Сны омбудсмена

Катерина Гордеева передает пламенный привет защитнику детей Павлу Астахову

текст: Катерина Гордеева
Detailed_picture© Александр Миридонов / Коммерсантъ

На прошлой неделе уполномоченный при президенте РФ по правам ребенка Павел Астахов объявил, что международное усыновление русских детей будет практически прекращено. В списке стран, которые еще могут это делать, остались две.

Я иногда думаю о том, как тяжело, должно быть, жить тому, кого все ненавидят. Кто, открыв интернет, не может найти про себя ни единого доброго слова, кроме собственных пресс-релизов. К кому обращаются в случае крайней необходимости, зажав нос. От безысходности. Не особо надеясь на помощь.

Когда я представляю себе частную жизнь такого человека, мне становится страшно. Ладно на работе: приказ, зарплата, мысли о безоблачном будущем собственных детей. Но дома-то как?

Вот после этой, недавней, или тех, прошлых, своих пресс-конференций приходит Астахов Павел домой. Снимает ботинки, ест-пьет, смотрит в телевизор. Потом — долгим взглядом в окно. Потом чистит зубы и ложится в кровать. Опускает голову на подушку. Проваливается в сон.

Я иногда пытаюсь представить себе эти сны: вот, скажем, стоит Астахов Павел один на площади. В черной полупрозрачной футболке с сеточкой, в которой он так любил раздавать интервью телевизионщикам в начале своей карьеры. Оглядывается, подбоченясь, надевает на лицо одну из лучших и жизнерадостных улыбок. Смотрит по сторонам. Ждет телекамер. Но вместо журналистов со всех сторон вдруг на него надвигаются люди на колясках и ползком. Они подходят все ближе. И кое-кого он уже может узнать, хотя это трудно. Сжимающие вокруг него кольцо уже никакие не дети: ведь неусыновленные инвалиды после специального детдома вначале попадают в дом престарелых и только потом — в рай. И Астахов Павел, конечно, об этом знает. И вот он чувствует запах — тот самый запах дома казенного милосердия для самых несчастных и беспомощных. (Поверьте, человек, однажды вдохнувший этот запах, не забудет его до гроба.) Идут на Астахова люди с ДЦП и синдромом Дауна, с буллезным эпидермолизом или умственной отсталостью, с аутизмом, болезнью Хантера, синдромом Дюшена, несовершенным остеогенезом или еще бог знает какой болезнью… В конце концов он кричит. И просыпается. За окном — обыкновенное рабочее утро. Он еще отходит от кошмара. Но ему больше не страшно. Ведь впереди обыкновенный рабочий день, и все снова в его руках.

Умывшись и побрившись, он, конечно, идет на работу. Может и не пойти, а поехать в аэропорт и полететь в тот самый красивый дом на берегу моря, про который так много и воодушевленно писали в глянцевых журналах и так недоуменно — в блогах. Честно говоря, мне плевать. Ну, есть у него дом — и есть. В конце концов, ради чего-то же он согласился на эту работу.

И вот он туда приходит: Старая площадь, проходная, лифт, в котором пахнет столовой. Обитый светлым деревом, как сауна, коридор. Испуганная секретарша. Детские рисунки и поделки в специально отведенном «красном уголке»: «Дорогому Павлу Алексеевичу». Множественные «спасибо» от детских учреждений. При взгляде на них не верится, что именно Астахов Павел Алексеевич уверял, ослепительно улыбаясь: ребята из Реутовского детского дома довольны тем, что их дом расформирован за их спиной, а им дали два часа на сборы и переезд на новое место жительства. И сбежали они… Ну просто вот сбежали — и все, так бывает. И именно он, Астахов Павел Алексеевич, в апреле 2010 года, держа за руку возвращенного из Америки сироту Артема Савельева, опять же обаятельно улыбаясь, сказал телекамерам: «Это мой Артемка. И я его теперь никому не отдам». А спустя четыре дня добавил: до конца недели Артема усыновит семья российских дипломатов, и еще две российские семьи претендуют на его усыновление…

Ладно на работе: приказ, зарплата. Но дома-то как?

