25 сентября 2018ИскусствоПрепринт
260

«Он был предельно самоуверен. Это создавало ему много врагов»

В Москве выйдет трехтомный каталог графики Михаила Соколова — футуриста и неоромантика

текст: Юрий Петухов
Detailed_pictureСмерть Пьеро. 1931 (фрагмент)© Из собрания ЯХМ

Процесс осмысления малоизвестного пласта советского искусства 1920-х — 1930-х годов, открытый книгой Евгения Ковтуна «Авангард, остановленный на бегу» (1989), длится уже тридцать лет, а его окончательная «легализация» для российского зрителя, кажется, так и не наступила. Имена художников так и остались во «втором и третьем» рядах, почти никто из них не получил своих персональных музейных залов. Однако явно изменились и издательские возможности, и самосознание сообщества коллекционеров и исследователей. И вот что интересно: материал, который все никак не оформится в серию учебников или классических монографий, все чаще стал приходить к читателю в большом энциклопедическом формате. В этом ряду можно назвать и саму Энциклопедию русского авангарда под редакцией Василия Ракитина и Андрея Сарабьянова, и двухтомник Ильдара Галеева «Кузьма Петров-Водкин и его школа», и пять книг «Модернизма без манифеста» Романа Бабичева. Схожим событием можно считать первую часть работы над полным каталогом Михаила Соколова (1885—1947), если не ключевого, то, по крайней мере, самого мятежного и парадоксального автора тридцатых. Соколов работал большими разнообразными циклами и перебросил мост от символизма к сороковым годам XX века, соединив образы героев Французской революции со страстями Христовыми, воображаемыми портретами «прекрасных дам», блоковским театром и истязаниями святого Себастьяна.

Наследие Соколова очень велико, и первые три тома издания охватывают только графику; первые два посвящены станковой графике, третий — книжной иллюстрации и миниатюре (открытый художником в лагере и ссылке необычный авторский жанр, которому в книге посвящена подробная статья). Замысел книги — заслуга коллекционера, издателя и искусствоведа Юрия Петухова, одного из основателей галереи «Ковчег»; кроме него над трехтомником работал прекрасный коллектив авторов — Александр Балашов, Наталия Веденеева, Нина Голенкевич, Галина Ельшевская, Татьяна Лебедева.

COLTA.RU знакомит читателей со вступительной статей Юрия Петухова к трехтомнику и отмечает, что презентация книги станет прологом к выставке графики Михаила Соколова из частных собраний в галерее «Наши художники» (с 28 сентября по 28 октября; кураторы — Юрий Петухов, Наталия Курникова). В экспозицию войдет около семидесяти работ художника, созданных с 1910-х по 1940-е годы.

Арлекин. 1930—1933Арлекин. 1930—1933© Из собрания ЯХМ
«Я на пиру лишь гость случайный»

Размышляя о жизни и творчестве художника Михаила Ксенофонтовича Соколова, я все время ощущал личное недопонимание чего-то важного. Я никак не мог до конца постигнуть Соколова ни как человека, ни как художника. Казалось чрезвычайно странным некое противоречие, несоответствие информации о нем самом, отношениях с окружавшими или эпизодически возникавшими в его жизни людьми тому миру, который Соколов создавал и воспевал в своих работах.

В самом деле, с одной стороны — автор острых, колючих и драматических рисунков из цикла «Страсти»; человек, находившийся все время на грани выживания, питавшийся от случая к случаю, как говорят в народе, чем Бог послал, никогда не имевший постоянного пристанища, своего угла; художник, вечно боровшийся не за мирские блага, а просто за возможность заниматься творчеством, написавший о себе: «…жизнь для меня была мачехой, и мачехой злой и беспощадной. Все, что мне удалось “урвать” у нее, всегда с какой затратой энергии и сил!» [1] А с другой — одинокий мечтатель, воспринимающий мир через определенные эстетические традиции; романтик, изображающий бесконечные портреты прекрасных дам, нездешних всадников и наездниц.

