3 ноября 2015Литература
66

Нос Бентама / Зачем читателю «НОС»?

Сергей Сдобнов о дебатах вокруг шорт-листа премии «НОС» и Красноярской книжной ярмарке

текст: Сергей Сдобнов
Detailed_picture© Сергей Сдобнов

В Красноярске почти нет одинаковых домов, и в центре уживаются пустыри, высотки и деревянные домики в один этаж. Мимо них едет добрый таксист, который знает про книжную ярмарку в родном городе. Таксист рассказывает про остров совсем рядом с городом, через каменный мост, там заповедник и парки, возможно, остались и звери. Отец таксиста живет в маленьком деревянном домике на земле, живет там уже много лет, и вдруг ему говорят: «Здесь будет дорога, так что не стройся тут особенно». После расселения обещают квартиру, не в центре, но все же. «Что ему делать в этой квартире?» — сокрушается таксист и показывает на дорогу. «Тут раньше был аэропорт, прямо где мы едем, в центре города, и вот представь — мы на той взлетной полосе сейчас». Потом добавляет: «А метро у нас так и не построили, и дорога — сам видишь». Едем — впереди острые углы и круглые балконы; все кварталы настолько разные, что сомневаешься, в одном ли ты сейчас городе. Гостиницы тут называются «Сибирь» и «Красноярск», а пароходство «Енисейское». Только остановишься — понимаешь: вокруг простор, между домом и следующим кварталом — воздух и небо, в размеры которых веришь не сразу. Подъезжаем к КЦ «Сибирь» — туда привезли книги со всей России и школьников со всего Красноярска, остальные добираются по своей воле.

© Сергей Сдобнов

Красноярская ярмарка книжной культуры (КРЯКК) захватила все пространства КЦ «Сибирь». Фонд Прохорова привез сюда издательства, которые вместе можно встретить только на non/fiction в ЦДХ. Гости ярмарки заняли гостиничные номера, и неделю комплекс напоминал улей.

В холле у информационного окна стоит странный персонаж, сбежавший из советской анимации, немного смахивающий на северного Матроскина и пока не определившийся, на какой круглый стол он хочет пойти и о чем предстоит ему в этой жизни читать. Как только он пересечет зону ресепшена, то попадет в круговорот круглых столов, презентаций, выставок и дебатов. Отдохнуть он сможет в очереди за кофе или обедом, но лучшее укрытие — ретрокинотеатр или кафе на верхних этажах комплекса.

© Сергей Сдобнов

Центральная тема КРЯКК 2015 года — «Карта Родины: художественное освоение пространства». С одной из сцен слышно, как «советский археолог рассказывал об уничтожении советских археологов и случайно упомянул про вырезание всех советских краеведов в 37-м году». Рядом со стендом детского издательства «Поляндрия» произносят: «У нас ничего нет для подростков — могу показать вам смысл жизни и отправить к “Розовому жирафу” и “Самокату”». В холле КЦ «Сибирь» висят плакаты студентов В. Меламеда и не только. Подробнее можно посмотреть тут (куратор проекта — Андрей Логвин). Первый вывод — посетитель попадает в пространство историй. Его постоянно преследуют обрывки диалогов, лекций, ситуаций, сразу понятна фрагментарность жизни.

© Сергей Сдобнов

Впереди — клуб КРЯКК, там и состоятся дебаты премии «НОС»-2015. Лонг-лист можно посмотреть тут — он получился из 165 книг. Любой человек может проголосовать за любимую книгу на сайте премии. Дебаты начинаются, и члены жюри выдвигают 4 книги из лонга и объясняют свой выбор в удобной форме. Напомним читателям особенности «НОСа».

Три кита «НОСа»

1) «Современность/инновационность текущей прозы организаторы премии рассматривают, прежде всего, под углом “новой социальности” литературного текста: как создание новых смыслов, новой системы художественных координат, новой ментальной и метафорической карты мира».

2) «Премия мыслится как важная интеллектуальная площадка для критических дискуссий о художественном эксперименте в современной литературе, о модернизации критического инструментария оценки произведения, о новых взаимоотношениях письма и визуальности, искусства и общества, этического и эстетического, художественного и политического, о самих границах художественности».

3) «Основная задача проекта — усовершенствовать институт отечественной критики путем модернизации жанра литературной премии. Главная особенность премии “НОС” — открытость процесса принятия решений. Непременным условием работы жюри является необходимость публично аргументировать выбор финалистов и победителя в рамках ток-шоу в присутствии и при активном участии журналистов, литераторов и культурной общественности».

