«Время сегодня непростое, но для современной музыки оно всегда было непростым»

Имя Ильи Грингольца, урожденного ленинградца, живущего сегодня в Цюрихе, хорошо известно в мире скрипичного искусства. Для ученика Ицхака Перлмана, лауреата I премии конкурса Паганини в Генуе (1998), обладателя многочисленных наград (Diapason d'Or, Echo, Gramophone) за записи на престижных лейблах, лидера Gringolts Quartet карантин-2020 ознаменовался учреждением I&I Foundation — Фонда поддержки новой музыки и композиторов.

— Ваше имя давно и хорошо известно во всем музыкальном мире, но в Википедии статья о вас уж очень скромная. Зато на Amazon можно обнаружить огромное количество дисков разных лет с вашими записями — как сольные альбомы, так и с разными оркестрами. Любите записываться?

— Статью в Википедии нужно бы актуализировать, но руки не доходят уже лет десять. У меня и детей прибавилось с тех пор. Сейчас уже три дочери. Насчет записей — интересный вопрос. Это не то что самое любимое занятие, но я люблю записывать. Зачем я это делаю? Особенно сейчас, когда индустрия звукозаписи приказала долго жить. Точно не могу ответить. Наверное, мы пишем просто для того, чтобы оставить о себе память, свидетельство о нашем существовании. Я свои записи не слушаю после того, как они уже вышли, после того, как я проверил все версии и дубли. Я за год записываюсь один-два раза, на это уходит неделя, от силы полторы.

— Вы случайно не рекордсмен по количеству записей?

— Нет, точно нет. Рекордсменом лет пятнадцать назад считался дирижер Неэме Ярви, записавший 500 дисков. Мне до этого далеко. Я не слишком часто записывался. А сегодня многие планы посыпались из-за пандемии. Звукозаписывающей фирме BIS, с которой я сотрудничаю, пришлось их скорректировать, многое повисло в воздухе. Сейчас вообще многое изменилось. Раньше все было эксклюзивно, сейчас никакой эксклюзивности нет в помине. Это невозможно, разве что три самых топовых лейбла могут себе это позволить.

— Как сами фирмы относятся к этому?

— Им надо как-то выживать. Вы, может быть, знаете о проблеме стриминга, о том, сколько артистам и лейблам платит Spotify? Нищенские копейки. Даже музыканты, у которых в год несколько миллионов стримов, получают 30–40 евро за это. Пикантность еще и в том, что длина трека в Spotify не отражается на стоимости. Прослушали вы песню, часть сонаты или симфонии Малера — стоит это те же сотые доли цента. Вот и представьте себе силы, затраченные на запись симфонии Малера, и то, что потом приходит на счет. Это смешно и немного унизительно. Есть люди, которые об этом говорят, но ситуация меняется мало и медленно. Индустрия классическая ждет, что сверху что-то придет, поменяется. А снизу инициативы немного.

— Классическая индустрия сегодня в принципе оказалась в режиме сложного ожидания, переместив свои сублимации в онлайн. Как у вас сложились отношения с этим форматом?

— Онлайн-концерты немножко надоели. Ты не можешь почувствовать музыку через экран айфона, ну никак. Даже с хорошими наушниками. Опыт восприятия не наполняется даже на 50%.

— А что думаете по поводу онлайн-образования?

— А вот это хорошая идея, в ней больше плюсов, чем минусов, нужно будет только подтянуть софт, потому что со звуком не очень. Мне пришлось сейчас именно так заниматься со своими учениками. Но это ни в коем случае не стопроцентная замена, а лишь неплохо дополняет учебный процесс. Особенно в формате записи — когда ученик сам записывает видео с хорошим микрофоном, а я внимательно отслушиваю и комментирую. Думаю, что в дальнейшем буду использовать это в своей педагогической деятельности — иногда, когда я на гастролях.

— С каким вузом сегодня связана ваша педагогическая деятельность?

