Фрагменты фильма

Рабочий Шон (Шайа Лабаф) подгоняет коллег со строительством моста, говоря, что хочет, чтобы по этому мосту гуляла его дочь. «Твоя еще не родившаяся дочь?» — уточняют строители.

Шон приезжает домой, где его ждет подарок от тещи — пара серых минивэнов. «Они такие же серые, как ее душа», — бросает Шон, обращаясь к жене Марте (Ванесса Кирби). Делая роскошный подарок, теща хочет подчеркнуть нищету Шона. Марта беременна на последних сроках. Вот у нее отходят воды и начинаются схватки. Дальше следует 24-минутная сцена одним головокружительным кадром, в течение которого роды принимает случайная акушерка Ева (Молли Паркер). Все заканчивается смертью ребенка. Это своего рода предисловие, после которого только появляется титр с названием фильма.

Корнель Мундруцо снял фильм по сценарию своей жены Каты Вебер. Это их с Катой личная история, это они потеряли ребенка, и фильм — своего рода попытка терапии, «проработка травмы», как сейчас модно говорить. С другой стороны — это и социально-процедуральный сюжет, отчасти основанный на реальном судебном кейсе — процессе над венгерской акушеркой, виновной в смерти новорожденного.

© Netflix

Но действие «Фрагментов» происходит не в Венгрии, а в Бостоне (это первая англоязычная картина Мундруцо). Крошечными интермедиями между главами фильма служат кадры недостроенного моста в разное время года. Роковые роды происходят осенью, а когда приходит декабрь, кризис в семье Марты и Шона обостряется. Марта погружена в себя, не делится ни с кем своим горем и уже через месяц после трагедии выходит на работу, меняя в туалете окровавленные прокладки. Шон, у которого раньше были проблемы с алкоголем, снова начинает пить. С сексом не складывается. Шон агрессивен, Марта безразлична. К тому же Марта передает тело дочери медицинскому институту для научных экспериментов, против чего ожесточенно протестуют как ее муж, так и ее мать Элизабет (Эллен Бёрстин). Конфликт обостряется и между Мартой и Элизабет, выливаясь в настоящую драму на семейном празднике. Аристократичная Элизабет, чуть не умершая младенцем, настаивает на том, чтобы дочь пришла на суд над акушеркой.

Так мелодраматично развивается сюжет в фильме, перегруженном красноречивой образностью. Прежде всего, мост, который строит Шон. Он должен соединить берега, но Шону не под силу даже построить отношения в своей семье. Вновь, как в фильме Ноа Баумбаха «Брачная история», нам говорят, что это мужчины — слабый пол.

Мундруцо, конечно же, воскрешает дух Ингмара Бергмана, рисуя портрет Марты, замкнувшейся в своей скорлупе. Но кое-что заботит и ее: дать новую жизнь, прорастить яблочные семечки на кусочках ваты в холодильнике. Яблоки — это еще одна метафора в фильме, которая бьет в лоб. «Моя дочь пахла яблоком», — говорит Марта на суде; до этого нам показывают, как она в магазине выбирает яблоки по запаху. В фильме есть и эпилог, в котором уже показана настоящая яблоня летом. Наивный зритель в этом месте, пожалуй, всплакнет. Насмотренному же придет в голову «Древо жизни» Терренса Малика.

© Netflix

Такие лобовые метафоры снижают как бешеные темп и ритм, заданные натуралистической сценой с родами, так и саму ценность исповедальной истории: излишний пафос переводит трагедию в плоскость жанра, отстраняя зрителя от героев. Метаморфозы фильма — жесткий, шокирующий пролог, в середине — мыльная опера, насыщенная семейными разборками, ближе к финалу — судебный процедурал, превращающийся в матриархальный миф (Марта произносит на суде трагическую речь о том, что ее скорбь невозможно возместить материально и потому процесс не имеет смысла, и примиряется с матерью, но при этом окончательно удаляется от мужа), — так сильно размывают его настроение, что он к финалу уже кажется совершенно отстраненным не только от зрителя, но и от авторов: все-таки реальная жизнь — не поэма.

Понравился материал? Помоги сайту!