Разговор c оставшимся
Мария Карпенко поговорила с человеком, который принципиально остается в России: о том, что это ему дает и каких жертв требует взамен
28 ноября 20243569До 12 августа COLTA.RU в небольшом летнем отпуске. Но, чтобы вам не было без нас совсем уж скучно, мы собрали на это время небольшую коллекцию всяких странностей и редкостей, в основном прошлых лет, которые, как мы надеемся, вам будет любопытно разглядывать.
Коллекция семейных фотографий, которая насчитывает сейчас несколько сотен снимков, была начата в процессе подготовки второго тома «Россия в фотографиях», посвященного периоду между двумя войнами. Семейные фото должны были стать естественным дополнением к журналистским фотографиям и исторической хронике. Основа этой коллекции — семейные альбомы из социальных сетей, где я находила интересные старые фотографии, налаживала переписку с людьми и далее записывала их семейные истории. Эти фотографии не вошли в серию книг «Россия в фотографии. XX век», поскольку я планирую их выпустить в издательстве «Барбарис» отдельным альбомом «От революции до войны. Семейный портрет России. 1917—1941», приуроченным к 100-летию начала Первой мировой войны. Мне кажется, это и будет настоящий портрет времени.
Я хочу показать самых разных людей — от партийных боссов до нищих. Почему я выбрала именно этот период истории? До 1940 года ситуация была очень герметичная — это время групповых, постановочных и официальных фотографий. Не разрешали фотографировать на улицах, люди сжигали свои семейные архивы, даже дома мало фотографировались. Видимо, у людей был внутренний страх. Карточек живых, семейных очень мало, и поэтому они драгоценны. Настоящие лица той России — лица из семейных альбомов.
Ирина Тарханова
На этой фотографии не мальчики, а советские девочки. Сестры Роза (12 лет) и Женя (9 лет). Летом 1934 года тайком от родителей они сбежали из Харькова в Москву встречать челюскинцев, спасенных в Арктике советскими летчиками. Без денег, без билетов, без точного адреса московской родни. Отважные дети сутки добирались до Москвы, пересаживаясь с одного поезда на другой и скрываясь от контролеров. В пути их подкармливали добрые попутчики. В Москве с трудом нашли тетку. Она дала телеграмму маме, неожиданно потерявшей двух девочек и страшно волновавшейся. А для тех начался праздник! Первый раз в столице, встреча челюскинцев, Парк им. Горького, мороженое и прочие радости жизни. Дома, конечно, они получили большую взбучку. Побег затеяла старшая, Роза. Она всегда отличалась бесшабашностью и активной гражданской позицией. Она и потом на фронт буквально сбежала, совершенно искренне считая, что без нее войну СССР не выиграет.
Снимок с одной из первых новогодних елок в Советском Союзе. До конца 1935 г. рождественские праздники и связанные с ними елки были запрещены, а первая новогодняя елка прошла именно в Харькове, именно во Дворце пионеров и октябрят в 1936 году по инициативе П.П. Постышева (1887—1939), тогда секретаря ЦК КП(б) Украины. Конец «левым перегибам» был неожиданно положен 28 декабря 1935 г. В этот день в газете «Правда» появилась небольшая заметка, подписанная кандидатом в члены Политбюро ЦК ВКП(б) П.П. Постышевым. Она начиналась так: «В дореволюционное время буржуазия и чиновники буржуазии всегда устраивали на Новый год детям елку. Дети рабочих с завистью через окно посматривали на сверкающую разноцветными огнями елку и веселящихся вокруг нее детей богатеев. Почему у нас школы, детские дома, ясли, детские клубы, дворцы пионеров лишают этого прекрасного удовольствия ребятишек трудящихся Советской страны? Какие-то не иначе как левые загибщики ославили это детское развлечение как буржуазную затею». Автор призывал комсомольских и пионерских лидеров в срочном порядке устроить под Новый год коллективные елки для детей. Это предложение было принято молниеносно. По всей стране были организованы елочные празднества, в магазинах появились «расширенные ассортименты елочных украшений». Таким образом, предложение (даже не указ) партийного руководства было принято и полностью осуществлено в масштабах страны всего за четыре дня, включая дату самой публикации. Подобная оперативность так и осталась недостижимым рекордом в истории СССР. Постышева расстреляли в 1939 году.
