Минск-21, транзитная зона

Писатель и литературовед Тихон Чернякевич выходит в город в поисках будущего

текст: Тихон Чернякевич
Detailed_picture© Tosla

Вместе с Dekoder.org и в сотрудничестве с Фондом С. Фишера COLTA.RU продолжает проект «Беларусь: заглянуть в будущее».

Сегодня мы публикуем текст, написанный Тихоном Чернякевичем (Ціхан Чарнякевіч) специально для нашего проекта. По-немецки его можно прочитать на dekoder.org.


Город постарел, это чувствуется. Хотя, черт возьми, я не знаю, как вам объяснить. Может, что-то в глаз попало — пылинка, осколочек зеркала, и все изменилось.

Троллейбусы пахнут одеколоном «Шипр», сладким перегаром плодово-ягодного вина, желтизной самопальных марлевых масок, теплым и мокрым углекислым газом: он оседает на закрытых форточках и несет в себе смерть. Всегда кто-то кашляет, постоянно кто-то без маски сидит и кашляет. Что ты здесь делаешь, Жак-Ив Кусто, первый раз в батискафе, на измене, как долго тянется это погружение.

Я вываливаюсь из троллейбуса и встречаю пеший патруль. Потому что в последнее время это у меня всегда так: когда я выхожу из троллейбуса, я неизменно попадаю на пеший патруль. Недавно шел возле Первомайского РОВД на Белинского и видел, как расходились по тропкам пешие патрули: каждую минуту трое из ворот, потом еще трое, и так тридцать человек с дубинами. Ролик можно было соскрести с хрусталика и вставить в режиссерскую версию «The Wall». Потом бы выкинули, конечно. На самом деле это скучно. Нет бодрости, гиперборейской радости в движениях, пропали балаклавы и рожки за поясом. Рутина.

В последний раз знаменитый зеленый автозак целенаправленно колесил по городу в июле. Погоды стояли жаркие, и черные балаклавы торчали прямо из открытых окошек, напряженно разглядывая окрестности. Был всеобщий день выпускника; видимо, кто-то в органах внутренних дел решил, что хотя бы выпускники, будучи под парами ментола и эвкалипта, станут «обозначать себя незарегистрированной символикой, выкрикивать антиправительственные лозунги, оказывать сопротивление при задержании, хвататься за форменное обмундирование». Но нет.

Что рассказать о будущем? Оно оказалось длинным. Меня давно волнует проблема временных отрезков. Скажем, я спрашивал сына Якуба Коласа, каким он парнем был, этот Янка Купала. В то же время, разговаривая с человеком о 1930-х и 1940-х, я чувствовал гигантское, космическое расстояние. Потому что насилие утолщает ощущение времени. Дни, наполненные насилием, идут медленнее, в них много страстей, боли, клюквенного сока. Чем больше покореженных душ, тем сильнее искривляется амплитуда. В результате вместо движения крови — сгусток, тромб, который закупоривает тебя в прошлом и настоящем.

Второе: будущее возможно только в процессе строительства оного. Для этого необходимы стройматериалы и постоянно возобновляемые источники энергии. Модели, проекты, программы, для которых существуют правила игры и которые можно осуществить. То есть не только «можно», а даже очень хочется. Вот прям с утреца встать и вперед, без перекуров.

Но пока что с утра, после чтения новостей, сразу же хочется перекурить. Кого-то убили дома, кто-то умер в тюрьме, у кого-то открылся рак после тюрьмы, и он умер; кто-то просто сел и пока жив, но получил десять суток. Или десять лет. Вроде только что было 700 политзаключенных, а глядь — их уже 800. Вроде было несколько тысяч политических уголовных дел, а здрасьте, 5000 на сегодня. Можно ли сказать, что пять — это несколько? Я не знаю, я не лингвист.

