8 июля 2013Общество
110

Остров и континент. Надежда нужна, потому что практически необходима

В заключение дня — подборка из некоторых многочисленных отзывов о тексте Гордеевой, выуженных из социальных сетей

 
Detailed_picture© Катерина Гордеева

3 июля на COLTA.RU была опубликована колонка Катерины Гордеевой «Невозможность острова» — очень личный текст о выборе, который стоит перед многими сегодня. Это выбор между участием в жизни страны, которая движется по спирали реакции, и внутренним или внешним эскапизмом вплоть до эмиграции. Весь сегодняшний день под шапкой «Остров и континент» COLTA.RU публикует отклики на эту колонку.

Лев Рубинштейн

Последнее время что-то довольно много стали говорить и писать, про "надежду". А точнее - про то, что ее уже нет и это даже и хорошо, что ее нет, потому что, мол, она - самообман и вообще лишняя обуза. По крайней мере в данном конкретном случае.

Не знаю. Мне кажется, что надежда должна присутствовать в любом случае, даже вопреки здравому смыслу и наблюдаемой логике событий. Она, мне кажется, имеет отношение даже не к умственным построениям, а, если угодно, к душевной гигиене.

Когда меня спросили недавно, каким ведущим общим чувством определялось существование в советские годы той среды, в которой я состоялся как социальная личность и как автор, я подумал-подумал и сказал: "тайная надежда, принявшая форму холодного отчаяния". Это, возможно, звучит несколько расплывчато, но по моим ощущениям точно.

А сегодня, мне кажется, от нас всех требуется не столько говорить про "надежду", сколько просто что-то делать. Кто на что способен и кто на что решается. А надежда появится сама собой, вроде как аппетит во время еды.

Надежда необходима еще и потому, что она служит антикоррозийным покрытием. Она нужна, потому что практически необходима.

Екатерина Кронгауз

Разговоры вокруг текста Кати Гордеевой на Кольте кажутся мне невероятно интересными и важными. Особенно в свете, действительно, непафосно впечатляющей речи Навального и слов про «ни один из нас сейчас не имеет права на нейтралитет». Можно оставить в стороне, что имел в виду автор Гордеева, кого это когда волновало.

Но интересна реакция уважаемых мной и безусловно невероятно смелых и важных в деле борьбы за страну Евгении Альбац и Зои Световой на то, что они прочли текст Кати Гордеевой как предэмигрантную записку.

Что значит «нейтралитет»? Что значит «не нейтралитет» — пост в Фейсбуке, поход к Мосгорсуду? Но для многих это искренне бессмысленные действия, а не действия, которые они боятся совершать. А кто-то просто об этом не думает.

Является ли общепринятой идеей, что все должны бороться в экстремальных условиях? Могут ли существовать «не бойцы» (к Кате (Гордеевой — ред.)  это не относится — Катя, безусловно, боец и писала-то про другое, но кого это когда волновало)? То есть не те бойцы, которые устали от борьбы, а вообще не бойцы и при этом не трусы? Может ли человек не хотеть, не мочь, не являться просто-напросто бойцом и быть при этом честным совестливым и порядочным человеком? Обязательное ли свойство совести — внешняя борьба? Ну, то есть не у монахов, а у людей живущих в миру может ведь быть совесть, не выражающаяся во внешней борьбе? Или считается, что в некоторых ситуациях все должны бороться?

Если сейчас заставить всех бороться, то получится, что у нас только бойцы, да подлецы.