Модератор дебатов «НОСа» — издатель «НЛО» и директор Фонда Михаила Прохорова Ирина Прохорова задает первый и традиционный вопрос жюри.

Ирина Прохорова: Почему что-то входит в лонг-лист, а что-то не входит?

Константин Богомолов (театральный режиссер, филолог, председатель жюри): В лонг-листе есть произведения, не принимаемые кем-то из членов жюри. Но все эти тексты отвечают нашим представлениям об интересной, хорошей литературе с точки зрения читателя. Конкретных критериев нет. Нам важно было понять, что очевидно не должно оказаться в этом списке. Мы могли бы сузить лонг-лист до 10 названий, но понимаем, что люди в интернете голосуют и у человека должен быть выбор.

Прохорова: Почему в лонге нет книг Битова и Ерофеева?

Богомолов: Внутри нас и не было обсуждения, включать или не включать. Мы избавлены от некоторой магии имен, и здесь нет позиции «специально не включать мэтров». Каждый из них — это просто один из авторов.

Хотя в лонг-лист произведения мэтров не попали, жюри решило их обсудить.

Дмитрий Споров (историк, руководитель фонда «Устная история») о романе Битова: В своей прозе Битов говорит об отце как о константе существования. Он вроде есть с тобой, но по факту погиб на войне или просто пропал — и ты достраиваешь его сам. Везде в романе чувствуется присутствие «метафизического отца». По языку текст романа пересох. Сам Битов задумал этот текст более 20 лет назад и все это время шлифовал его. Книга Ерофеева про то, как английская королева 15 минут аплодировала его постановке. Это интересно в контексте биографии Ерофеева, а не русской словесности.

© Сергей Сдобнов

Богомолов: Мой первый кандидат — Александр Ильянен. Роман «Пенсия» был поддержан только Анной Гор и мной, а это сложнейший текст очень крупного русского прозаика. Для меня он был интересен формой — это один из текстов, где есть огромная претензия, жеманство, кокетство, и ко всему этому как раз и были претензии других членов жюри. Мне дорог этот текст своей отвагой!

Второй кандидат в шорт — книга Александры Богатыревой о жизни в нашей с вами современности, сочетающая «новую словесность и новую социальность». Один из членов жюри перебивает Богомолова словами, что книга Ильянена могла быть новой словесностью только 100 лет назад, приводя в пример полумифический «приход Маяковского к генерал-губернатору». Богомолов редко остается в долгу и спрашивает: «А что, Иличевский — новая словесность? Для меня это набор банальной эссеистики».

Третий кандидат — книга Полины Барсковой «Живые картины» — «текст очень личный и поэтический, перерабатывающий историю блокады» (о книге читаем тут), четвертая книга — «Житие Данилы Зайцева» — странный неавторский голос, который превращается в авторский.

Прохорова: Читатели вряд ли познакомились со всеми книгами списка. Про Ильянена нельзя ответить «о чем», а «о чем» книга Зайцева?

Богомолов: История блужданий и скитаний старообрядца — это абсолютно необработанный голос человека, который достовернее всех авторских голосов: я ему верю. Понимаете, меня меньше всего интересует сюжетность, мне важен голос.

«Для меня Ильянен и Зайцев как будто соединяются», — отмечает эксперт, Татьяна Венедиктова, указывая на магию языка «Пенсии» и «Жития».

Богомолов: К сожалению, Анна Гор (пятый член жюри, директор Нижегородского (в настоящий момент — Волго-Вятского) филиала Государственного центра современного искусства) не смогла сегодня быть с нами, она выбрала Ильянена, Богатыреву, Барскову, Гузель Яхину, Голованивскую и Зайцева.

Николай Усков (редактор проекта «Сноб»): Книга Гузель Яхиной показывает нам мир средневековья, страшные отношения со свекровью, господство мужа — все как мы представляем, и в этот мир вторгается коллективизация. Путешествие в ад коллективизации становится для нее одновременно открытием нового мира. Меня поразило, что все это написано с точки зрения женщины — перед нами другое измерение человеческой трагедии. Следующий кандидат — Мария Голованивская и ее сборник рассказов «Пангея» — словно о нас с вами и про этот мир, про Россию, но будто и нет, и сборник рассказов Максима Неволошина — истории о человеке из глубинки, который оказывается в Москве, а потом и вовсе в Новой Зеландии. Я как раз люблю сюжет в книгах. Книга Неволошина ровно про нашу жизнь.