Никто из моих друзей не запасается продуктами. Все это роскошь, которая может не понадобиться. Полдюжины яиц, два глазированных сырка, маленький стакан сметаны. Упаковка хлеба для тостов уже выглядит странно. Ты что, планируешь на неделю вперед? Сто лет себе намерял?

При этом постоянно кто-то кашляет. Вчера я вышел в город, чтобы уколоться китайской вакциной, получить сертификат, взять билет хоть на что-нибудь и уехать к морю, войти в него прямо в одежде и, может быть, там же и сдохнуть. В центре стайками бродили мигранты, некоторые даже с переводчиками. По-моему, у них было отличное настроение; «примерно такое же будет и у меня, когда увижу море», думал я. Но китайской вакцины не было нигде, остался только «Спутник». «Может, выбросили китайскую?» — такой мой вопрос прозвучал в эфире прививочных пунктов ЦУМа и ГУМа. «Пока нет, зайдите завтра, все спрашивают, вас тут много, а я одна».

«Может, надо было ей денег дать или билет на Газманова?» — унылые мысли человека, созерцающего цумовский отдел телевизоров. На двадцати экранах одновременно транслировалось совещание о развитии отстающих регионов. Предлагалось где-нибудь достать денег и щедро потратить их на обновление существующего порядка вещей. В общем-то, все регионы, которые назывались в совещании отстающими, при возникновении государственной границы на востоке стали бы центрами контрабандистского движения в низких и средних слоях атмосферы, а в восходящих потоках — свободными экономическими зонами. Но пока границы нет, жители предпочитают уезжать в Подмосковье заливать стяжку, а кто не может — заливает лейку. Свои соображения я, впрочем, не решился высказывать вслух. Кто знает, какие бытовые приборы там у них стоят в отделе телевизоров. Да и, собственно говоря, зачем я написал этот абзац? Может, попросить редактора вырезать его? Я ведь, собственно говоря, не интересуюсь политикой.

По телевизорам начался футбольный матч. Но я и футболом не интересуюсь. Конечно, слышал, что в прошлом году на национальном чемпионате кто-то, в финале, на последних решающих секундах, с середины поля завалил прямо в «девятку» действующему чемпиону. Но судья гол не засчитал. Команда взбеленилась, и тогда судья всех посадил, а болельщиков на стадионе забросал гранатами и тоже посадил. Тех, кто вел трансляцию, тоже посадили, а теперь сажают тех, кто видел трансляцию. Но я не видел, конечно, мне рассказывали. У меня и телевизора-то нет. Я же говорю, футболом не интересуюсь.

В городе царит желтая кленовая завея. В Инстаграме все фоткают листики, а также найденные в пригородных лесах боровики и подосиновики. Есть фанаты рыжиков, волнушек и груздей, но это особая каста, много лайков они не соберут. Опять же, черный груздь — это гриб про запас, это все о будущем, которого нет. И правил игры нет. То ли дело рыбалка — словил, выпотрошил, поджарил и съел. Вот это ближе к реальности.

Так или иначе, надо радоваться жизни. Я стою и жарю морду на солнце. Ничто не мешает последним теплым лучам, не задерживает скорость света, потому что я стою возле нового здания Верховного суда. А здесь огромный пустырь и нет деревьев. Только что я стал безработным, в стране ликвидировали несколько сотен организаций, и сегодня был наш черед. Причина была в том, что мы что-то недоразместили в «глобальной компьютерной сети Интернет», а также не предоставили в контролирующий орган какие-то документы. То, что половину этих документов забрали при обыске, а вторую половину опечатали вместе с офисом, никого не заинтересовало. Я стою и размышляю о «глобальной компьютерной сети Интернет». Так ли уж она глобальна? Правда ли, что она компьютерна, и если да, то зачем?

