заявить о своем раскаянии», «откреститься», «он должен сидеть дома в одиночестве, не перед интервьюером приличного издания». Обратим внимание на детскость этого словаря. Коллективному обвинителю очень плохо, больно, он не следит за выбором лексики, и он очевидным образом ищет виновного. Виновный не может оказаться далеко, он должен быть рядом. Затрещины в состоянии возбуждения всегда достаются тому, до кого можно дотянуться. Возможен ли такой приступ в адрес Путина или Бастрыкина? Конечно, нет. Это власть глухая, недоступная, подавляющая, далекая. Жертвой может и должен стать тот, кто больше к ней не принадлежит и поэтому ослабел, но ее воплощает для больного прямо здесь, в этой комнате. Он должен ответить не столько за себя, сколько за всю беду — и это отличная предпосылка для спонтанного самосуда и линчевания. Что же именно болит? Болит Путин, это очевидно. Но не столько Путин, сколько нарывает собственная беспомощность, незначительность, разочарование. Нарывает попытка борьбы, нелепая, смешная, которая ни к чему не привела. Но боль мешает взглянуть на себя рационально, трезво. Она жжет и ищет выход вовне.

Второй объект, по которому хочется колотить, еще ближе — это сайт, с которым «много общего», «приличное издание», изменяющее коллективным идеалам. В ответ обвинитель обещает «стараться, чтобы у вас становилось меньше читателей и меньше денег». Иначе говоря, сайт виноват в неразборчивости, неразличении хорошего и дурного. Что болит в этом случае?

Конвульсии и спазмы кампаний по рукопожатности растут из внутренней нечистоты среды, которая пытается оправдать себя, выбирая ритуальные жертвы.

Много было сказано о падении в современной России института репутации. Интеллектуалы подрывали этот институт совместно, дружно, споро — начиная с 90-х. И не случайно один из обвинителей должен извиняться, что он сотрудничал когда-то с Павловским, но покаялся, другой утверждает, что «разница между Павловским и Гельманом некоторая есть», но это «длинный и оффтопный разговор». И Павловский, и Гельман работали в Фонде эффективной политики, много сделавшем для Путина, но Гельман, у которого с кем-то из обвинителей тесные личные и трудовые связи, конечно, выдвигается в оффтоп. И из этого оффтопа рвется пламя.

Голая правда состоит в том, что количество и качество компромиссов, гешефтов с государством ради благих и приземленных целей, объятий с олигархатом, плотно связанным с властью, спичрайтерства и консультирования, походов в кабинеты, самоцензуры и просто общего цинизма культурной среды в России последних 20 лет безмерно. Среди людей, в разные периоды и по разным причинам шедших на эти компромиссы и сделки, мало тех, кто делал это открыто. Но это тоже труднозабываемый опыт, и он тоже саднит. Конвульсии и спазмы кампаний по рукопожатности растут из этой внутренней нечистоты среды в целом, которая пытается оправдать себя, выбирая ритуальные показательные жертвы. Ярость, с которой предпринимаются публичные казни, прямо пропорциональна ощущению собственной вины, греховности.

Я хочу быть правильно понятым: я никого конкретно не имею в виду и никого не обвиняю. Уверен и знаю, что среди людей, принявших участие в этом внезапном поношении Павловского, много тех, кому не в чем себя упрекнуть. И тем не менее эти же люди с их пафосом чистоплотности ежедневно живут в среде, которая что угодно, но только не это. Коллективная вина лежит и на них и требует обсессивно-компульсивного экзорцизма.

Мы живем в очень тяжелое время, отравленное миазмами. Я бы не хотел столько знать о многих знакомых, сколько эти годы в них проявляли и продолжают проявлять. Я давно думаю, что мне делать с этим трудным опытом, и не нахожу ответа. Но я и в этом случае хотел бы, чтобы эти пары и миазмы не заслоняли человека хотя бы от самого себя. Потому что, в конце концов, это то радикально немногое, что ему сегодня остается.


Понравился материал? Помоги сайту!

Сегодня на сайте
Евгения Волункова: «Привилегии у тех, кто остался в России» Журналистика: ревизия
Евгения Волункова: «Привилегии у тех, кто остался в России»  

Главный редактор «Таких дел» о том, как взбивать сметану в масло, писать о людях вне зависимости от их ошибок, бороться за «глубинного» читателя и работать там, где очень трудно, но необходимо

12 июля 202349615
Тихон Дзядко: «Где бы мы ни находились, мы воспринимаем “Дождь” как российский телеканал»Журналистика: ревизия
Тихон Дзядко: «Где бы мы ни находились, мы воспринимаем “Дождь” как российский телеканал» 

Главный редактор телеканала «Дождь» о том, как делать репортажи из России, не находясь в России, о редакции как общине и о неподчинении императивам

7 июня 202342868