Может ли человек осуждать все законы, все безумие, несправедливость, жестокость и кошмары и при этом не выражать это публично и открыто — но не из соображений трусости, страха, сделки с совестью или еще с кем-то, а просто потому, что этот человек умеет или любит или считает правильным заниматься чем-то другим? Готовить еду в ресторане, держать камеру, рубить лес, писать стихи? И, да, он понимает, что такими темпами его выгонят из ресторана, отберут камеру, дадут топором по голове и перепутают все строчки, но что же ему делать, если он хочет жить, а не бороться за жизнь, потому что это ему органично? Если его спросят, что он думает, — он честно скажет и про сирот, и про геев, но ни те, ни другие не составляют интерес его жизни. Не из страха, а просто так вышло, его другое в жизни задевает. Ведь есть профессиональные, талантливые бойцы — у них, кстати, тоже бывает страх и бывает нет совести, даже если они борются за все хорошее. Так разве же не в возможности всех заниматься тем, что они умеют и хотят и делают хорошо — то самое светлое будущее? Если сейчас заставить всех бороться и не дать никому права оставаться «порядочным» и не бороться, то получится что у нас только бойцы, да подлецы. Боец ведь — это такой же набор умений, характеристик, талантов, знаний, как и любое другое занятие. Мало кто ходит к Мосгорсуду не потому, что все остальные сволочи, — по крайней мере, с такой позицией непонятно, зачем бороться за страну.

Можно сказать, если все не будут бороться, рано или поздно все равно придется выбрать — добро или зло. Так может и дать каждому возможность совершать этот выбор тогда, когда он перед ним встанет, а не тогда, когда он его не чувствует?

Михаил Ратгауз

Думаю, если бы Катя Кронгауз была уверена в том, что она спокойно может быть «небойцом», а Катя Гордеева в своих стрижах и ласточках в том,  что можно жить своей частной жизнью с той приватной честностью, которая эта жизнь от тебя требует, — они об этом не писали.

По сути, ведь что произошло. Когда мы стройными рядами ходили на митинги, мы участвовали в массовой публичной игре. Которую диктовали — я в этом, увы, уверен — не только убеждения, но и социальный этикет. И эта игра задавала совсем мало вопросов играющему. Но неожиданно оказалась пост фактум как бы подписанным личным, очень персональным пактом. Пактом с политическим. Когда эта политика проявилась во всей своей уродливой реальности, там, где прежде не было вопросов к себе, они выросли, как грибы. Но перешли сугубо в пространство личного. Речь пошла о том, что политическое в личном разрезе — это нечто сугубо приватное, выбор, который вообще непристойно обсуждать.

Поэтому с некоторых пор вживую, offline, разговоры о политике резко прекратились. Вы тоже заметили? Совсем недавно один такой редкий разговор закончился тем, что мой собеседник просто раздраженно ушел. Мотивация: говорить про это надоело. Живой разговор о политике, это новое табу, перестал быть непосредственным коллективным опытом (а стал только опосредованным: Фейсбук, в данном случае, — это место маскировки, где политическое еще можно аранжировать как коллективное).

Мне кажется, статус Кати К. и текст Кати Г. — это тоже попытка аннулировать тот самый внутренний прошлогодний пакт. И эта попытка сейчас всем страшно нужна. Очень важно сейчас посадить огород, на котором можно взращивать в честности и в тиши свою капусту. И эта трещина, ушедшая внутрь и прикрытая сверху молчанием, конечно, требует, чтобы ее основательно залатали. Но, я боюсь, что эта попытка заранее обречена на поражение. Не на жизненно-бытовое (тут у всех нас все ок), и огород уже подрастает, а перед собой. Потому что этот счет, открытый полтора года назад, нельзя закрыть, он незакрываем. Это его обнаружившаяся только теперь онтологическая черта. Кто бы мог тогда подумать.

Павел Марченко

Прочитал тут зачем-то текст Гордеевой на Кольте — про «Невозможность острова».

Текст очень трогательный и красивый, но, кажется, неправильный со всех точек зрения.

Во-первых, «остров» возможен. Ограничиваться ценой на помидоры и размерами хвостов разных видов птиц прекрасно можно и в Москве. Разумеется, на Золотых Песках это делать гораздо приятнее — и помидоры подешевле, и ласточек, наверное, побольше.