Войну семья Нотик встретила в Харькове. Им удалось эвакуироваться чудом, в последний день перед входом немцев в город. Они успели на последний эшелон практически без вещей, в том числе без теплой одежды, о чем не раз пожалели на Урале. Но почему-то забрали с собой альбом с фотографиями. В 1943-м Роза буквально сбежала на фронт, т.к. ее не брали по состоянию здоровья, вместе с Уральским добровольческим танковым корпусом. Сбежать с военного завода — это дезертирство, трибунал. Спас ее генерал Родин, сказав тогда историческую фразу: «Дезертиров на фронте не бывает». Служила в медсанбате, а в перерывах между боями пела в самодеятельном фронтовом джаз-оркестре. Дошла до Берлина, 9 мая 1945 года встретила в Праге.
Очень типичное фото того времени. Трагические и пафосные похороны героя революции, боевого товарища, борца за правое дело пролетариата. Начиная со времен революции 1917 года превращение красных похорон в большое драматическое шоу и фотографирование на фоне героических гробов, флагов, плакатов и революционных символов стало традицией. Массовые торжественные похороны приравнивались по значимости к социалистическим праздникам. (Прим. издателя.)
В период формирования Уральского добровольческого танкового корпуса в 1943 году каждый боец и командир получил в качестве подарка от златоустовских оружейников черный нож. На эту особенность в экипировке уральских танкистов сразу обратила внимание немецкая разведка, давшая корпусу свое название «Шварцмессер панцердивизион» — танковая дивизия «Черный нож».
«Шепчут в страхе друг другу фашисты,
Притаясь в глубине блиндажей:
Появились с Урала танкисты,
Дивизия «Черных ножей».
Беззаветны бойцов отряды,
Их отваги ничем не уймешь.
Ах, не любят фашистские гады
Наш уральский стальной черный нож…»
(из песни того времени)
Из переписки издателя с внучкой Татьяны Федоровны
Немцы пришли в деревню осенью, как и везде, установили свои порядки, назначили старостой местного, который, чтобы выслужиться, тут же рассказал новым хозяевам о продовольственных запасах крестьян. Запасы состояли из картошки, которую зарыли в землю, в так называемые бурты, замаскировали дерном. Поздно вечером, темнеет осенью рано, сидели с лучиной. Бабушка с детьми жила в бане, рядом штаб немцев, все на виду. Один из немецких солдат не побоялся прийти к ним и на ломаном русском сказал, что он сам отец, воевать не хочет, а завтра немцы пойдут раскапывать и изымать картошку. Бабушка хотела все бурты перепрятать, он не дал, сказав, что никто не поверит, один бурт оставили нетронутым, а остальные перепрятали, сам он принимал самое активное участие, всю ночь таскали мешки, хорошо ливень лил и никто не видел, чем там занимаются эти русские. Ведь он многим рисковал, но помог! Потом он приходил, Дунечке и Ване приносил сладости и все время играл на губной гармошке грустные мелодии. Говорил бабушке, что вернется ее хозяин, а он вернется к своим в Берлин. Когда немцы отступали, он был еще жив.
