13 декабря 2017Театр
201

«Нуреев» как «Матильда»

Элита взыскует чего-то роскошного и блестящего — с любовью, как бы запретными сюжетами и всем тем, что у нас принято понимать под гламуром

текст: Лейла Гучмазова
Detailed_picture© Павел Рычков / Большой театр

В балете наконец случился «Нуреев». Мы помним, как все начиналось: два с лишним года назад не нуждающаяся в представлении постановочная команда Серебренников/Посохов/Демуцкий изготовила для Большого театра «Героя нашего времени» — милый, культурный спектакль с непривычно качественной для балета режиссурой, лиричной в дуэтах хореографией, грамотной музыкой, смущавший глаз разве что подлинными людьми с ограниченными возможностями в роли солдат тогдашней Кавказской войны. Вдохновленный успехом Владимир Урин предложил тем же авторам карт-бланш на еще один балет — из предложенных гендиректором Большого сюжетов они выбрали биографию Нуреева. Дальше все участники событий жили своей обычной жизнью и, как водится, к премьере попали в цейтнот, впрочем, не такой уж ужасный, чтобы кривая не вывезла на оркестровую репетицию. А на ней дирекция Большого почему-то схватилась за голову и, посовещавшись, решила премьеру «попридержать» — то ли совсем упразднить, то ли перенести на неопределенное будущее; истинная подоплека июльских событий так и осталась неизвестной.

То ли скандал получился слишком громким, то ли на кухне продумали другую подачу горячего, но на минувших выходных «Нуреева» все-таки предъявили широкой общественности. Спойлер первый — для морально некрепких: с детьми туда можно, ничего такого. Спойлер второй — для тех, кто старается следить за модой: за «Нуреева» стоит заплатить любую цену, ибо в свете о нем будут судачить еще очень и очень долго. Спойлер третий — для (около)культурного сообщества: почерк Серебренникова, отбывавшего премьеру под домашним арестом, виден в каждой сцене спектакля.

© Михаил Логвинов / Большой театр

Коллега К. недавно горевала о тоннельном сознании критика — о мышлении в стиле «такое мы уже видали», «это уже было» etc. Чем профессиональнее специалист, тем больше и чаще ему кажется, что все, что он видит, напоминает уже когда-то виденное, и справиться с этой профдеформацией помогает только умение отключать «анализатор» и «улучшайзер». Это во многом как раз случай «Нуреева»: аукционные сессии, на которых после смерти героя продают его личные вещи, — точь-в-точь «Дама с камелиями» Джона Ноймайера, бутафорский цех даже молоточек, поди, не стал переделывать. Класс Вагановского училища — мало ли мы видели спектаклей с вынесенными на сцену балетными уроками, даже беглый список получится в пять строк. Советские ансамбли песни, где тетки с халами и бархат долу, — так Митя Черняков любовался ими давным-давно, чуть ли еще не в «Жизни за царя». И так далее, и тому подобное, но…

Почерк Серебренникова, отбывавшего премьеру под домашним арестом, виден в каждой сцене спектакля.

Аукционы у Серебренникова разные — есть американский, где суета и злато, а есть французский, где грустят верные кумиру старушки, разбирая сентиментальные мелочи. В балетном классе крепко приукрашенному переростку Рудику — в спектакле Большого он выше всех на голову и весь в белом, хотя на самом деле был малорослым амбициозным провинциальным утенком — поначалу внимают портреты Николая II и Агриппины Вагановой. Пока длится урок, последний русский царь уступает место Ленину, Сталину, Хрущеву — и только портрет «железной Груши» остается неизменным, как battement tendu. Хоровая сцена вообще отзванивает ужасом: металлические заграждения, отделяющие у Серебренникова «правильную» труппу от предателя Родины, по сей день верой и правдой служат отечеству — в премьерный вечер ими перегородили вход в Большой, а у лазейки шириной в шаг поставили «пущать-не-велено» полицейского со списком. Спектакль, как принято говорить в таких случаях, начинался еще до поднятия занавеса.