Во-вторых, «остров» невозможен нигде. Если ты интересуешься исключительно помидорами, то рано или поздно появится кто-то, кто начнет лапать твои чашки. Ну да, вероятность появления «кого-то» в «Старой Европе» ниже, чем в «Новой», в «Новой» — ниже, чем в Таиланде, а в Таиланде, наверное, ниже, чем в России. Но надо отдавать себе отчет в том, что величина этой вероятности обратно пропорциональна чьей-то активности. То есть твое спокойствие на Лазурном берегу будет оплачено трудом, потом и кровью восьми или десяти поколений французов, которые десятилетие за десятилетием дрессировали свое правительство.

И, кстати, продолжают дрессировать. Вообще автор, по-моему, «путает туризм с эмиграцией». Каждому охота полежать на пляже или погулять по красивому городу, забыть про то, что в твоем городе людей бьют менты или гопники (а чаще — и те, и другие вместе). Если ты при этом можешь себе позволить не знать, что в паре часов езды от прекрасной Праги цыганскую часть городка отгораживают стеной, что прошлый президент Франции высылал румынских цыган (граждан ЕС, то есть вполне законно находившихся в стране) — то ты счастливый, но не очень далекий человек. Нет, понятно, что живя во Франции, можно гораздо более эффективно помогать людям. И тебя не уволят и не посадят. Правда, двух моих дальних знакомых — преподавателей колледжа под Парижем, родителей двух детей — во время каких-то демонстраций пару лет назад сутки продержали в тамошней ментовке (причем замели не на демонстрации — кажется, их подозревали в отрицательном влиянии на подрастающее поколение), не пускали к ним адвокатов и, помнится, писали письма начальству с требованием убрать их подальше от образовательной работы.

Из полиции их отпустили и с работы не выгнали, впрочем. И, конечно, это довольно важное отличие современной Франции от современной России. Как это получилось — можно в «Отверженных» прочитать. В том куске, где про 30-е годы рассказывается. Позапрошлого века, если кто не помнит.

Ну, про всякие события в Таиланде в прошлом году, в Турции и, кажется, Болгарии в этом я уж молчу. Понятно, что можно купить квартирку в Анталье и жить там, ни о чем не беспокоясь и не задумываясь о том, что там происходит в далеком Стамбуле. Только потом может получиться так, что на пляж придется ходить в купальнике a la Иран — разумеется, если кто-то другой не пойдет дышать газом и прохлаждаться под водометами.

Да, еще два интересных момента. Не знаю уж, как на болгарском пляже оказалась советская амфибия. Гораздо понятнее она была бы в Праге или Риге. То есть, если уж всерьез думать об эскейпе — то я бы выбирал что-то подальше, желательно в Южном полушарии. Ну так, на всякий случай — ведь о детях тоже надо подумать. И надежда нужна всегда. Жить без надежды могут только святые или герои, те, у кого есть вера или стальной нравственный стержень. Обывателям типа меня без надежды только в петлю лезть, а не по пляжам гулять.


Понравился материал? Помоги сайту!

Сегодня на сайте
Евгения Волункова: «Привилегии у тех, кто остался в России» Журналистика: ревизия
Евгения Волункова: «Привилегии у тех, кто остался в России»  

Главный редактор «Таких дел» о том, как взбивать сметану в масло, писать о людях вне зависимости от их ошибок, бороться за «глубинного» читателя и работать там, где очень трудно, но необходимо

12 июля 202349564
Тихон Дзядко: «Где бы мы ни находились, мы воспринимаем “Дождь” как российский телеканал»Журналистика: ревизия
Тихон Дзядко: «Где бы мы ни находились, мы воспринимаем “Дождь” как российский телеканал» 

Главный редактор телеканала «Дождь» о том, как делать репортажи из России, не находясь в России, о редакции как общине и о неподчинении императивам

7 июня 202342818