Богомолов: Книга Яхиной испещрена червяками как дерево — автор старается написать книгу о том, про что все говорили, книга наполнена адски дурной и концентрированной образностью. Я прямо вижу, как человек стоял перед зеркалом и накладывал макияж на себя.

Мы так хвалим Данилу Зайцева и презираем Ильянена, а это книга не просто про язык — я там вижу фриковость, она меня до слез доводит этим ощущением, что я так пишу, я фрик и вокруг абсолютная пустота и одиночество. Такого рода письмо вызывает ощущение, что автор выпендривается. А кто знает и чувствует за этим реальность фриковой драмы? (Интервью с Ильяненом — тут.)

Для меня книга о блокаде — это не только «Живые картины» Барсковой, но и книга Богатыревой, где человек имеет силы жить в атмосфере сегодняшнего дня, там простое письмо, да непростое — возможное в атмосфере повседневной и прозрачной блокады современной жизни.

© Сергей Сдобнов

Споров: Игорь Левшин и Данила Зайцев — Зайцев не наговаривал текст, а писал, и только он среди этого списка отвечает на вопрос «что делать?» У него все четко. Он несет свою правду. Левшин очень здорово выстраивает личные маленькие сюжеты — играет с образами так, чтобы ты был вовлечен; мне важна такая словесная игра.

Усков о книге Левшина: «Прочел половину книги — она написана только для того, чтобы “нежить врубила стакан и объявила дупло” — вот какой там язык. Я не вижу в этом изящества, я уже не вижу тут и слов».

Прохорова: Что такое вязь языка?

Часть жюри использовала это словосочетание в аргументации, но объяснения не принесли ответа на вопрос.

По скайпу участие в дебатах принимала эксперт премии Анна Наринская.

Наринская: Мы рассуждаем об Ильянене как о новичке? Странно: он уже 20 лет издается — он уже 20 лет бьет в одну точку, это его миссия; если мы отказываемся от Ильянена в этом списке, то мы отказываемся, прежде всего, от важного и интересного видения мира. Перед нами сложная книга. Ильянен живет с пониманием того, что большого количества читателей у него не будет. Книга Полины Барсковой крайне важна — не только из-за блокадной темы: Полина прозаик, поэт и ученый, перед нами проза специалиста.

Про книгу Данилы Зайцева: в Европе премии дают не только писателям, но и издателям, посмотрите, как «Альпина Паблишер» издало книгу.

Тимофей Дзядко (редактор РБК): Книга Яхиной о коллективизации, А. Нуне.

Для меня превалирует сюжет над формой. Поэтому многие названные книги для меня неприемлемы.

Основное внимание привлекали фразы, брошенные то ли в ряды зрителей, то ли в членов жюри. Так, Ирина Прохорова сказала о книге Яхиной, что мы читаем о трагедии общества, где проиграли все.

Выводы Богомолова

Я замечаю голос частного человека, который возвращается в большую литературу, голос не забытый и не уничтоженный. Искреннее звучание человеческого голоса в большой форме определяет выбор этого списка. Этот голос испытывает отчаяние, страх и пытается с этим совладать.

Некоторые выводы экспертов

Эксперты премии — Константин Богданов и Татьяна Венедиктова — озвучили тенденцию этого сезона — новая эмигрантская литература: Марголис, Неволошин, Зайцев, в какой-то степени Иличевский и Нуне. Эксперты вспоминали концепцию Изера-Яусса, по которой читатель сам дописывает то, что читает; интересна именно такая литература.

Эксперты замечают, что самое печальное в лонге — предсказуемость ходов, стилей, риторики, например, как в книге победителя «НОСа»-2014 Алексея Цветкова. Полина Барскова, например, непредсказуема, как и Данила Зайцев.

Венедиктова и Богданов обращали внимание жюри на книги Павла Нерлера об Осипе Мандельштаме и отметили две выдающиеся книги: Полины Барсковой и Данилы Зайцева. При этом эксперт заметил, что сложность Ильянена — не новая сложность, все эксперименты в «Пенсии» — повторы истории русской литературы.

Татьяна Венедиктова подчеркнула: «Литература ценна тем, что она побуждает нас к действию! И за счет этого объединяет нас в сообщество, и качество этого сообщества и есть новая социальность. Это не сообщество механической солидарности, а более сложная взаимозависимость с далеким человеком».

В конце второго часа дебатов жюри объявило шорт-лист и удалилось, игнорируя вопросы из зала.