© Михаил Логвинов / Большой театр

Несколько раз за вечер приходилось отрывать взгляд от сцены, наблюдая за Юрием Посоховым — если бы металлоискатели Большого театра реагировали на нервное напряжение, хореографа «Нуреева» они приветствовали бы сиреной. Отвечать и за себя, и за того парня — испытание, что говорить, не из легких. Но даже если именно Посохов приутюжил фотосессию у Ричарда Аведона или променад парижских трансвеститов, в «Нурееве» все равно чувствуется насквозь театральный взгляд Серебренникова. Мало того, собственно хореография спектакля с видовым определением «балет», идя в ногу с режиссурой, точно делает свое дело. Танцевальные монологи коллег и друзей Нуреева, монтирующиеся с чтением написанных специально для спектакля текстов его героев, балетный класс Эрика Бруна и Руди, гениальный в чуткости парафраз адажио с четырьмя кавалерами Руди-звезды, дерганья не бог весть какого Нуреева-хореографа на посту шефа балета Парижской оперы и хореография блистательного финала — все это целиком и полностью заслуга Посохова.

Темпераментный Илья Демуцкий не удержался и вскоре после премьеры посетовал в Фейсбуке — а почему, собственно, в отзывах игнорируется работа композитора? Воздадим Демуцкому должное: его «Нуреев» — плод тщательного труда, партитура дансантная, то есть раскладываемая на па, и абсолютно балетная, то есть одновременно приземленная и возвышенная. Способы обработки и вкрапления цитат — из «Лебединого», «Баядерки», «Спящей» и всепобеждающего адажио из «Щелкунчика» — корректны и нелинейны; приведенный Серебренниковым за ручку в Большой никому не ведомый композитор и вправду стал взрослым.

© Павел Рычков / Большой театр

Даже после «паузы на размышление» спектакль получился дерзкий, богатый, впечатляющий. Говоря откровенно, весь его знойный эпатаж, который порадовал бы даже самого Нуреева, выстроенность по законам зрелища и приемы в лоб — все это мне не близко, хотя в доме повесившегося не говорят о веревке. Нет в «Нурееве» и буферной зоны от зрелища, как было в случае с «Дорианом Греем» массовика-затейника Мэтью Боурна, самого близкого к Серебренникову из известных мне режиссеров музыкального театра. Мне куда роднее не такие эффектные, но более тонкие идеи Алексея Ратманского в «Болте» Шостаковича — тоже вопиющие об особом одиночестве человека в эпоху более страшную, чем уютные шестидесятые «Нуреева». Но — из тела дрожь не выкинешь, и критик со своим тоннельным мышлением неизбежно никнет от напора и силы эмоций, транслируемых со сцены — пускай и самыми простыми методами. Восклицательный знак в спектакле ставит финал: маленький и жалкий, во фраке и белой мягкой шапочке Руди тихонько, на заплетающихся ногах, спускается в яму и дирижирует оркестром. А на сцене — спасибо Посохову! — в бесконечную вереницу «Теней» из «Баядерки», этот эталон мудрости, ясности мысли и красоты академического танца, вплетаются юноши-эльфы, олицетворяя укрепленные Нуреевым мужские позиции в балете — и его же авторства укрепление смысла самого балета в сегодняшнем дне.

© Дамир Юсупов / Большой театр

…Но, как ни баррикадируйся в башне из слоновой кости, при любых колебаниях почвы ее качает не хуже обычной, всем нужной (и куда более устойчивой) водонапорной. Популярный поисковик давеча выдал топ самых частотных запросов за уходящий год: на третьем месте — «Матильда» и спровоцированный ею скандал. Так вот «Нуреев», как ни крути, выглядит этакой «Матильдой» для элиты — в конце концов, она тоже взыскует чего-то роскошного и блестящего, с любовью, как бы запретными сюжетами и всем тем, что у нас принято понимать под гламуром.


Понравился материал? Помоги сайту!

Сегодня на сайте
Елизавета Осетинская: «Мы привыкли платить и сами получать маленькие деньги, и ничего хорошего в этом нет»Журналистика: ревизия
Елизавета Осетинская: «Мы привыкли платить и сами получать маленькие деньги, и ничего хорошего в этом нет» 

Разговор с основательницей The Bell о журналистике «без выпученных глаз», хронической бедности в профессии и о том, как спасти все независимые медиа разом

29 ноября 202353111
Екатерина Горбунова: «О том, как это тяжело и трагично, я подумаю потом»Журналистика: ревизия
Екатерина Горбунова: «О том, как это тяжело и трагично, я подумаю потом» 

Разговор с главным редактором независимого медиа «Адвокатская улица». Точнее, два разговора: первый — пока проект, объявленный «иноагентом», работал. И второй — после того, как он не выдержал давления и закрылся

19 октября 202337172