Герой Пруста, ворочаясь в кровати и наблюдая свои бледные ноги, вспоминал о женщинах, с которыми ему было хорошо. Мне во время бессонницы больше вспоминается фраза, брошенная опальным актером Александром Ждановичем: «Оставаться сейчас в Беларуси — это жить в комнате, где под кроватью спряталась гадюка». Художница Катя сказала, что жизнь — это в принципе змея под кроватью, но в Беларуси — это черная мамба. Честно говоря, когда у тебя уже год хроническая бессонница, кажется, что под кроватью целый серпентарий.

Но когда кажется, надо креститься. В конце концов, ты не можешь субъективные реальности, данные тебе в ощущениях, навязывать остальным. Да, здесь, в городе, где уже отсидели двенадцать друзей и где продолжают сидеть близкие люди, можно только имитировать наслаждение жизнью. С другой стороны, имитацией все равно приходится заниматься, иначе тебя сожрет шуршащая под диваном хрень.

— Ой, вы у меня давно не стриглись, наверное, месяца два. Такой заросший мальчик, а у меня сегодня странный был какой-то человек, все хотел в долг стричься, деньги пропил и сюда пошел. Да у нас и в общежитии полно таких, то одно, то другое, потом приходит тот муж, объелся груш, начинает клянчить. Какое общежитие? От энергетиков. Почему я энергетик, я не энергетик, у нас там вообще не знаю, сколько их, может, и не осталось, да живут и все, только в прошлом меньше стало, всех красно-белых вычислили и выселили, знаете как — по глазам нашли. Там, как ходили они, ну знаете, у них глаза снимали, ну камерой, конечно, а потом взяли и всех нашли. У нас сорок человек выкинули. Да, но уже всё, местов нема, конечно, новых понабрали, даже замминистра жил, старого замминистра уволили за что-то, а этот из Витебска приехал, очень всем улыбался, наши девки сразу просекли, но к нему жена приехала на выходные, увидела их, сказала «все, завтра переезжаю». И ни с кем не здоровалась потом. Но им уже там чего-то от работы дали. А так да, девки у нас — огонь. Да нет, какие они энергетики. По трое-четверо детей, все на детском пособии. Да уже вокруг не запаркуешься, понабирали «Джили» в кредит, а дети босые бегают по коридорам, майки грязные, эти все курят стоят, говорит, хай, все равно до вечера еще раз измазюкает, да и закаляется, и покупать ботики не надо, если босый бегает. А эти все, дай конфету, дык я им приношу иногда. А у вас дети есть? Есть, да? А, ну ладно.

В целом, я не верю, что все успокоилось навсегда. Просто сменился режим, во всех прямых и переносных смыслах. Белорусы всегда были чемпионами галактики по выживанию, и эти навыки никуда не делись. Человек разумный мыслит стратегически, и власть не любит его. Потому что стратегическое мышление — мышление будущим, большим бахтинским временем — всегда играет не на стороне насилия. Любой тромбоз рано или поздно будет прочищен, организм сам это понимает, всю необходимость лечения для нормального кровобращения.

Но пока что, пока что я курю в темноте и вдыхаю гнилье отлива.


Понравился материал? Помоги сайту!

Сегодня на сайте
Елизавета Осетинская: «Мы привыкли платить и сами получать маленькие деньги, и ничего хорошего в этом нет»Журналистика: ревизия
Елизавета Осетинская: «Мы привыкли платить и сами получать маленькие деньги, и ничего хорошего в этом нет» 

Разговор с основательницей The Bell о журналистике «без выпученных глаз», хронической бедности в профессии и о том, как спасти все независимые медиа разом

29 ноября 202319753
Екатерина Горбунова: «О том, как это тяжело и трагично, я подумаю потом»Журналистика: ревизия
Екатерина Горбунова: «О том, как это тяжело и трагично, я подумаю потом» 

Разговор с главным редактором независимого медиа «Адвокатская улица». Точнее, два разговора: первый — пока проект, объявленный «иноагентом», работал. И второй — после того, как он не выдержал давления и закрылся

19 октября 202325168