2 октября 2017Общество
239

Астрид Линдгрен: домохозяйка, политик, «клука гумма»

Мария Кувшинова побывала в доме великой сказочницы и «мудрой старицы», где до сих пор живет ее семья

текст: Мария Кувшинова
Detailed_pictureАстрид Линдгрен в своей квартире в Стокгольме, 1977© AFP / East News

1 сентября 1939 года Астрид Линдгрен — сначала домохозяйка, а потом чиновник в разведке, в чьи обязанности входила перлюстрация зарубежной корреспонденции, — начала регулярно записывать события, происходящие в семье и мире. «Военный дневник», состоящий из семнадцати тетрадей, обрывается в 1945-м, после публикации книги о Пеппи Длинныйчулок — неожиданного события, навсегда изменившего судьбу писательницы. Пеппи, самая сильная девочка на свете (имя было подсказано автору маленькой дочерью, а образ — комиксами про Супермена), была рождена войной; но, не согласная ни с какими формами насилия, она стала и способом послевоенной терапии.

Дневники Линдгрен впервые были опубликованы на шведском только в 2015 году, год спустя они вышли на английском. Отдельные цитаты, включенные в изданную в прошлом году на русском языке книгу Йенса Андерсена «Астрид Линдгрен. Этот день и есть жизнь» (издательство «КоЛибри»), уже привлекли внимание российской блогосферы, в том числе недоброжелательное. Несмотря на неизбежные ограничения военного времени, в этих записях нейтральная Швеция выглядит островком сытости и благополучия, который с минуты на минуту может поглотить враждебная стихия. «Я между тем купила шубу, — пишет Линдгрен в феврале 1940-го, — хотя Рагнарёк (конец света в скандинавской мифологии. — Ред.) наверняка настанет раньше, чем я ее сношу».

Швеция слишком близко и от Германии, и от СССР; 30 ноября 1939 года, когда Сталин вошел в Финляндию, Линдгрен описывает как первый день апокалипсиса. Следующим летом, отдыхая в дачном доме на острове Фурусунд в Балтийском море, она видит, как к берегу прибивает плоты с беженцами из оккупированных советскими войсками Литвы, Латвии и Эстонии (в их числе оказалась и маленькая Илон Виклунд, будущий иллюстратор Линдгрен).

Неудивительно, что в самом начале войны, еще до того, как началась повсеместная бойня и стали известны подробности о нацистских концлагерях, шведская домохозяйка, всю жизнь голосовавшая за социал-демократов, боится Сталина больше, чем Гитлера: «Хуже всего, что уже едва смеешь желать Германии поражения, поскольку русские вновь зашевелились. В последние дни они под разными предлогами оккупировали Эстонию, Латвию и Литву. А слабая Германия для нас, скандинавов, означает только одно: к нам придут русские. По мне, так лучше до конца жизни говорить “хайль Гитлер”, чем быть под русскими. Ничего страшнее себе и представить нельзя. <…> Господи, не дай русским до нас добраться!» И опять: «Отвратительно принимать сторону одного из ящеров, но сейчас невозможно не желать, чтобы Советский Союз как следует получил за все, что заграбастал во время этой войны, и за все, что сделал с Финляндией».

Политическая рефлексия создательницы Карлсона не должна нас удивлять. Несмотря на сентиментальный ореол, которым неизбежно (особенно в нашей стране) окружено имя Линдгрен, детская сказочница — не единственная ее ипостась. И книга Йенса Андерсена о ней — биография не столько писателя, сколько общественного деятеля, конвертирующего свою литературную славу в политическое усилие. В некотором смысле Линдгрен продолжает свою миссию общественника и полтора десятилетия спустя после смерти.

С начала 1970-х годов и до самого конца она отвечала на тысячи писем, приходивших ей из всех стран Скандинавии и мира, помогала деньгами просителям, последовательно выступала за права детей и против физического наказания, полагая, что «борьба за мир начинается в детской спальне». Работая как индивидуальный предприниматель и не имея оснований для вычетов, в 1976 году она оказалась перед необходимостью заплатить 102% налогов (тогда же по подозрению в налоговых махинациях был арестован Ингмар Бергман), восстала против фискальной политики социал-демократов и опубликовала в газете «Экспресс» фельетон про писательницу Помперипоссу, которой также начислили сказочно огромный платеж. Дебют 69-летней писательницы в качестве политического журналиста в итоге привел к поражению правящей партии на выборах. Не будучи вегетарианкой, в 1980-х она вступила в борьбу за гуманное отношение к домашнему скоту — разработанный в результате закон получил неофициальное название Lex Lindgren.

