17 ноября 2014Общество
410

«Сволочь, на кого ж ты нас оставляешь?!»

Светлана Рейтер записала рассказ московского врача, который решил уехать из страны

текст: Светлана Рейтер
Detailed_picture 
Врач, анестезиолог-реаниматолог

Я работаю в двух больших городских больницах уже двенадцать лет — то, что происходит сейчас с медициной, кажется мне совершенно неправильным. С большим конфликтом интересов делается некая реформа, которая на самом деле является не реформой, а попыткой снять с себя все социальные обязательства. Вместо того чтобы учить молодых врачей на Западе — а в России нет ни одного учебного центра, врачи учатся на людях, что совершенно неверно, — из больниц выгоняют десятки человек.

Не могу сказать, что в наших больницах можно полечиться только за взятки, — все зависит от того, что за доктор, какой он человек. Какой-то человек не возьмет благодарность от пациента, а кто-то будет на ней настаивать. Плановым хирургам и анестезиологам дают такие благодарности, и я не вижу в этом ничего плохого — хотя находятся люди, выжимающие взятки. У больного уже сложился стереотип: «Хочешь лечь в больницу — неси бабло». Никто не задумывается о том, что денег у больного просто может не оказаться, но и в этом случае его в городскую больницу возьмут. А у меня один вопрос к реформе: если все врачи, которых сейчас уволят из клиник, скопом пойдут в коммерческие медицинские центры, то кто к ним приходить-то будет?! Бабушки семидесятилетние на такое лечение не наберут.

Полно происходит всякого говна в последнее время: больной с острой болью в животе вызывает «Скорую помощь», она четыре раза к нему приезжает, но в больницу его не везет. Доктора неотложки говорят, что у них есть распоряжение — не надо сразу тащить больного в стационар, надо оставить вызов в ближайшей поликлинике. Раньше доктор со «скорой» знал, что если он кого-то не повез в больничку, а с больным что-то случилось, то ему за это ввалят. Мы из-за этого страшно матерились, поскольку к нам везли всех без разбора. Теперь другая крайность: они оставляют вызов, больной остается лежать дома, а к нему приходит участковый терапевт. А он, по сути, не очень знает, что делать с острой болью в животе, поскольку не очень хирургически подкован. И вот лежит человек четыре дня, страдает, вызывает несколько раз подряд «скорую», его наконец привозят в больницу. Тут выясняется, что у пациента лопнул аппендикс. Двадцать первый век, город Москва. Это просто безобразие! И таких случаев достаточно много — особенно в последнее время. Руководство пытается минимизировать дорогостоящий больничный трафик, но разве так можно делать?!

Это не реформа, а попытка снять с себя все социальные обязательства.

Скажем так: разнообразного дерьма хватало всегда, но сейчас административный гнет давит с такой силой, что нельзя ни вздохнуть, ни охнуть. Сейчас, например, они начали жесткую борьбу с совместителями. Почему? Зачем? Сейчас доктор работает в клинике, в свободное время подрабатывает в другой больнице. Он не занимает чье-то чужое место! Совместитель — это очень выгодно, он не требует надбавок, а работает на голой ставке. Сейчас с такими совместителями борются. Я думаю, эта борьба вызвана желанием обрубить нам всяческую свободу маневра — закрыли, допустим, больницу, где ты работал на полную ставку, так ты можешь пересидеть на второй работе, искать дополнительное место. Сейчас такой возможности нет. Тут еще один момент: по правилам, если ты в течение года не нашел себе новое место, ты теряешь 30% оплаты за непрерывный стаж. Если тебя, грубо говоря, выгнали и ты сразу не нашел себе место, то теряешь довольно серьезные деньги. До фига денег, на самом деле.

К клиникам, в которых я работаю, присоединили несколько больниц. У нас убрали терапевтическое отделение, закрыли неврологию — самую лучшую, которая в районе была. Видимо, идет идея в сторону хирургии и прочего инвазивного лечения — на такое выделяют квоты ВМП (высокотехнологичная медицинская помощь. — Ред.), их хорошо оплачивает государство. Любая замена сустава стоит изрядных денег, а за бабушку, которая с инсультом лежит в отделении неврологии, государство много не заплатит, кому эта бабушка вообще нужна?! В нашем отделении было 60 коек, куда деваться больным, непонятно.