— Сегодня только с Цюрихской консерваторией, уже лет семь. Я считаюсь профессором, но здесь эта должность имеет абсолютно другое значение, нежели у нас. Здесь ты становишься профессором практически через год по получении доцентуры в любом вузе, ничего особенного для этого предпринимать не нужно. Здесь консерваторий немного, и преподавателей на пальцах двух рук можно сосчитать. Так что я очень рад, что у меня есть это место, и в такие трудные времена оно спасает.

— В Цюрих в последние годы стекаются лучшие силы музыкального мира. Там так прекрасно?

— Я переехал сюда по личным причинам, а не из налоговых соображений, хотя часто именно они ведут в Швейцарию. Я просто встретил девушку еще в мои американские времена, познакомился с ней во Франции, но она к тому моменту уже несколько лет жила в Цюрихе. В итоге я тоже переехал в Цюрих. Здесь хорошо. Есть много своих проблем. Но особенно во времена различных кризисов явственно осознаешь, насколько повезло оказаться именно здесь. Страна имеет невероятной толщины подушку безопасности во всех смыслах. Даже в кризисные времена все деньги имеют обыкновение течь именно сюда. Будто здесь какой-то магнит, который притягивает. Это не всегда влияет позитивно на моральное состояние людей здесь, но чисто в вопросах безопасности трудно найти лучшее направление.

— Вы умышленно обошли стороной учебу в Петербургской консерватории (да и в школе-десятилетке), ограничившись обычной музыкальной школой № 11 Василеостровского района?

— Так получилось, что, когда мне было 16 лет, я получил лично от Ицхака Перлмана приглашение в Джульярдскую школу, а от таких предложений не отказываются, тем более что все обучение было оплачено. Я поступил так, как нужно было поступить в тот момент, а потом жизнь пошла уже по своей накатанной колее. Ицхаку в руки попала видеокассета с записью тогда еще скромных моих достижений. Он пригласил меня на свою летнюю программу в Лонг-Айленд. Это была моя первая поездка в Америку, где все такое большое и интересное. Затем был еще конкурс Паганини в Генуе, который мне посчастливилось выиграть. Это было в сентябре 1998 года, а в феврале следующего года я уже поехал сдавать экзамены в Джульярд.

— У Перлмана было хорошо?

— Да. У него было просто хорошо. Он хороший мужик, с которым можно обо всем говорить легко и просто. Он ведет себя абсолютно не по статусу. С людьми, достигающими такой славы, — а я много таких людей повидал — очень часто сложно общаться. Ицхак — очень простой, добрый человек, каких в принципе мало. И среди педагогов тоже нечасто попадаются. Но мне в музыкальном плане нужно было что-то другое. Тогда я не мог понять что, а сейчас знаю. По прошествии какого-то времени, когда я был уже на третьем курсе, у нас разошлись музыкальные интересы. У меня, конечно, было тинейджерское упрямство, мне нужно было как-то утвердиться, показать, что я — другой. Ну и он тоже, наверное, не проявил той гибкости, которую можно было бы проявить. Но это его и не интересовало. Он — музыкант, который всегда мыслил просто, и у него всегда все получалось само по себе. Времена были другие. Делать карьеру в 50-е — 60-е было не то же самое, что ее делать в 90-е или 2000-е.

— В чем была причина разногласий?

— Меня, например, не устраивало, что Баха и Бетховена можно играть одним и тем же звуком. Но в 60-е годы это было о'кей. Если у тебя есть красивый звук и вибрато, ты умеешь фразировать, талантлив и много занимаешься, то, в принципе, можешь сделать карьеру. Сейчас это, как мне видится, не так. Мы знаем гораздо больше и должны играть исторически правильно. Тогда я к этому стремился на подсознательном уровне, но не знал, как это выразить, где добыть информацию. В Америке с этим было плохо, сейчас получше. Тогда на уроках шла речь в основном о том, чтобы играть красивым звуком, о смене смычка, вибрато, какой-то такой кухне. Мне это было неинтересно. Заполнить вакуум я особенно не мог, поэтому заполнял его упрямством, максимализмом, играя наоборот. Что Перлману могло в этом понравиться? Мне сейчас тоже не понравилось бы, наверное, как я играл.

— Где же вы добыли информацию?

