21 сентября 2020Кино
197

Шаманизм вербатима

Вероника Хлебникова о двух главных фильмах последнего «Кинотавра» — «Пугале» и «Конференции»

текст: Вероника Хлебникова
Detailed_pictureКадр из фильма «Конференция»© VEGA Film
«Конференция»

Режиссер Иван И. Твердовский

Иван Твердовский снял первый в отечестве игровой фильм, основанный на событиях четырех осенних дней 2002 года, когда зрителей мюзикла «Норд-Ост» взяли в заложники боевики, требующие от российских властей вывода войск из Чечни. Герои Твердовского — выжившие. Но они не то чтобы живы.

Лицо актрисы Натальи Павленковой проступает мелом из черноты монашеского апостольника. Ее героиню тоже зовут Наталья. Семнадцать лет назад у Натальи были дети. Теперь — отцы, небесный и духовный. Сын погиб вместе с другими жертвами теракта. Дочь вычеркнула ее из своей жизни. Пастырь, отец Андрей, благословил Наталью арендовать тот самый зал, где семнадцать лет назад их всех приговорили к смерти, и устроить для выживших вечер в стиле «память, говори». Дирекция театрального центра назовет его «конференцией», потому что договор аренды — документ официальный, допустимые жанры мероприятий намертво согласованы и утверждены. Тут не до мемориала, всё по регламенту.

Словесная подмена, давшая название фильму, — ключевая. Он и сам — двойная рокировка: настоящее уступает место прошлому без сопливых флешбэков и бутафорской реконструкции, прошлое сменяется настоящим. Рассказы участников мемориального вечера, восстанавливающие хронологию и топологию теракта, отступают на второй план, и вот уже экран захвачен трагическими обстоятельствами матери, малодушной предательницы своих детей. Перед лицом испытаний она бросает семью снова и снова, сбегая то в окно, поддавшись мгновенному импульсу, то в монастырь за прощением и покоем.

Постепенный сдвиг фокуса с исторической катастрофы к сугубо частному, казалось бы, крушению семьи наглядно уточняет суть тех давних событий: заложники «Норд-Оста» были преданы, принесены в жертву дважды — чужими и своими. «Конференция» с обжигающим холодком подсвечивает универсальный сюжет, в котором родина снова и снова отказывается от ответственности за своих граждан, неизменно остающихся расходным материалом в ее амбициях, — именно его разыграла Наталья в своей вынесенной за кадр предыстории, именно он должен быть прерван, переигран «конференцией».

Кадр из фильма «Конференция»Кадр из фильма «Конференция»© VEGA Film

Страх прикосновения к дымящемуся куску боли вынуждает искать форму, которая создаст охлаждающий барьер, превратит травму в целительный образ, установит дистанцию, необходимую для рефлексии и продолжения жизни. Форма, найденная Твердовским, продиктована театральным пространством — начиная с лица-маски Натальи. В зловещем сером лимбе театрального зала развернется ее поминальный перформанс, мистерия новой драмы, избравшей язык свидетельства. Полупустые ряды заполнят люди и надувные куклы — выжившие синие, погибшие белые и напавшие черные. Прежние зрители станут действующими лицами, проживая в кратких монологах ход давних событий, разберут сцену, чей язык больше не годится этому новому театру — театру партера. Они забаррикадируются от внешнего мира в плену памяти, совести, боли. Все еще называя себя заложниками, они словно бы остаются ими по сей день. Среди участников вечера-реквиема появятся молодые артисты «Гоголь-центра» Филипп Авдеев и Роман Шмаков, еще детьми принимавшие участие в постановке «Норд-Оста».

В самом первом, будто бесконечном кадре-эпизоде театральный зал — это абстрактная композиция опрокинутых в острую диагональ зрительных рядов, меж которых ползет желтый жук пылесоса. Его монотонный бубнеж — первый из голосов механической сюиты звукового террора, образующего траурный мелос этой картины. Вспомним, что оркестровую яму «Норд-Оста» превратили в выгребную, и прослушаем целиком партию грохочущей по ступенькам тележки с напитками — от последнего до первого ряда амфитеатра. Насладимся стреляющим речитативом в ярости захлопываемого вновь и вновь окна. Но не менее значимы немота и лепет, невозможность разговора. Ослабленные, кроткие интонации матери — и немилосердная, злопамятная истерика дочери в свирепом исполнении Ксении Зуевой равно необходимы этому фильму-катастрофе. Чем помнить так, не лучше ли забыть все?

