Кадр из фильма «Левиафан»Темы, поднятые в гротеске Хазанавичюса «Поиск» с карикатурными русско-чеченскими злодеями, продолжил эпический «Левиафан» Звягинцева. Если Годар, играясь камерой с солнечными бликами, вызывает в памяти Клода Моне, то применительно к «Левиафану» приходят на ум «Бурлаки на Волге».
Четвертая режиссерская работа Звягинцева лишена притчевости, сурово-реалистична и запросто могла бы быть сюжетом оппозиционного телеканала — о том, как губернатор мужика в гроб свел, а поп ему в этом помог. Смелое по нынешним временам высказывание — кто знает, какую вакантную «двушечку» предложат за него режиссеру на благодарной родине — не отменяет чрезмерной прямолинейности и лобовой метафоры (вертикаль российской власти — многоголовое чудище), неуклюжей, как выброшенный на берег кит.
Кто знает, какую вакантную «двушечку» предложат Звягинцеву на благодарной родине.
«Проклятая страна», — говорит в «Хохе» отец, заблудившийся в поисках дочери; через несколько минут он — буквально на наших глазах — уйдет в землю. Действительность губит героя поэтично и безмолвно. В «Левиафане» «уходящие в землю» герои надрывают глаза слезами, а грудь криками: кино тем и отличается от жизни, что боль можно не только проговорить или прокричать матом, но, например, пропеть или протанцевать.