— А я до сих пор ее добываю: книги, записи, с миру по нитке, в общем. В Европе с этим, конечно, лучше. В том же Цюрихе рядом Базель со своей Schola Cantorum, огромный кладезь информации. И открытость у слушателей и музыкантов здесь такая, какой в Америке нет. Как только я перебрался сюда, стал больше учиться этому. На Перлмане все мое официальное образование и закончилось.

— Чему вас все же научил Перлман?

— Я ему благодарен, в первую очередь, за то, что он мне помог в карьерном плане. Мы с ним много играли вместе (он дирижировал), прошли много репертуара. У меня даже Концерта Чайковского тогда в репертуаре не было, Бруха тоже не было. Я все выучил с ним. Храню партитуры с его аппликатурой — ценные экземпляры! Его записи, его звук чего стоят! Таким звуком можно делать на инструменте все что угодно. Но научить ему нельзя. Это личность, она просвечивает, какие-то гены. Это как удар Криштиану Роналду: вроде выглядит просто, а попробуй ударь.

— В Петербурге и Москве вам хватает концертов или хотелось бы чаще здесь бывать?

— Концерты — такая штука, их всегда может быть больше. Но я не жалуюсь. Мне вообще противопоказано очень много играть. Я люблю хорошо подготовиться, люблю побыть дома с семьей. Жизнь, когда на чемодане из одного города в другой, немножко не для меня. Я так, конечно же, жил, но надолго меня не хватает. Для меня идеально 50–60 концертов в год. И стараюсь выбирать только тот репертуар, который меня интересует. Смешно об этом говорить сейчас, когда работы нет вообще. Если бы мне сейчас предложили сыграть камерную музыку абы где, даже бесплатно, я бы согласился. Просто соскучился, не хватает. Я с квартетом репетировал несколько раз в июне, мы учили новую программу, это было прекрасно. Потом на предпоследней репетиции выяснилось, что вся программа, которую мы учили, не понадобится, потому что концерты отменились. Вот в такие времена живем.

— Кстати, о временах. Как провели карантин?

— Несколько недель назад мы основали I&I Foundation — Фонд поддержки новой музыки и композиторов. Много работы впереди. Сейчас делаем сайт, составляем контракты для композиторов, и вообще много разных идей.

— Невероятно благородное начинание, учитывая обстоятельства.

— Да, и независимо от них тоже. Это глобальная затея. Композиторов хороших много, а возможностей исполняться у них, к сожалению, очень немного. Будем стараться менять ситуацию. Пять произведений мы уже заказали. Нынешняя ситуация в каком-то смысле подстегнула, добавив свободного времени, чтобы подумать о вечном и расставить приоритеты по местам. Если бы не карантин, ничего бы из этого не вышло. Так что вот такой небольшой позитив. Я для себя понял, что недостаточно просто любить современную музыку: нужно что-то делать для ее продвижения. Сама по себе она идет с трудом в концертные залы.

— Такую картину вы наблюдаете повсеместно или есть более благополучные страны?

— Есть даже не страны, а города более благополучные. Допустим, в Мюнхене есть камерный оркестр, который сознательно играет очень много современной музыки и заказывает ее. В Лос-Анджелесской филармонии очень много денег тратят на это, организуя образовательные программы, чтобы люди знали, что есть не только Моцарт с Бетховеном. Нельзя сказать, что в Германии современному искусству уделяют внимания больше, чем в Австрии. Все зависит от людей. Если во главе оркестра или музыкального фестиваля стоит человек, которому это небезразлично, то все приходит в движение.

— Швейцария — как будто тоже очень толерантная в отношении современной музыки страна?

— В общем, да. Хотя при этом огромного количества талантливых молодых композиторов здесь, пожалуй, нет. Есть преимущество финансовое — большое количество фондов, куда можно обратиться, оркестры не бедствуют. Поэтому Швейцария в этом вопросе не на последнем месте. Что в России с этим происходит, вы, наверное, и сами знаете — все очень трудно, и сам институт заказов находится в зачаточном состоянии.

— Хотя известны какие-то единичные случаи, когда находят государственную, грантовую поддержку, есть имена.

— Есть, но это все единичные случаи. Института заказов нет.