«Пугало»

Режиссер Дмитрий Давыдов

Кадр из фильма «Пугало»Кадр из фильма «Пугало»© Bonfire Production

Первый в истории «Кинотавра» якутский фильм (заслуженно получивший главный приз фестиваля) начинается как мистический хоррор, но окажется хрониками боли и ужаса несчастной матери перед бедами мира и собственной невосполнимой бедой. У призрачного, безымянного существа, почти потерявшего человеческий облик, есть пол и где-то там, в мире, — ребенок, отнятый много лет назад. Искать его Пугалу помогает сельский участковый.

Косматая, немытая, оплывшая от спирта и горя, зашитая в шкуру одиночества женщина извлекает из односельчан хвори (она то ли шаман, то ли целительница). К ней приходят с несчастьями и дарами, с огнестрельными и бесплодием, с консервами и унтами, но боятся, еле терпят и гнобят кто во что горазд. После каждого акта мистического исцеления ее рвет кровью или пулями, судя по металлическому перестуку извергаемых за кадром дробин.

Приняв водки, Пугало корчится в пьяном плясе и отходит от страдания в тепле котельной, непроницаемая, недоступная для человеческого контакта. Дмитрий Давыдов отслеживает конвульсии героини, не вызывая у зрителя желания отвернуться, отрешенно, будто строит график сопротивления материи беззаконному вмешательству чуда. По контрасту с трудными процессами, происходящими с ее телом, монтаж жизни Пугала обескураживающе прост. Сцена за сценой Давыдов приближает контакт с героиней, настраивает на ее дыхание, толчки крови, которую она выблевывает вместе с чужой болью, дает ей голос — якутскую скрипку — кырыымпу.

Кадр из фильма «Пугало»Кадр из фильма «Пугало»© Bonfire Production

Пугало работает с потаенным, пугающим миром нутра, больным, скрытым от человека. Механику и последствия этой работы Давыдов оставляет за кадром, сосредотачиваясь на не менее больном и надорванном мире снаружи с его поверхностным строем отношений сильных и слабых, сытых и голодных, право имеющих и дрожащих. «Пугало» существует на границе этих миров. Чудо исцеления предстает в нем противной рутиной, но зато рутинный, обыденный мир показан как приступ магии, волшебный припадок, отчасти напоминая сказочную аскезу позднего кинематографа Алексея Балабанова, работавшего с метафорой как с уликой. Такого кино у нас не появлялось много лет. Это сеанс чистейшей киногении, которая обходится без согревающих мелодраматических эффектов, но сама вырабатывает тепло, как костер, на который можно смотреть бесконечно.

В Москве «Пугало» покажут 22 сентября, «Конференцию» — 24-го в летнем кинотеатре Garage Screen.


Понравился материал? Помоги сайту!

Ссылки по теме
Сегодня на сайте
Елизавета Осетинская: «Мы привыкли платить и сами получать маленькие деньги, и ничего хорошего в этом нет»Журналистика: ревизия
Елизавета Осетинская: «Мы привыкли платить и сами получать маленькие деньги, и ничего хорошего в этом нет» 

Разговор с основательницей The Bell о журналистике «без выпученных глаз», хронической бедности в профессии и о том, как спасти все независимые медиа разом

29 ноября 202319759
Екатерина Горбунова: «О том, как это тяжело и трагично, я подумаю потом»Журналистика: ревизия
Екатерина Горбунова: «О том, как это тяжело и трагично, я подумаю потом» 

Разговор с главным редактором независимого медиа «Адвокатская улица». Точнее, два разговора: первый — пока проект, объявленный «иноагентом», работал. И второй — после того, как он не выдержал давления и закрылся

19 октября 202325172