Как ни странно, немцы не зверствовали в деревне, они, считай, в тылу у своих войск стояли, бои там жестокие шли, это же «Демянский котел», поэтому они в себя приходили, залечивали раны. Староста просто функционировал, его и не расстреляли, когда наши пришли, а про немца он ничего не знал. Бабушка на лесоповале была во время войны, так называемая трудовая повинность. Женщины валили лес и сплавляли его по реке, по пояс в ледяной воде, баграми сталкивали бревна в воду. Ведь русские бабы — живучие, как говорила бабушка, и это пережили. Вообще она всегда говорила: есть хлеб и макароны и нет войны — и слава богу! Присказка у нее такая была. Их не коснулись репрессии, никто не был арестован и осужден. Но она всегда плакала, когда рассказывала нам военные истории, ведь она похоронила двух детей, выжили только две дочери.
Из письма Оли Кабановой издателю
Мальчик в верхнем ряду — мой папа Игорь Сергеевич Кабанов. Здесь ему лет шесть-семь, значит, снимали в 1936 или 1937 году, в Норильске. Отчим папы был чуть ли не начальником Норильскстроя, так что на снимке дети не заключенных, а вольных сотрудников. Бабушка вспоминала, как дружно жила с заключенными, как передавала их любовные записочки.
Из письма к издателю
О родных бабушка никогда ничего не рассказывала. Была очень грамотная, знала немецкий язык в совершенстве. В роду у нас были немцы по бабушкиной линии, поэтому она и молчала.
Кобяков Игнат Семенович с женой и семью детьми в период столыпинской реформы переехал из Клинского уезда Брянской области в Уфимскую губернию и был одним из основателей деревни Слободка. Несмотря на неказистый рост, имел завидное здоровье. В молодости на лесосплаве по реке Сож через него перекатилось двенадцативершковое бревно. Но он остался жив. Слободчане Игната считали богатеем. Он имел пасеку и неплохой сельхозинвентарь. В совокупности его семье принадлежало более 300 гектаров земли. На оставшееся от отца наследство он помог всем сыновьям поставить добротные, крытые железом дома. Вместе с сынами раскорчевывал отруба под пашню. Свежие пни крепко держались в земле, а из инструмента — топор да вага. Работали от зари до зари. Придет, поест — и спать. А утром проснется — ладони не разгибаются. «Насадит» руки на топорище и давай опять корчевать… Его жена Наталья в молодости была статной красавицей, доброй и чуткой. Жили они дружно, в любви и согласии. В зрелые годы Наталья лечила травами и помогала роженицам. Игнат почти на 20 лет пережил супругу. Прожил 104 года.
Из переписки с издателем
Мой прадед, Григорьев Антон Лукич, родился в Таганроге 08 марта 1871 г. Отец, Лука Мичели (1850 г., Мессина, Сицилия — 1943 г., Мальта), по информации из одного источника, был итальянским судовладельцем, по другой — приехал в Таганрог развивать собственное дело — строительство дорог. Признать сына как законного ребенка он не мог — в Италии была семья. Но связь с ним поддерживал до 30-х годов XX века, пока это было безопасно. В 1911 году Антон Лукич с семьей гостил у отца в Италии. Несмотря на родственные связи с далеко не бедным человеком, по жизни прадед пробивался, полагаясь только на собственные силы.
Как рассказывала его дочь, моя бабушка, чтению он учился у А.П. Чехова, с которым они были в приятельских отношениях. В семье долгие годы хранилось фото писателя с дарственной надписью. Антон Лукич постоянно занимался самообразованием — самостоятельно освоил итальянский язык, позже получил специальность фельдшера.
Антон Лукич долгое время работал фельдшером, служил во фронтовой медицинской части во время Первой мировой войны. Годы учебы и упорного труда позволили прадеду добиться многого: обеспечить своей семье достойный уровень жизни, а в период послереволюционного безвластия в Ашхабаде стать наркомом здравоохранения.
В Ашхабаде у семьи был собственный дом с 12 комнатами. Антон Лукич лично участвовал в его строительстве.