Святой Себастьян. Начало 1920-хСвятой Себастьян. Начало 1920-х© Частное собрание, Франция

Кажется, что для художника всегда существовали два мира. Тот, в котором он был вынужден жить, и иллюзорный, придуманный, где ему было комфортно и куда он стремился всей душой. Пересекались эти миры, в сущности, только в одной точке, и точкой этой был сам Соколов, точнее — его творчество. Больше пересечений у них быть и не могло. Это одновременное существование в разных эпохах, разных эстетических координатах не могло рано или поздно не привести художника к конфликту с собой и окружающей действительностью. И если с внутренним, художническим миром он оставался в ладу до конца своих дней, то вот с реальным было значительно труднее и трагичнее.

— Оказывается, что прожил жизнь и ничего после себя не оставил — убийственное сознание.

Соколов не был злым, но часто был чрезвычайно требователен, а нередко даже несправедлив к окружавшим его людям. Достаточно вспомнить трагическую историю прекращения отношений с первой женой [2], которую он безосновательно обвинил в смерти их сына. Показателен резкий и решительный разрыв с ближайшим многолетним другом и соратником — художницей Антониной Софроновой [3], в творческом споре вставшей на защиту своих коллег-художников по группе «13» [4].

Близкий друг художника на протяжении многих лет искусствовед Николай Тарабукин [5] вспоминал позднее крайне непростой, задиристый характер Соколова: «Он был предельно самоуверен. Он посещал все выставки с одной целью — сделать вывод, что никто не равняется ему. В своих суждениях о художниках был крайне невыдержан. Москва живет сплетнями, и, конечно, mots Соколова доходили до авторов. Это создавало ему много врагов» [6]. Художник и сам признавал: «Я ведь из петухов, которые дерутся до умопомрачения, уж все в крови и глаза не видят, а все лезет и лезет, даже мимо врага!» [7] И еще: «…я, по-видимому, неисправимый грешник: ко всем требователен, придираюсь, пристаю, как банный лист. Но, право, сам я раскрываю все окна своей души настежь — это смягчает мою вину» [8].

В 1936 году художественный критик Абрам Эфрос [9] отмечал еще одну проблему — оторванность Соколова от реальности: «Его можно по праву назвать “незамеченным художником”. Я не помню точных цифр, но помню, что работает он давно. Он уже старый художник. Знают его чрезвычайно мало. От него сторонились, и сам он сторонился. Мастер он, действительно, трудный, замкнутый, неясный — зачастую просто сумбурный. Работоспособность его велика, однако вся она до сих пор уходила куда-то под спуд. Извлечь его на свет давно пора. Но это значит не только познакомиться с ним, это значит начать с ним бороться — ради него же самого. Иначе все останется по-старому, и обе стороны будут правы.

Смерть Пьеро. 1931Смерть Пьеро. 1931© Из собрания ЯХМ

Талантливость Соколова несомненна. Его техничность очень незаурядна. Это могло бы дать в совокупности значительную величину в нашем искусстве. Однако Соколов неощутим. И самое главное, он остается неощутимым и сейчас, после выставки горкома. Почему? Потому, что он удручающе нежизнен. Это не художник, это тень художника» [10].

Справедливости ради надо отметить, что в начале жизненного пути Соколову удалось внутренне совпасть со своим временем. Из биографических сведений известно, что в составе отрядов революционных матросов он принимал самое активное участие в Февральской революции, а также в июльском большевистском мятеже в Петрограде. Такая жизнь, впрочем, скоро то ли наскучила ему, то ли разочаровала его. Важно то, что практически сразу после этого разрыва с ритмом, нервом реальности художник легко, с готовностью и, я бы даже сказал, с какой-то внутренней радостью погрузился в мир фантазий, в мир своего искусства. Похоже, что с этого момента реальность интересовала его сугубо с точки зрения налаживания самых минимальных бытовых условий для выживания.

