14 ноября 2015Общество
234

Жизнь и смерть в Париже, открытом городе

Наталия Геворкян о прошлой ночи и о наступившем за ней тихом дне, каких не бывает

текст: Наталия Геворкян
Detailed_picture© Zuma / ТАСС

Не открывая глаз, я прислушивалась к улице. С момента первого нападения в Париже прошло почти 12 часов. За окном тихо, так тихо под мои окнами в субботу не бывает.

Стреляли и взрывали в шести местах в Париже, из них три — на расстоянии 10—15-минутной прогулки от моего дома. Вчера вечером и ночью полиция блокировала все подходы к местам трагедии. Я не смогла подойти близко ни к театру «Батаклан», ни к ресторану Le Petit Cambodge, ни к кафе La Belle Équipe. И только смотрела беспомощно на скорые помощи, одна за другой. И тела, которые выносили, одно за другим.

Вечер начинался прекрасно. Мы с друзьями шумно и весело сидели в ресторане. В 9 с чем-то в ресторан зашла молодая пара, но не как обычные посетители, оглядываясь в поисках свободного столика, а как-то нервно-энергично. Они подошли к Антуану, владельцу ресторана, и что-то негромко ему рассказывали. Он наклонился ко мне и тихо шепнул: «В Париже стреляют». Он знает, что я журналист. Наше знакомство началось с того что он долго смотрел, как я строчу на компе, параллельно тыкая вилкой в тарелку, потом подошел ко мне и сказал: «В следующий раз не тащи компьютер, у меня точно такой же, и ты можешь им пользоваться».

Я только смотрела беспомощно на скорые помощи, одна за другой. И тела, которые выносили, одно за другим.

— В каком смысле стреляют? Где?

Антуан неопределенно махнул рукой:

— Там, по ресторану, по террасе кафе.

Потом он задумался на минуту и выскочил из ресторана.

Я вышла посмотреть. Мы находились в месте, где сосредоточено сразу порядка десяти ресторанов. Он заходил в один, выходил и шел в следующий. Общая тревога.

© Наталия Геворкян

Мы закончили ужин и разбрелись — кто на метро, кто на автобус, кто пешком. Договорились, что все друг другу отзвонят, когда будут дома. Вал информации шел по нарастающей: стреляли в двух местах, нет, трех, нет, четырех. Ресторан, кафе, стадион, театр. Стадион. 80 000 зрителей! Товарищеский матч по футболу между Францией и Германий. Даже страшно подумать, что было бы, если три (вроде бы) взрыва произошли внутри, а не за пределами стадиона. Люди внутри не знали, что творится снаружи, стали что-то понимать и запаниковали, когда их не пустили на выход. Потом, когда узнали, что снаружи, не захотели покидать стадион. Потом пели гимн Франции и так выходили в растерзанный террористами город.

Театр «Батаклан». 1500 человек при полном зале! А зал был полон. Трое (вроде бы) террористов без масок стреляют из автоматов Калашникова. Каждый раз почему-то вздрагиваю, когда указывают именно этот тип оружия. В блогах: очень много крови, на полу тела убитых, 100 заложников, убивают одного за другим.

Франция была и останется либертинской, ироничной, попирающей условности, светской. Не потому ли она так бесит все противоположное, не за это ли ее взрывают.

У меня включены два компьютера. На одном три французских телеканала плюс несколько открытых сайтов французских газет, на втором — скайп и прямые эфиры, куда выхожу про просьбе коллег. Все данные приблизительные. Не приблизительная только картинка на экране: с далекого расстояния, довольно статичная, но все же вот стадион, вот ресторан, вот театр, вот полицейские побежали — штурм, вот выходят или выбегают люди, кто-то со сцепленными на голове руками, кого-то заворачивают в золотистую фольгу, и носилки, носилки, носилки… До полуночи город как будто не понимал, что происходит. Мой «придворный» бар работал, внутри уютно горели свечи, народ с сигаретами толпился перед входом. В пятницу они работают до утра. В пятницу все три атакованные точки неподалеку от меня тусят всю ночь. Здесь куча молодежи в кафе, барах, ресторанах, здесь жизнь бьет ключом. В полпервого ночи все, как по сигналу, опустело. Бар закрылся, на улице никого. Метро закрыли. Всех просят оставаться там, где они есть, лучше дома, на улицу не выходить. В стране чрезвычайное положение, президент произнес слова «война» и что-то такое про закрытие границ. Самолеты принимают, поезда ходят. Я еще не знаю, что парижане в твиттере объявили ночь открытых дверей, готовые приютить всех, кто не смог выбраться из центра города и оказался на улице, хотя лучше бы на ней не оказываться.