В конце месяца я уезжаю в Европу. Все, не могу здесь больше, невозможно. У меня трое детей, я в группе риска. Я, конечно, надеюсь за границей когда-нибудь устроиться на работу по специальности — на первое время деньги есть, продали квартиру. Не найдем работу — ну, будем с женой мести улицы. Я тебе хочу сказать, что лучше я буду там мести улицы, чем здесь, в родном городе. Все мои знакомые говорят: «Сволочь, на кого ж ты нас оставляешь?!» А что я могу сделать? Это уже затрагивает меня лично как медицинского работника — когда экономика устроена плохо, есть риск оказаться на улице, а мне этого совсем не хочется. Понятно, что меня там никто не ждет — но и здесь я скоро буду никому не нужен. Много ли врачей уезжает? Из моих знакомых двое уже уехали, трое скоро собираются. Да что далеко ходить: в департаменте образования стоит очередь врачей, которые ставят апостили на свои дипломы, чтобы документы можно было за границей верифицировать.

Правильная экономика всегда гуманитарна.

Люди из телевизора говорят: «А что вы хотите? Скоро у нас будет так же, как на Западе, — врачей мало, зато зарплаты у них будут большими. Койки сократятся, с грыжей никто неделю держать не будет». Я согласен, это идеальная картина. Но давайте пойдем в поликлинику ближайшую и попробуем полечиться. У вас это займет месяц, а то и два. У человека, который работает с 9 до 5, просто нет на это времени.

Моя жена недавно позвонила в детскую поликлинику. Говорит, ребенок заболел, сопли. Врач спрашивает: «К вам прийти или вы сами знаете, что делать? Если нужно, лечите сами, а мы потом справку в школу дадим, когда выписываться придете». То есть доктор просто запишет, что он был на вызове и у ребенка, допустим, ОРЗ. А если это вдруг менингит? Ребенок помрет за два дня, не дай Бог. И что потом этот врач у себя запишет?! С другой стороны, когда участковому терапевту надо обойти 40 адресов ежедневно, мало кто выдержит. Терапевты в больницах жалуются: «Нам некогда бабок осмотреть, которые в коридорах лежат». Вы не представляете, сколько им бумаг нужно заполнить! Больные в коридорах лежат и в терапии, и в гематологии — а сейчас еще койки сокращают.

Мне кажется, бабло в медицине распределяется совсем неправильно. Знаете, как все должно быть устроено? Простой пример: в городской больнице № 7 на Каширском шоссе сто лет назад поставили одноразовые контуры для аппаратов искусственной вентиляции легких. Просто пришел умный парень, посмотрел статистику: если в аппаратах ИВЛ использовать многоразовые контуры, то выйдет, конечно, дешевле, но с такими контурами высок риск развития у больного пневмонии. А одноразовые контуры дороже, но риск пневмонии ниже. А значит, экономия антибиотиков, экономия койко-мест. Правильная экономика всегда гуманитарна, а то, что происходит сейчас, к гуманитарности не имеет никакого отношения.

В регионах ситуация еще хуже, чем в Москве. Я вот ходил на митинг против закрытия больниц, там мне один врач из провинции сказал: «Поздновато вы зашевелились, у нас давно такое творится». У меня медсестры в Московской области работают, так они рассказывают: если бабка лет за восемьдесят, к ней «Скорая помощь» просто не едет.

Почитайте также колонку Катерины Гордеевой о вреде бесплатной медицины — и опасностях ее реформы


Понравился материал? Помоги сайту!

Сегодня на сайте
Елизавета Осетинская: «Мы привыкли платить и сами получать маленькие деньги, и ничего хорошего в этом нет»Журналистика: ревизия
Елизавета Осетинская: «Мы привыкли платить и сами получать маленькие деньги, и ничего хорошего в этом нет» 

Разговор с основательницей The Bell о журналистике «без выпученных глаз», хронической бедности в профессии и о том, как спасти все независимые медиа разом

29 ноября 202320735
Екатерина Горбунова: «О том, как это тяжело и трагично, я подумаю потом»Журналистика: ревизия
Екатерина Горбунова: «О том, как это тяжело и трагично, я подумаю потом» 

Разговор с главным редактором независимого медиа «Адвокатская улица». Точнее, два разговора: первый — пока проект, объявленный «иноагентом», работал. И второй — после того, как он не выдержал давления и закрылся

19 октября 202325847