На улице. Автопортрет. Начало 1920-хНа улице. Автопортрет. Начало 1920-х© Частное собрание, Москва

Многое в личности Соколова для меня раскрылось, стало яснее и понятнее после знакомства с его поэтическим наследием. Только в процессе подготовки настоящего издания мне удалось впервые непосредственно познакомиться с рукописными книгами стихов художника. Он, безусловно, не был поэтом и сам отдавал себе в этом отчет, хотя увлечение поэзией носило вполне серьезный и продолжительный характер. Достаточно прочитать наугад лишь несколько коротких стихотворений, чтобы внутри этого внешне сурового человека, весь облик которого говорил о перенесенных им житейских трудностях, невзгодах и горестях, почувствовать неисправимого романтика, воспевавшего идеальный мир, красоту и любовь:

Я на пиру лишь гость случайный,
Я жизнью призрачной живу,
Меня томят иные тайны,
Я на пиру лишь гость случайный.
Брожу один. И видимый, и тайный.
Кого, куда с собою позову?!
Я на пиру лишь гость случайный,
Я жизнью призрачной живу.

Дама в красной шляпе. 1931—1932Дама в красной шляпе. 1931—1932© Из собрания ЯХМ

В душе печаль и тишина,
А сердце трепетно и нежно.
Зима уже. И поле снежно.
В душе печаль и тишина.
Поверил я — придет весна
И зацветут сирени снежно.
В душе печаль и тишина,

А сердце трепетно и нежно. [11]

Художник и сам отмечал (правда, не без грусти) эту свою особенность: «Не удивляйтесь — я ведь неисправимый романтик и мечтатель. Потому и жизнь у меня не удалась. Она душила меня “земным”, прозой жизни, а душа не принимала этого. Ну, а в результате — конфликт…» [12]

Натюрморт с борной солью. 1910-еНатюрморт с борной солью. 1910-е© Собрание семьи Садовских, Москва

В июне 1944 года недавно освободившийся из сталинских лагерей Михаил Соколов в письме к Антонине Софроновой, признав свою неправоту [13], с тревогой писал: «Мой же род иного рода — и заключается в моем “наследстве”. Но и здесь имею горечь осознавать, что много ли от него сохранилось и сохранится? Я сейчас совершенно не имею никакого представления, где, что и в каком виде — все страшно сумбурно. Например, я не могу добиться, где папка с рисунками “Страстей” и цикла Себастьянов (не менее 500), — исчезли бесследно. Так, наверное, будет и с остальным наследием…» [14] Чуть позже, в августе того же года, он написал другому давнему своему адресату — бывшей супруге Марине Баскаковой: «…на меня удручающе подействовало сообщение, что все мои вещи (картины и рисунки) находятся в ненадежных руках и что с ними — неизвестно… А то оказывается — я, вернувшись, лишился даже возможности знать, где же в конце концов и в каком виде мое художественное наследство. Оказывается, что прожил жизнь и ничего после себя не оставил — убийственное сознание» [15].

Оплакивание. Положение во гроб. 1925—1928. Из цикла «Страсти». Вторая половина 1920-хОплакивание. Положение во гроб. 1925—1928. Из цикла «Страсти». Вторая половина 1920-х© Из собрания ЯХМ

К моменту, когда художник писал эти строки, многие его работы действительно были утеряны или погибли. В середине 1920-х Соколов уничтожил большинство собственных произведений, созданных до 1923 года. Что-то бесследно исчезло после его ареста в 1938-м, многое пропало при пересылке в письмах из лагеря, какая-то часть работ не вынесла испытаний военного времени и, вероятно, погибла при бомбежках или просто сгорела в печках-буржуйках. Художник с сожалением констатировал: «Моя 20-летняя работа — ау! — ее не существует, а другая половина — где-то гуляет, и я не могу собрать в одно стадо. Пастух я плохой, как видите» [16].