На лето семья выезжала на дачу в Фирюзу — пригород Ашхабада на границе с Персией (Ираном). К концу 20-х годов оставаться в Ашхабаде стало небезопасно. Высокое положение могло обернуться против семьи. В 1931 году дом поспешно был продан. С минимумом необходимых вещей и средств семья переезжает в Москву. На Петровском бульваре (дом № 19) была куплена подворотня, которую огородили с двух сторон и сделали пригодной для проживания. На большее денег не хватило. Антон Лукич работал санитарным врачом. И, как мне рассказывали, проверял качество вин. Супруга вела хозяйство. Дочери Женя и Муза учились в школе, брали уроки игры на фортепиано, с Женей занимались вокалом. Прадед был очень строг. Любил во всем порядок. Часто принимал гостей. Готовила Елена Николаевна — никакой прислуги не было. Стол сервировали по всем правилам: серебряные колечки под льняные салфетки, серебряные приборы и подставки под них. Фарфоровые супницы и тарелки разных размеров. В детстве я очень любила слушать истории, рассказанные моей бабулей, Евгенией Антоновной, о жизни в Ашхабаде. Представляла каждую деталь: просторный дом, караваны из Персии, груженные арбузами и шелками, любимого всеми садовника Мамеда, гроздья винограда, свесившиеся в окно, ароматные персики. То, как спасались от невыносимой ночной жары, завернувшись в мокрые простыни. И как однажды ночью в дом залезли воры, перепрыгнув высокий забор при помощи прицепленных к ботинкам пружин. А потом она рассказывала про московскую жизнь на Петровском бульваре.
Запрещенный рождественский хит и другие праздничные песни в специальном тесте и плейлисте COLTA.RU
11 марта 2022
14:52COLTA.RU заблокирована в России
3 марта 2022
17:48«Дождь» временно прекращает вещание
17:18Союз журналистов Карелии пожаловался на Роскомнадзор в Генпрокуратуру
16:32Сергей Абашин вышел из Ассоциации этнологов и антропологов России
15:36Генпрокуратура назвала экстремизмом участие в антивоенных митингах
Все новостиМария Карпенко поговорила с человеком, который принципиально остается в России: о том, что это ему дает и каких жертв требует взамен
28 ноября 20243569Проект «В разлуке» начинает серию портретов больших городов, которые стали хабами для новой эмиграции. Первый разговор — о русском Тбилиси с историком и продюсером Дмитрием Споровым
22 ноября 20245078Три дневника почти за три военных года. Все три автора несколько раз пересекали за это время границу РФ, погружаясь и снова выныривая в принципиально разных внутренних и внешних пространствах
14 октября 202411874Мария Карпенко поговорила с экономическим журналистом Денисом Касянчуком, человеком, для которого возвращение в Россию из эмиграции больше не обсуждается
20 августа 202418455Социолог Анна Лемиаль поговорила с поэтом Павлом Арсеньевым о поломках в коммуникации между «уехавшими» и «оставшимися», о кризисе речи и о том, зачем людям нужно слово «релокация»
9 августа 202419130Быть в России? Жить в эмиграции? Журналист Владимир Шведов нашел для себя третий путь
15 июля 202421874Как возник конфликт между «уехавшими» и «оставшимися», на какой основе он стоит и как работают «бурлящие ритуалы» соцсетей. Разговор Дмитрия Безуглова с социологом, приглашенным исследователем Манчестерского университета Алексеем Титковым
6 июля 202422615Философ, не покидавшая Россию с начала войны, поделилась с редакцией своим дневником за эти годы. На условиях анонимности
18 июня 202427730Проект Кольты «В разлуке» проводит эксперимент и предлагает публично поговорить друг с другом «уехавшим» и «оставшимся». Первый диалог — кинокритика Антона Долина и сценариста, руководителя «Театра.doc» Александра Родионова
7 июня 202427939Иван Давыдов пишет письмо другу в эмиграции, с которым ждет встречи, хотя на нее не надеется. Начало нового проекта Кольты «В разлуке»
21 мая 202428595