Мне неловко все это вспоминать. Но вспоминается как-то само собой, пока я топчусь в предбаннике астаховского кабинета осенью 2012-го. Потому что Артем Савельев так и не был никем усыновлен, а жил в детдоме семейного типа, детской деревне SOS в подмосковном Томилине… Наконец нас просят на интервью к детскому омбудсмену. Уполномоченному по правам ребенка Павлу Алексеевичу Астахову.

Большущий, но пустой кабинет. Вид из окна — на Старую площадь. На стене — красивая фотография веселого мальчика на крепких мужских руках. «А это чей?» С гордостью: «Конечно, мой». Никем не читанные детективные романы собственного авторства на книжной полке: «Хочешь, подарю?» Он как-то сразу переходит на «ты». И это сбивает с толку. И я, и многие мои друзья-коллеги прекрасно помнят: лет десять мы все считали, что Павел Алексеевич — в общем-то неплохой человек. Кому-то когда-то даже помогал. Рассказывал, как устает на работе. И видно было, что уставал. Ему всегда можно было дозвониться. Он охотно давал интервью. И до сих пор охотно дает.

...Мы начинаем интервью. Павел Астахов клянется, что государство уже придумало закон, по которому за свой, государственный, счет обеспечит надлежащим лечением («а если таких возможностей нет у нас, в России, то — за границей») всех детей, которые невольно подпадут под действие еще на этот момент не принятого «людоедского» закона. Я переспрашиваю: «Вы понимаете, что это может быть невероятно дорогое лечение?» — «У нас богатая страна». Он говорит о том, что все дети, уже познакомившиеся с родителями, не пострадают от будущего закона и смогут уехать к своим усыновителям. Еще он говорит, что «никто не запрещал и не запрещает иностранное усыновление»: «Мы говорим об ограничении и введении процедуры, дающей возможность выбирать тех самых родителей, лучших из лучших, которые придут и возьмут этого ребенка». Камера записывает. Павел Алексеевич рассказывает о том, как теперь будут стимулировать российское усыновление, говорит, что правительство уже приняло закон об упрощении процедуры усыновления в России (потом секретарь попросит извинить Павла Алексеевича и «подмонтировать» этот момент, а закон, причем далеко не в том виде, о котором на камеру рассказывал Павел Алексеевич, примут только в феврале 2013-го)… На двадцатой минуте интервью Астахов скажет: «Что касается иностранцев, они сегодня берут почти в три раза меньше детей с инвалидностью, детей с ограниченными возможностями, чем русские, российские родители-усыновители. Это факт». А потом еще несколько раз повторит удивительную собственную статистику по усыновлениям, насилию и убийствам усыновленных детей в США, сильно отличающуюся даже от той, которую дает Департамент госполитики в сфере защиты прав детей. Мне станет неловко. И я проглочу вопрос про Настю Джаллул, маленькую российскую девочку, незаконно вывезенную в Сирию и брошенную там на произвол судьбы отцом-сирийцем, одну и в эпицентре боевых действий. Ту самую девочку, которую Астахов во всеуслышание обещал спасти, делал с улыбками заявления о том, что готов отправиться в спасательную экспедицию в зону военного конфликта. Но, естественно, никуда не отправился.

Обитый светлым деревом, как сауна, коридор. Испуганная секретарша.