Гузель Яхина — «Зулейха открывает глаза»

Данила Зайцев — «Повесть и житие Данилы Терентьевича Зайцева»

Александр Ильянен — «Пенсия»

А. Нуне — «Дневник для друзей»

Полина Барскова — «Живые картины»

Александра Богатырева — «Марианская впадина»

Мария Голованивская — «Пангея»

Удивление и радость вызывает одновременное попадание в шорт-лист и книги Полины Барсковой, и книги Александра Ильянена. Возможно, такой разворот «НОСа» позволит читателю в 2015—2016 году упустить меньше важных книг. Важных для изменения собственной карты, той прошивки и бесконечных обновлений, которых требуют от нас гаджеты и жизнь во всей своей изменчивости. Ильянен и Барскова — книги-исследования и эксперимент, книги с оглядкой и опорой на документ и личный опыт. Это литература, которая может ответить за себя и стать настольной книгой для человека, готового к откровенности и действию.

После дебатов, проходя мимо белых стендов и черных стульев, сталкиваешься с выставкой — реэкспозицией «Карты поэтических действий», «которая проходила в Петербурге прошлой осенью в рамках Манифесты-10. Это буквальный перенос топографии Петербурга на красноярскую почву в уменьшенном масштабе: экспозиция повторяет географическое положение тех 10 авторских работ, которые в тот день обнаруживались в разных местах города — на площадях и во дворах, в парке или на вокзале. Идея заключалась в том, чтобы сделать появление поэтической ситуации неожиданным» (далее тут).

Павел Арсеньев. «Если стихотворение бросить в окно, то оно должно разбиться»Павел Арсеньев. «Если стихотворение бросить в окно, то оно должно разбиться»© Сергей Сдобнов

На КРЯКК можно было увидеть ученика Иосифа Бродского — Кристофера Меррилла. Американский поэт, путешественник и директор Международной писательской программы в Университете штата Айова называет ученичество у нобелиата «решающим опытом в своей жизни»: «Он считал нас самыми глупыми людьми на планете и учил нас не так, как учат американцев. Мы такими и были тогда. Бродский говорил о свободном стихе в России и мире так: в России мало верлибров, потому что на русском гораздо проще рифмовать! Мы читали Чеслава Милоша и Кавафиса». От американского поэта можно было услышать и такие слова Бродского: «американцы не знают географии — поэтому ничего не понимают в пространстве, не знают Историю — поэтому не понимают время».

© Сергей Сдобнов

Неожиданно рядом со зрителями появляется учительница с детьми и произносит: «Так, дети, сейчас тут одно мероприятие, но скоро будет другое: взяли стулья и уселись».

Возвращаешься в холл и слышишь фразу Кирилла Кобрина: «Еда — это секс для пожилых, утеха взрослых культур, которые мало что интересует» — останавливаешься и ловишь продолжение: «В итальянском ресторане (дело происходит в Лондоне) сидит средний класс и ест макароны, и с каждой макарониной они едят всю Италию — и да Винчи, и все остальное». Рядом со входом в центральный павильон (там мастер-классы и дети) стоит селфи-машина. К ней бегут ребята с криками «Селфи, селфи» вместо известных фраз детей из стихотворения Бродского «Зима, зима».

© Сергей Сдобнов

На каком-то повороте головы понимаешь — пропустил, не успел, забыл. Эффект переполненности часто сопровождает путешественника, маршрутный лист которого расчерчен сверх возможностей одного человека, как и программа КРЯКК этого года. Приходится пропускать поэтические чтения и круглые столы и спешить напоследок посмотреть первую выставку фотографий Алексея Парщикова, организованную Екатериной Дробязко. По дороге с одной из сцен слышишь напутствие: «Настоящее путешествие — всегда катастрофическое, как преображение, как опыт Алексея Парщикова».

© Алексей Парщиков

Понравился материал? Помоги сайту!

Сегодня на сайте
Евгения Волункова: «Привилегии у тех, кто остался в России» Журналистика: ревизия
Евгения Волункова: «Привилегии у тех, кто остался в России»  

Главный редактор «Таких дел» о том, как взбивать сметану в масло, писать о людях вне зависимости от их ошибок, бороться за «глубинного» читателя и работать там, где очень трудно, но необходимо

12 июля 202349611
Тихон Дзядко: «Где бы мы ни находились, мы воспринимаем “Дождь” как российский телеканал»Журналистика: ревизия
Тихон Дзядко: «Где бы мы ни находились, мы воспринимаем “Дождь” как российский телеканал» 

Главный редактор телеканала «Дождь» о том, как делать репортажи из России, не находясь в России, о редакции как общине и о неподчинении императивам

7 июня 202342864