Около театра на асфальте с не отмытой кровью жертв, лежат цветы, горят свечи, белеют записки со словами нежности и печали.

В три ночи иду к открытом окну, чтобы его закрыть и вижу на улице единственного немолодого мужчину, который задирает голову и смотрит на мое окно. Говорю ему сверху, не чувствуя двусмысленности собственных слов, потому что думаю только об одном — всех просят сидеть по домам.

— Вам некуда пойти? Заходите, если так.

Он улыбается в ответ:

— Очень хочется соврать и воспользоваться вашим приглашением. Но я живу в двух шагах, уже почти дома. Не волнуйтесь за меня. Спасибо. Может быть, в другой раз и при других обстоятельствах, если предложение будет в силе?

Невольно смеюсь, закрывая окно. Французы они и есть французы. Франция была и останется либертинской, ироничной, попирающей условности, светской. Не потому ли она так бесит все противоположное, не за это ли ее взрывают, и по ней стреляют.

Что будет завтра? Каким проснется город после…?

Жизнь и смерть в большом, любимом, лучшем, самом открытом городе на свете, в котором сегодня скорбят на множестве языков, в котором можно прервать жизнь, но нельзя ее остановить

Притихшим. Я шла от дома до булочной 30 минут, вместо обычных 5. Останавливалась с каждым соседом, каждым владельцем галереи, каждым владельцем кафе, с антикваром, с садовником закрытого сегодня парка. Все спрашивали друг друга: как вы? все ли в порядке? семья? никто не пострадал? твой сын в Москве или Париже? А ваши дети не были на концерте? Все обнимались и целовались. Булочная работала, лавки были открыты, кафе и веранды тоже. Просто было тихо и немноголюдно, как никогда не бывает в субботу.

Где-то лежат трупы восьми террористов, убивших парижан во имя собственных идей. Около театра на асфальте с не отмытой с ночи кровью жертв этих террористов, прямо поверх нее, лежат цветы, горят свечи, белеют записки со словами нежности и печали по погибшим. За углом буквально в 10 метрах люди выходят из супермаркета с покупками.

Если это война, то вот она такая. Жизнь и смерть в большом, любимом, лучшем, самом открытом городе на свете, в котором сегодня скорбят на множестве языков, в котором можно прервать жизнь, но нельзя ее остановить, который каждое утро воскресает.

© Наталия Геворкян

Понравился материал? Помоги сайту!

Сегодня на сайте
Space is the place, space is the placeВ разлуке
Space is the place, space is the place 

Три дневника почти за три военных года. Все три автора несколько раз пересекали за это время границу РФ, погружаясь и снова выныривая в принципиально разных внутренних и внешних пространствах

14 октября 20246740
Разговор с невозвращенцем В разлуке
Разговор с невозвращенцем  

Мария Карпенко поговорила с экономическим журналистом Денисом Касянчуком, человеком, для которого возвращение в Россию из эмиграции больше не обсуждается

20 августа 202413312
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”»В разлуке
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”» 

Как возник конфликт между «уехавшими» и «оставшимися», на какой основе он стоит и как работают «бурлящие ритуалы» соцсетей. Разговор Дмитрия Безуглова с социологом, приглашенным исследователем Манчестерского университета Алексеем Титковым

6 июля 202417979
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границыВ разлуке
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границы 

Проект Кольты «В разлуке» проводит эксперимент и предлагает публично поговорить друг с другом «уехавшим» и «оставшимся». Первый диалог — кинокритика Антона Долина и сценариста, руководителя «Театра.doc» Александра Родионова

7 июня 202423190
Письмо человеку ИксВ разлуке
Письмо человеку Икс 

Иван Давыдов пишет письмо другу в эмиграции, с которым ждет встречи, хотя на нее не надеется. Начало нового проекта Кольты «В разлуке»

21 мая 202424837