6 декабря 2017Театр
147

Хорошо сделанная пьеса

«Солнечная линия» Ивана Вырыпаева и Виктора Рыжакова в ЦИМе

текст: Кристина Матвиенко
Detailed_picture© Екатерина Краева

Худрук ЦИМа Виктор Рыжаков вновь ставит своего любимого драматурга: с романтического «Кислорода» в «Театре.doc» началась московская часть их биографии, которая спустя пятнадцать лет продолжается «Солнечной линией». Тут тоже есть два протагониста, но это уже не несущиеся друг к другу на космической скорости Саша и Саша, а добропорядочные буржуа Барбара и Вернер, пытающиеся как минимум не развестись — пускай в пять часов утра на кухне их благополучного дома к этому все и идет.

Рыжаков — рекордсмен по постановкам пьес Вырыпаева: «Бытие № 2» со Светланой Ивановой и Александром Баргманом и «Июль» с Полиной Агуреевой в «Практике» плюс три спектакля в МХТ им. Чехова складываются в многолетний диалог, который режиссер ведет с важнейшим русскоязычным драматургом современности. Территория этого диалога и одновременно его предмет — актерское существование, исследуемое Рыжаковым год за годом. Выбрав Вырыпаева в собеседники, Рыжаков-режиссер и Рыжаков-педагог поставил себе сложнейшую задачу: раскусить пресловутую новую естественность, зашитую в хитроумных, релятивистских текстах, так умело обманывающих зрителя, готового поверить, что вырыпаевские изящные обманки и есть философские инструкции для жизни.

© Екатерина Краева

На широкой площадке ЦИМа — затянутый крафтовой бумагой помост (Рыжаков впервые работает с выдающимся сценографом Николаем Симоновым), по центру которого замерли Андрей Бурковский и Юлия Пересильд в одолженной у Барбары Брыльской меховой шапке. Музыкальный сигнал — и начинается словесная баталия, в кульминационные моменты переходящая в рукоприкладство: ближе к финалу одетые от Bosco di Ciliegi герои «Солнечной линии» изобьют друг друга всеми возможными, как в ужастиках, способами, с карикатурным ломанием рук и смачными ударами в пах. Фоном для изматывающего, патетичного, смешного поединка, пересыпанного изящным матом, служит видео Владимира Гусева, изображающее то интерьер дома, то косой дождь, а в момент трогательного признания взрывающееся россыпью космоса.

Буква пьесы и есть буква спектакля.

Отточенность и повторяемость формы, насаженной на жестко заданный ритм, позволяют не только узнать фирменный почерк Рыжакова, но и почувствовать фактуру и музыку вырыпаевской пьесы. Когда с блестящей зеркальной поверхности сдернут бумагу, а помост перевернут горизонтально, артисты окажутся на территории, где каждое движение и каждое слово могут оказаться смертельно рискованными — и в прямом, и в переносном смысле. «Солнечная линия» в ЦИМе — спектакль о том, как трудна всякая попытка коммуникации и как ею порой бывает легче пренебречь, чем бороться до конца.

© Екатерина Краева

Согласно Вырыпаеву (а чем он не теоретик современного театра?), буква пьесы и есть буква спектакля: чем лаконичнее будет режиссер, тем успешнее он справится с текстом. «Солнечная линия» и в самом деле напоминает маленький движок складно устроенного механизма: в ней слово равносильно действию — и это не игра в ситуацию, не система удачных реприз, а цепная реакция театрального диалога, в котором первая же реплика срабатывает как спусковой крючок. Таких узнаваемых в своих фрустрациях Барбару и Вернера, напоминающих героев бесчисленных мещанских теледрам, слово ведет, обманывает, мешает им наладить контакт — но в конечном счете дарит шанс. Проведя наедине несколько часов кряду, они совершают круг: от полного непонимания — к попытке приблизиться друг к другу, правда, под чужими именами.

Эффект «Солнечной линии» строится на сочетании нежности и брутальности, иронии и патетики, и эта игра регистрами требует от исполнителей одновременно и высокого мастерства, и отречения от ремесленности. Секрет правильного исполнения пьесы кроется в лавировании между жанром, произнесением текста на большой скорости, характерностью и способностью остаться собой. Жанр стилизованной семейной драмеди дается обоим легко: зрители смеются, узнавая в героине Пересильд весь диапазон женского от мягкости до стервозности, в герое Бурковского — сходящего с ума от иррациональной логики партнерши архетипического мужчину. Текст Вырыпаева летит как комета, временами врезаясь — тем самым производя комический эффект — в попытки сцены объяснить все бытовой логикой.

© Роман Канащук

Но в том, что касается личного присутствия, «Солнечная линия» представляет собой антитезу простому и энергичному «Кислороду», навсегда переломившему ход новейшей истории российского театра. В прямодушии тогдашнего вырыпаевского манифеста было схвачено существо времени, взыскующего новой искренности и нигилизма — и не находившего их в театре. В искушенных конструкциях вырыпаевских пьес 2010-х искренность спрятана за системой остранений — но и в них сохраняется жизнетворческий потенциал: проходя через пьесу, как через огонь или воду, зритель получает реальный опыт «лечения словом». В этом смысле один из подзаголовков «Солнечной линии» — «комедия, в которой показывается, как может быть достигнут положительный результат» — очень точно отражает реальность спектакля Рыжакова: при правильном исполнении результат налицо.


Понравился материал? Помоги сайту!

Сегодня на сайте
Елизавета Осетинская: «Мы привыкли платить и сами получать маленькие деньги, и ничего хорошего в этом нет»Журналистика: ревизия
Елизавета Осетинская: «Мы привыкли платить и сами получать маленькие деньги, и ничего хорошего в этом нет» 

Разговор с основательницей The Bell о журналистике «без выпученных глаз», хронической бедности в профессии и о том, как спасти все независимые медиа разом

29 ноября 202348053
Екатерина Горбунова: «О том, как это тяжело и трагично, я подумаю потом»Журналистика: ревизия
Екатерина Горбунова: «О том, как это тяжело и трагично, я подумаю потом» 

Разговор с главным редактором независимого медиа «Адвокатская улица». Точнее, два разговора: первый — пока проект, объявленный «иноагентом», работал. И второй — после того, как он не выдержал давления и закрылся

19 октября 202333278