Очевидно, что, если бы ее военные дневники были обнародованы на несколько десятилетий раньше, советские дети остались бы без Карлсона и Пеппи Длинныйчулок — за публичными высказываниями иностранных авторов в СССР пристально следили. Несмотря на микроскопические тиражи подобных изданий, сегодня публикация этих остроумных и страшных заметок на русском языке могла бы кое-что добавить к сплошь состоящей из умолчаний истории Европы эпохи пакта Молотова—Риббентропа. Хотя с российской стороны есть интерес, наследники писательницы пока не приняли окончательного решения. «Мы ищем издательство, которое сможет правильно их подать», — поясняет правнук Линдгрен и сотрудник ее фонда Юхан Палмберг, с которым мы встречаемся в Стокгольме, в доме на Далагатан, 46, на всех картах помеченном как Astrid Lindgren Hem.

Это не музей в привычном смысле, сюда нельзя зайти с улицы, купив билет в кассе, но можно записаться на экскурсию с авторизованными гидами, среди которых есть и единственный русскоязычный — Ирина Стомберг. В этой пятикомнатной съемной квартире писательница поселилась после войны, переехав с противоположной стороны Васа-парка, из дома, на крыше которого (как она сама призналась позднее) обитал Карлсон. За семьдесят лет не изменились ни арендаторы, ни арендодатели: семья Линдгрен до сих пор платит ренту тем же владельцам.

Практически первое, что показывают русским туристам в гостиной, — салатница с гжельской росписью, подарок Бориса Ельцина. Приехав в 1997 году с визитом в Швецию, он захотел встретиться с «мамой Карлсона», и встреча была организована во время приема в стокгольмском Гранд-отеле. Линдгрен потрепала российского президента по щеке и сказала ему «мой мальчик», но нет стопроцентной уверенности в том, что она понимала, с кем происходит встреча, — ей было уже девяносто, и она страдала глаукомой. Правнук Линдгрен Палмберг, который родился в 1990 году и чья детская фотография в числе многих других стоит на столике в спальне писательницы, не может похвастаться тем, что прабабушка читала ему на ночь сказки, — это он читал ей вслух в последние годы ее жизни.

Ельцин — не единственный любитель Карлсона из России, и это представляет известную проблему для шведской туристической индустрии, потому что первый иллюстратор книги — та самая Илон Виклунд с плота беженцев — не хочет выпускать сувенирную продукцию со своем героем: она не может представить его трехмерным (один из ее рисунков висит на Далагатан, 40 рядом с иллюстрацией Туве Янссон к «Хоббиту» — провалившийся редакторский проект Линдгрен, который со временем превратился в библиографическую редкость). Чтобы русские не уезжали из Стокгольма с пустыми руками, сейчас обсуждается возможность выпускать сувенирных Карлсонов в версии советских аниматоров.

Уютный дом почтенной матери семейства, почему-то заставленный сувенирами со всего мира, не изменился за пятнадцать лет, прошедших со дня ее смерти. Линдгрен не мечтала о политической карьере, не планировала становиться «клука гумма» («мудрой старицей») — она просто начала рассказывать сказки сначала своим детям, а потом всем детям вообще. Но чем больше ее слушали, чем больше ей доверяли, тем больше становилась ответственность, от которой она и не подумала уклоняться. Ее общественная деятельность, как и ее литературная карьера, и тот мир, который она создавала в своих книгах, были органичным продолжением ее личного опыта: голодная юность в Стокгольме и трудный опыт материнства (старший из двоих ее детей был незаконнорожденным, до пяти лет он жил у приемных родителей в Дании, где находился единственный на всю Скандинавию госпиталь, не ведущий обязательных записей о родителях), счастливая и не всегда легкая семейная жизнь, успех, пришедший только к сорока годам, и международная слава, настигшая ее уже на пенсии.

Ее судьба, как и ее квартира, так до конца и не ставшая музеем — на кухне лежат недавние газеты и кипит чайник, — удивительный пример долгой счастливой жизни, которая не заканчивается никогда.


Понравился материал? Помоги сайту!

Сегодня на сайте
Евгения Волункова: «Привилегии у тех, кто остался в России» Журналистика: ревизия
Евгения Волункова: «Привилегии у тех, кто остался в России»  

Главный редактор «Таких дел» о том, как взбивать сметану в масло, писать о людях вне зависимости от их ошибок, бороться за «глубинного» читателя и работать там, где очень трудно, но необходимо

12 июля 202349557
Тихон Дзядко: «Где бы мы ни находились, мы воспринимаем “Дождь” как российский телеканал»Журналистика: ревизия
Тихон Дзядко: «Где бы мы ни находились, мы воспринимаем “Дождь” как российский телеканал» 

Главный редактор телеканала «Дождь» о том, как делать репортажи из России, не находясь в России, о редакции как общине и о неподчинении императивам

7 июня 202342809