14 февраля 2019Театр
144

Гвоздь программы

«Теллурия» Константина Богомолова в Театре на Таганке

текст: Антон Хитров
Detailed_picture© Сергей Трифонов

Роман Сорокина — красивый выбор для Таганки. В свои лучшие годы театр пристально следил за новой прозой: Борис Можаев, Борис Васильев и Юрий Трифонов заменяли Юрию Любимову современников-драматургов, среди которых его никто особенно не интересовал.

Правда, по счастью, в последние годы здесь появились и другие приоритеты — помимо сохранения традиций. Директор Ирина Апексимова представляет себе Таганку кураторским театром наподобие МХТ времен Олега Табакова, который приглашает непохожих режиссеров, совмещает штатных артистов с внештатными и работает на разную публику — от аудитории условной «Практики» до поклонников мюзикла.

Последняя премьера доказала: план работает. Визит Константина Богомолова — самое интересное из всего, что случалось на Таганке со времен «Группы юбилейного года», команды, которая посвятила 50-летию театра серию документальных выставок и спектаклей.

© Сергей Трифонов

Для самого Богомолова Сорокин — все равно что Чехов для Станиславского или, раз уж речь о Таганке, Бертольт Брехт для Любимова. Автора «Нормы» в его спектаклях больше, чем кого бы то ни было из театральных предшественников. И хотя с романом «Теллурия» Богомолов поступил деликатнее, чем с «Идиотом» и «Борисом Годуновым», — ни слова не добавил от себя, — зрителю легко поверить в обратное: иногда они с Сорокиным похожи до смешения.

Роман «Теллурия» состоит из 50 новелл, объединенных лишь общей вселенной. Новая мировая война покромсала политическую карту не хуже первых двух, современную цивилизацию сменило футуристическое Средневековье, а самым ценным ресурсом стал психотропный металл теллур — из него делают гвозди и забивают прямо в мозг.

Богомолов отобрал 10 или 15 сюжетов — например, такой: немецкий репортер освещает карнавал в Кельне — первый с тех пор, как город отбили у исламистов. Или такой: новоиспеченный рязанский князь объясняет москвичу, то есть иностранцу, почему разделенная Россия лучше целой. Или вот еще: люди с песьими головами, выращенные в пробирках, бегут из крепостного театра в республику Теллурию — на родину теллуровых гвоздей.

© Сергей Трифонов

Все эти эпизоды так обособлены друг от друга, что зрители, не сговариваясь, аплодируют после окончания каждого — и это наверняка входило в режиссерский замысел, потому что согласовано с духом романа. Ведь если что-то и связывает воедино текст Сорокина, то это как раз идея разрушенных связей: большие страны распадаются на маленькие, города — на гетто, языки — на диалекты, виртуозно сконструированные писателем. Общество — на отрешенных теллуровых наркоманов, а люди как биологический вид — на великанов, лилипутов и собакоголовых. Мир «Теллурии» слишком раздроблен, чтобы рассказывать о нем цельную историю.

Сорокинская проза каждый раз подталкивает Богомолова к тому, чтобы урезать режиссерский инструментарий, — настолько самодостаточной она ему кажется. Варшавский «Лед» был гораздо строже всего, что он делал тогда в Москве, а «Теллурия» гораздо строже и «Льда», и всех нынешних — таких, казалось бы, аскетичных — работ вроде «Трех сестер» или «Славы».

Для Богомолова Сорокин — все равно что Чехов для Станиславского. Или, раз уж речь о Таганке, Брехт для Любимова.

Простые мизансцены, нейтральные костюмы, неброский реквизит. Никаких видеокамер, никаких музыкальных номеров. Минимум телодвижений. Главный материал, из которого сделан спектакль, — интонация. Она не менее разнообразна, чем язык романа. Мы слышим и рабочих, и дворян, и воинов, и фантастических тварей, и все как один поразительно достоверны — при том что Игорь Миркурбанов и Сергей Епишев работали с Богомоловым много раз, а Ирина Апексимова и звезда любимовского театра Любовь Селютина никогда с ним дела не имели.

В сущности, это почти читка — если не считать радикального преображения пространства. В этом плане «Теллурия» перекликается с «флагманским» проектом той самой «Группы юбилейного года» — спектаклем Дмитрия Волкострелова «1968. Новый мир».

В театре все, что расположено за пределами сцены, по умолчанию — слепая зона вроде рекламных баннеров по краям страницы. Но знаменитый зал Таганки, бывший анклав свободы, похожий на дощатую каюту Ноева ковчега и внешне, и по функции, — слишком яркий символ, чтобы хороший художник им не воспользовался.

В «Новом мире» Ксения Перетрухина перекрыла сцену фальшстеной, обшитой тем же деревом, что и настоящие стены. Декорация продолжала зал — тем самым превращая его в декорацию.

© Сергей Трифонов

В «Теллурии» Лариса Ломакина поступила еще решительнее: взяла старую планировку и поверх начертила новую. Трибуны, надстроенные над партером и сценой, образуют воронку, как в цирке (или как в аду Данте): восемь внешних кругов — для зрителей и два внутренних — для актеров. Самый маленький круг — просто яма в полу. Над восьмым, последним, рядом возвышается пустой трон, заменяя то, чего никогда не было и не могло быть на демократической Таганке, — царскую ложу.

В общем, театральный зал становится моделью мира, описанного в романе: границы бесцеремонно переделаны, а средневековые ценности победили. Разумеется, зрители в этой модели выступают актерами массовки. Вообще втянуть публику в действие, не ломая четвертую стену, — это ноу-хау Богомолова: в «Годунове» режиссер навязывает ей роль народа, в «Волшебной горе» делает из нее пациентов туберкулезного санатория, а в «Теллурии» — разобщенных и несвободных людей будущего. По сути, иммерсивный театр — только работает он тоньше, чем обычно.

ПОДПИСЫВАЙТЕСЬ НА КАНАЛ COLTA.RU В ЯНДЕКС.ДЗЕН, ЧТОБЫ НИЧЕГО НЕ ПРОПУСТИТЬ


Понравился материал? Помоги сайту!

Сегодня на сайте
Елизавета Осетинская: «Мы привыкли платить и сами получать маленькие деньги, и ничего хорошего в этом нет»Журналистика: ревизия
Елизавета Осетинская: «Мы привыкли платить и сами получать маленькие деньги, и ничего хорошего в этом нет» 

Разговор с основательницей The Bell о журналистике «без выпученных глаз», хронической бедности в профессии и о том, как спасти все независимые медиа разом

29 ноября 202347543
Екатерина Горбунова: «О том, как это тяжело и трагично, я подумаю потом»Журналистика: ревизия
Екатерина Горбунова: «О том, как это тяжело и трагично, я подумаю потом» 

Разговор с главным редактором независимого медиа «Адвокатская улица». Точнее, два разговора: первый — пока проект, объявленный «иноагентом», работал. И второй — после того, как он не выдержал давления и закрылся

19 октября 202332877