Протест и юность

Все воскресенье, 26 марта, прошло в России под знаком массовых протестов против коррупции — к ним призвал Алексей Навальный, не дождавшийся от властей ответа на вопросы, поставленные в его фильме о предполагаемых коррупционных схемах премьер-министра. Уже сейчас можно говорить о том, что в России прошли самые массовые протесты начиная с 2011–2012 годов, а, возможно, и вообще за последние 10 лет. Сотни задержанных по всей стране — от Владивостока до Калининграда, драки с полицией, первый лет за 20 массовый протест на Дворцовой площади и тысячи, тысячи людей на улицах российских городов.

Практически все отмечают неожиданно большое количество молодежи: в эфире «Дождя» школьники дают интервью из автозака; молодой человек в Омске говорит, что когда он был маленьким, то Олег Кашин исполнял «Все идет по плану» на Болотной — и исполняет вслед за ним; петербургские, тверские, владивостокские, пермские школьники ведут трансляции в Periscope, показывая примерно одни и те же толпы, скандирующие лозунги протеста.

Такая массовая молодежная поддержка совершенно неслучайна по нескольким причинам. Во-первых, Навальный, видимо, вполне осознанно выбрал молодежь в качестве своей целевой аудитории — особенно это заметно, если внимательно смотреть видео с открытия штабов президентской кампании Навального по всей России, а также по контингенту групп сторонников Навального «Вконтакте». Нынешние школьники, выходящие в первый раз протестовать на площади и улицы — это люди, которым в 2011–2012 году, во время предыдущей волны протестов, было лет 11–14. Можно сказать, что они выросли с историями о Навальном, Удальцове, «болотных протестах». Эти имена закрепились в их памяти, и именно они для нынешней молодежи и представляют собой протест. Старые истории о Каспарове, Лимонове, НБП и Немцове, скорее всего, значат для протестовавших сегодня не очень много — если они вообще знают о них.

Во-вторых, молодежное участие в митингах шире, чем просто история о различиях между 16-летними и 25-летними. Важно еще и то, что молодые поддержали Навального не столько потому, что он им так интересен или потому что у него невероятно успешная агитация — хотя стоит отдать ему должное, методы его работы с аудиторией со временем развиваются и становятся интереснее. Но нельзя не заметить и того, что в 2011 году власть умела и знала, как обращаться с молодежью: успешно привлекая ее в различные прокремлевские движения, она, по большому счету, решала важную задачу. Власть знакомилась с юностью, рисовала для нее довольно туманные и заманчивые перспективы и так или иначе приручала.

Однако никакого боевого отряда власти из «Наших» не получилось (да и не могло получиться); от протестующих спасал ОМОН и политические манипуляции, и на существование кремлевских молодежных движений попросту махнули рукой. Руководить внутренней политикой Кремля стали другие люди, которые увлеченно проводили в жизнь политическую реакцию — придумывали новые законы, штамповали уголовные дела и закручивали всевозможные гайки. Однако с тех пор прошло 5 лет, целый электоральный цикл — и выросли новые люди, совсем незнакомые с кремлевской машинерией, существовавшей на предыдущем этапе. И все это новое социальное сообщество оказалось предоставленным самому себе.

Выяснилось, что власти оказалось нечего предложить молодым людям — денег теперь, как известно, нет, а заунывно продвигаемые ценности ограниченного интернета и социального конформизма особого интереса ни у кого не вызывают.

И можно сказать, что молодежи пришло так много не только потому, что их сагитировал Навальный, но и потому что их не сагитировал никто другой. После «болотных» протестов образовался политическо-идеологический вакуум, который школьникам и студентам особо нечем заполнять — даже патриотический подъем начавшийся после 2014 года, очень слабо был конвертирован в какие-то реальные политические движения.

Однако спрос на политическую активность, на политическую «движуху» — существует, а вот предложений на этом поле осталось не так много. У Навального оно есть (не так уж и важно по каким причинам) — и это служит еще одним фактором такой бурной его поддержки. Сложно без каких-либо данных судить о том, насколько всерьез волнует старшеклассников проблема коррупции в современном российском обществе, но что волнует совершенно точно, так это возможность показать себя, сходить, поучаствовать в каком-то большом действии и, может быть, даже быть задержанным полицией — чем не активность?