Антонина Софронова в июне 44-го, пытаясь успокоить и утешить художника, ответила ему: «…“наследство” Ваше не пропадет и так или иначе найдет своих наследников. Оно не таково, чтобы сгинуть в полном объеме по игре случая, и, наверно, имеет свою предопределенную судьбу» [17]. Знала ли она, верила ли сама в то, что написала?

Портрет мужчины в шляпе. 1930-еПортрет мужчины в шляпе. 1930-е© Из собрания ЯХМ

[1] Из письма М.К. Соколова к Н.В. Верещагиной-Розановой. Станция Тайга, ноябрь—декабрь 1939 года. Цит. по: Михаил Соколов в переписке и воспоминаниях современников. — М.: Молодая гвардия, 2003. С. 236.

[2] Надежда Викторовна Штемберг (Штембер, во втором замужестве Литвинова (1893—1982)) — жена Соколова в 1916—1918 годах; у них родился сын, но в 1918 году он умер, что послужило причиной разрыва.

[3] Антонина Федоровна Софронова (1892—1966) — живописец, график, иллюстратор. Была членом и экспонентом объединений «Бубновый валет» (1914), «Мир искусства» (1917), Московского товарищества художников (1917), Общества московских художников (1929), группы «13» (1931). В 1921 году произошло знакомство и завязалась многолетняя дружба художников: А.Ф. Софронова работала в Свободных художественных мастерских города Твери, куда был назначен преподавателем М.К. Соколов.

[4] Группа «13» — творческое объединение московских художников (1929—1932). Точной информации о причинах разрыва дружеских отношений с Антониной Софроновой нет, есть косвенная информация из переписки Соколова с Софроновой. В письме от 16 августа 1935 года Соколов резко и зло пишет: «…Я считаю, что должен еще раз, но более хладнокровно поставить некоторые точки над i. А именно: Вы со своей защитой заведомо скверных деяний некоторых персонажей и утверждением перевернутых положений в оценке Ваших новых друзей поступили более чем некрасиво… Вы изволили забыть — но я-то не забыл! — мою отрицательную, четко выраженную оценку иллюстраций Кузьмина к “Онегину” Пушкина… Под конец еще хотел сказать. Не сделайте ложных выводов, что Ваше отступничество, Ваша перебежка во враждебный лагерь как-то обижает меня (скорее это может относиться к Вам) или вызывает сожаление — я для этого слишком я. Вам должно быть понятно, что я хочу этим сказать. Итак, оставайтесь с Вашими милыми друзьями, а меня вычеркните из вашей памяти! Жаль, что уже не сможете вычеркнуть из Вашего творчества!!!» Цит. по: Михаил Соколов в переписке и воспоминаниях современников. С. 106.

[5] Николай Михайлович Тарабукин (1889—1956) — искусствовед, друг художника, автор первого монографического исследования «Материалы для биографии художника Михаила Соколова», написанного в 1948 году.

[6] Тарабукин Н.М. Материалы для биографии художника Михаила Соколова. Цит. по: Михаил Соколов в переписке и воспоминаниях современников. С. 49.

[7] Из письма М.К. Соколова к А.Ф. Софроновой от 26 января 1946 года. Цит. по: Михаил Соколов в переписке и воспоминаниях современников. С. 143—144.

[8] Из письма М.К. Соколова к А.Ф. Софроновой от 22 июня 1945 года. Цит. по: Михаил Соколов в переписке и воспоминаниях современников. С. 129.

[9] Абрам Маркович Эфрос (1888—1954) — искусствовед, литературовед, театровед, поэт и переводчик.

[10] Эфрос А.М. Выставка незамеченных // Советское искусство. 1936. 17 февраля. № 8 (294). С. 3. Рецензия была написана в связи с выставкой живописи, скульптуры и графики, организованной Всекохудожником в выставочном зале на Кузнецком Мосту в Москве в 1936 году. Произведения Соколова занимали отдельный зал и заметно выделялись на общем фоне. Именно после этой выставки в печати появились обвинения в том, что искусство Соколова чуждо советской действительности. Художника называли приспешником буржуазного искусства. Цит. по: Против формализма и «левацкого уродства» в искусстве // Комсомольская правда. 1936. 14 февраля. С. 1. (Всекохудожник — Всероссийский союз кооперативных товариществ работников изобразительного искусства, существовавший с 1928 по 1953 год.)