Я проглочу этот вопрос из идиотского своего нежелания слушать эту прекрасно поставленную речь, кипеть внутри от возмущения и не уметь ничего со всем этим поделать. Ну что я сделаю? Вскочу вдруг на интервью и скажу: «Вы же по правам ребенка, Павел Алексеевич! Да сделайте же что-нибудь для бесправных детей в этой стране»? Я потом, конечно, буду ругать себя, что промолчала. Буду, как все, скрипеть зубами, придумывать сто миллионов странных способов помочь тем детям, которые, вопреки заявлениям Астахова, так и остались в своих детдомах, хоть и познакомились с потенциальными иностранными усыновителями. Буду искать хотя бы один из миллиона способов найти и вернуть в Россию Настю. И буду, конечно, думать о том, какие сны снятся Николасу, мальчику с «болезнью бабочки», то есть практически без кожи, который живет с постоянной болью, а мог бы теперь, как другой мальчик, Антоша, его предшественник, жить в стране, где есть протоколы лечения его недуга, иметь братьев и сестер, достойный уход, маму и папу, но не имеет. Или что снится Виталику, пацану с синдромом Дауна, которому много недель подряд показывали на ночь альбом его американских папы и мамы и он говорил с ними во сне. А потом альбом забрали и спрятали, потому что ни единой возможности соединиться с этими папой и мамой у Виталика больше не осталось.

И буду, конечно, думать о том, что уполномоченный по правам ребенка Павел Алексеевич Астахов сказал на своей пресс-конференции 18 сентября. А именно: «Для того чтобы международное усыновление продолжалось, с государством, с которым оно велось, — у нас порядка 20 таких государств — требуется наличие договора. Он у нас сегодня есть с Италией и Францией. То есть всего две страны. Фактически международное усыновление в судах РФ практически будет прекращено». А потом придет домой, ляжет спать и увидит во сне всех тех детей и родителей, которых он опять лишил шанса, у которых он опять отобрал надежду. И буду еще надеяться, конечно, что в этом сне он попытается увернуться от прямого взгляда этих детских и взрослых глаз, попытается сказать что-то о том, что это не он или что его неправильно поняли.

Но на самом деле, я думаю, все это не так. Он обыкновенно вернется домой. Поест, посмотрит новости с собой в телевизоре, потом — долгим взглядом в окно. И ляжет спать. И проспит спокойно и счастливо, без сновидений. Потом дождется выходных. И проведет их в радости и уюте с семьей, дома. На заграничном море или в российской столице — не так уж и важно. А страшные сны снятся кому-то другому.


Понравился материал? Помоги сайту!

Сегодня на сайте
Разговор c оставшимсяВ разлуке
Разговор c оставшимся 

Мария Карпенко поговорила с человеком, который принципиально остается в России: о том, что это ему дает и каких жертв требует взамен

28 ноября 20242905
Столицы новой диаспоры: ТбилисиВ разлуке
Столицы новой диаспоры: Тбилиси 

Проект «В разлуке» начинает серию портретов больших городов, которые стали хабами для новой эмиграции. Первый разговор — о русском Тбилиси с историком и продюсером Дмитрием Споровым

22 ноября 20243741
Space is the place, space is the placeВ разлуке
Space is the place, space is the place 

Три дневника почти за три военных года. Все три автора несколько раз пересекали за это время границу РФ, погружаясь и снова выныривая в принципиально разных внутренних и внешних пространствах

14 октября 202411337
Разговор с невозвращенцем В разлуке
Разговор с невозвращенцем  

Мария Карпенко поговорила с экономическим журналистом Денисом Касянчуком, человеком, для которого возвращение в Россию из эмиграции больше не обсуждается

20 августа 202417912
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”»В разлуке
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”» 

Как возник конфликт между «уехавшими» и «оставшимися», на какой основе он стоит и как работают «бурлящие ритуалы» соцсетей. Разговор Дмитрия Безуглова с социологом, приглашенным исследователем Манчестерского университета Алексеем Титковым

6 июля 202422092
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границыВ разлуке
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границы 

Проект Кольты «В разлуке» проводит эксперимент и предлагает публично поговорить друг с другом «уехавшим» и «оставшимся». Первый диалог — кинокритика Антона Долина и сценариста, руководителя «Театра.doc» Александра Родионова

7 июня 202427397
Письмо человеку ИксВ разлуке
Письмо человеку Икс 

Иван Давыдов пишет письмо другу в эмиграции, с которым ждет встречи, хотя на нее не надеется. Начало нового проекта Кольты «В разлуке»

21 мая 202428114