Но нельзя забывать и то, что коррупционная тема послужила запалом сегодняшних протестов — и скидывать ее со счетов целиком совсем не стоит. Дело даже не в конкретных «виноградниках в Тоскане», яхтах или загородных домах. Коррупция за последние годы стала выражением и символом предельной несправедливости и неравенства сегодняшнего российского общества, причем выражением, доступным самым широким общественным кругам. В какой-то момент многим стало понятно, что ты можешь играть по правилам и следовать установленным процедурам, но в ответ ты не дождешься ни искреннего сочувствия, ни хотя бы условной справедливости и правосудия. Символ этот такой зримый, что понятен и школьникам, обрабатываемым своими учителями, и пенсионерам, обрабатываемым телевизором.

Еще одна особенность сегодняшних протестов — высокая активность в регионах. В Москве мы увидели отчасти повторение «Стратегии-31» (хоть и сильно увеличенной), отчасти повторение митингов предыдущей волны. Однако тогда Москва была центром политического процесса — и протестного, и анти-протестного. Сегодня не так. Массовые протесты в Петербурге не ограничились Марсовым полем — они перекинулись на Дворцовую и на Исаакиевскую площадь, на Невский проспект, на площадь Восстания — полиция совсем не поспевала за действиями протестующих и просто дожидалась того момента, когда они рассредоточатся.

И это был самый яркий, но совсем не единственный пример — люди ярко, четко и заметно выступили в Тюмени и Владивостоке, в Тамбове и Томске, в Твери и в Новосибирске, в Перми и во Владикавказе. Они спорили с НОДовцами, они рассказывали о конкретных претензиях к своим местным властям — губернаторам и муниципалам, они негодовали из-за социального расслоения и жаловались на то, что денег в стране становится все меньше, и надежды на возможности карьерного и социального роста тают. На официально заявленную тему митингов наложилось множество местных проблем — от вороватых чиновников и дорогого ЖКХ до неэффективных властей и низких пенсий.

Российские регионы оказались злее и серьезнее, чем столица. В этом тоже важное отличие от протестов 2011 года — тогда как раз российская провинция подавалась как заповедник политического консерватизма, люди, готовые приехать в Москву и разогнать «всех этих митингующих в норковых шубах». Специально отобранные представители региональных политических движений рассказывали о том, что «у них все хорошо, зарплата и работа, а всякие бунты и революции им не нужны».

Теперь все совсем не так. За последние 5 лет власти удалось очень сильно оторваться от интересов тех людей, на которых она всегда опиралась — бюджетников, мелких и средних предпринимателей, молодежи. Петербург может послужить очень показательным примером — клубок внутренних противоречий, существующих здесь уже не первый год, был только подогрет публичной активностью РПЦ, связанной с Исаакиевским собором и продолжающимся не первый год накатом на Европейский университет в Санкт-Петербурге. Все вместе это вылилось в самый ожесточенный и массовый митинг за долгие годы.

Пока для многих сторонних наблюдателей — анонимных и неанонимных экспертов, политологов, журналистов (популярных и не очень) , кажется, неинтересно разбираться в причинах. Речь больше о том, что протест был санкционирован сверху, что «Навальному разрешили», что все это — борьба башен Кремля, и то ли спецоперация противников Медведева (теперь он не сможет стать кандидатом в президенты на выборах 2018 года), то ли акция сторонников Медведева (теперь премьера не поменяют — назло протестующим, — а значит, что все останется по-старому).

Вся эта конспирология имеет право на жизнь и, может быть, до какой-то степени отражает реальность — мы ведь до сих пор и про Болотную площадь понимаем далеко не все. Возможно ли допустить, что протестам против Медведева был в какой-то степени дан «зеленый свет»? Почему бы и нет, но на мой взгляд, это совершенно не так интересно, как вопрос о том, какие движения происходят в российском общественном мнении, какова их природа.

Кому-то, конечно, хочется драки и приключений. Но речь может идти и об усталости от системы в целом — все-таки когда на Дворцовой площади кричат «Долой царя!», когда на улице в Твери восклицают «Долой власть чекистов!», когда в Новосибирске орут «Надоело!», то нельзя думать, что имеем дело с какой-то узкой историей — оппозиционера или премьер-министра. Для подавляющего большинства — это не только и не столько история про коррупцию. Скорее, речь идет о накопившемся социальном раздражении.

Каким будет ответ власти на произошедшее пока непонятно. Ждет ли Россию новое «Болотное дело» и ужесточение режима, или, наоборот, власть попробует в какой-то степени удовлетворить общественные ожидания? И какими будут следующие шаги общества (причем не стоит ставить знак между обществом и Навальным — немалое количество людей, выступавших на сегодняшних митингах подчеркивали, что они выходят не за Навального, а за себя и за свои интересы)?

Пока мы не знаем всего этого. Но о чем можно говорить сегодня совершенно точно, что в России — а не только в Москве или в Петербурге — вызрело какое-то новое общественное движение.

Понравился материал? Помоги сайту!