[11] Стихи из рукописного сборника М.К. Соколова «Триолеты любви». 1921. Листы 20 и 23.

[12] Из письма М.К. Соколова к А.Ф. Софроновой от 24 января 1945 года. Цит. по: Михаил Соколов в переписке и воспоминаниях современников. С. 124.

[13] После разрыва отношений в августе 1935 года переписка между художниками прекратилась. Только в мае 1944 года, после освобождения из лагеря, художник решился на письмо А.Ф. Софроновой, в котором писал: «Вы не можете быть для меня посторонним человеком, несмотря ни на какие обстоятельства. О том недоразумении (иначе я не могу назвать, что произошло) я лишь сожалею — и считаю всецело в нем виноватым себя… Простите, если можете, и забудьте…» Цит. по: Михаил Соколов в переписке и воспоминаниях современников. С. 107.

[14] Из письма М.К. Соколова к А.Ф. Софроновой от 7 июня 1944 года. Цит. по: Михаил Соколов в переписке и воспоминаниях современников. С. 109.

[15] Из письма М.К. Соколова к М.И. Баскаковой от 5 августа 1944 года. Цит. по: Михаил Соколов в переписке и воспоминаниях современников. С. 195—196.

[16] Из письма М.К. Соколова к А.Ф. Софроновой от 12 января 1946 года. Цит. по: Михаил Соколов в переписке и воспоминаниях современников. С. 141.

[17] Из письма А.Ф. Софроновой к М.К. Соколову от 7 июня 1944 года. Цит. по: Михаил Соколов в переписке и воспоминаниях современников. С. 112.


Понравился материал? Помоги сайту!

Сегодня на сайте
Разговор c оставшимсяВ разлуке
Разговор c оставшимся 

Мария Карпенко поговорила с человеком, который принципиально остается в России: о том, что это ему дает и каких жертв требует взамен

28 ноября 20242293
Столицы новой диаспоры: ТбилисиВ разлуке
Столицы новой диаспоры: Тбилиси 

Проект «В разлуке» начинает серию портретов больших городов, которые стали хабами для новой эмиграции. Первый разговор — о русском Тбилиси с историком и продюсером Дмитрием Споровым

22 ноября 20243237
Space is the place, space is the placeВ разлуке
Space is the place, space is the place 

Три дневника почти за три военных года. Все три автора несколько раз пересекали за это время границу РФ, погружаясь и снова выныривая в принципиально разных внутренних и внешних пространствах

14 октября 202410885
Разговор с невозвращенцем В разлуке
Разговор с невозвращенцем  

Мария Карпенко поговорила с экономическим журналистом Денисом Касянчуком, человеком, для которого возвращение в Россию из эмиграции больше не обсуждается

20 августа 202417456
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”»В разлуке
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”» 

Как возник конфликт между «уехавшими» и «оставшимися», на какой основе он стоит и как работают «бурлящие ритуалы» соцсетей. Разговор Дмитрия Безуглова с социологом, приглашенным исследователем Манчестерского университета Алексеем Титковым

6 июля 202421638
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границыВ разлуке
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границы 

Проект Кольты «В разлуке» проводит эксперимент и предлагает публично поговорить друг с другом «уехавшим» и «оставшимся». Первый диалог — кинокритика Антона Долина и сценариста, руководителя «Театра.doc» Александра Родионова

7 июня 202426977
Письмо человеку ИксВ разлуке
Письмо человеку Икс 

Иван Давыдов пишет письмо другу в эмиграции, с которым ждет встречи, хотя на нее не надеется. Начало нового проекта Кольты «В разлуке»

21 мая 202427873