— А если бы и был, то вопрос эстетики и идеологии, может, не так же остро, как в советское время, но все равно бы возникал. Это ведь как в кино: если без патриотизма, то грантов не жди.

— Да, в России есть известные талантливые люди. Но те российские имена, с которыми хотелось бы иметь дело, в последние годы живут не в России. Так получилось. Наверное, это неспроста. А насчет идеологии — ну да, это больная тема. Это у нас, кажется, было всегда — за каким-то исключением 1990-х годов, когда можно было все, и это позитивно отразилось на искусстве. Может, еще в XIX веке было окошко. Но это все миниатюрные проблески свободы. Мне кажется, артисту нужно больше, чтобы раскрыться.

— Сегодня со свободой возникли неожиданные или, наоборот, вполне ожидаемые проблемы не только в России. Везде с разными оттенками.

— Да, есть много вопросов сейчас, согласен с вами.

— А каков критерий отбора композиторов в ваш новый фонд?

— Критериев несколько. Прежде всего, композиторы должны быть юными духом. Есть люди, которым уже под 60, но их никто не знает; они нас тоже, в принципе, интересуют. Потом то, что сейчас называют diversity (разнообразие), то есть баланс полов важен. Мы бы хотели дать одинаковые шансы всем, поэтому не проводим отбор вслепую (иначе неизбежно получается больше мужчин). Мы абсолютно открыто составляем списки, и всех должно быть более-менее 50 на 50. Мы хотим создать базу талантливых композиторов, с которыми будем работать в дальнейшем. База постоянно пополняется. Сейчас мы пока работаем вдвоем с моим коллегой Иланом Волковым, но планируем пригласить еще кого-нибудь в следующем году. Может быть, это будет сменная должность на год или два. Для нас важно, чтобы авторы были отовсюду, не только из Швейцарии и Европы: мы ищем везде. И самый главный критерий, который трудно определить и объяснить, — артистическая свобода выражения идей, самобытность. Тут мы уже должны согласиться или нет…

— …опираясь на свой вкус?

— Да, здесь уже нравится — не нравится. Должна произойти какая-то химическая реакция при прослушивании первых звуков произведения неизвестного тебе композитора. Это очень трудно объяснить и выразить, но это самый важный критерий. Мы рассчитываем осуществлять от 15 до 20 заказов в год. Нас радует, что мы уже получили позитивный фидбэк от многих фестивалей. Работаем и над этим вектором тоже, потому что важно, чтобы новые произведения были исполнены и услышаны. Конец этой цепочки должен вести в концертный зал, и мы должны выстроить ее до конца. При том что фокус делается на ее начале — самом заказе музыкального произведения.

— Насколько охотно идут инвесторы на подобные предложения?

— Время сегодня непростое, но для современной музыки оно всегда было непростым, поэтому терять нам нечего. Но интерес есть. Инвесторы, конечно, хотят знать, как все работает, и контролировать каждый шаг, что абсолютно понятно. Но у нас уже есть позитивные наметки — и здесь, и на других континентах. Думаю, что все будет хорошо.

— Что вообще ждет индустрию академической музыки после случившегося?

— Говорить-то об этом можно, но никто не знает, что будет происходить дальше. Я не исключение. Онлайн-искусство не от хорошей жизни возникает. Лишь как дополнение настоящего live-искусства, которого сегодня пока просто нет. А если есть, то не приближается к тому, к чему мы все привыкли. Что-то где-то происходит, но все это очень хрупко. Как только обнаруживают одного вирусоносителя, все сразу летит. Я должен быть играть во Франции, было спланировано несколько концертов. Один из участников протестировался, получил позитивный результат, и все концерты отменились. Кому же хочется рисковать? У людей сейчас нет особенного желания идти на концерты, потому что страшно заболеть. И в данном случае приоритеты понятны. Тем людям, которые хотят играть во что бы то ни стало, нужно, по-моему, немного поумерить свой пыл. Это сейчас не самое главное. Конечно, нужно, чтобы музыкантам помогали, коль скоро не дают работать. Это задача правительств. Где-то это получается лучше, как здесь, например, — где всем помогают, никто не голодает. В других странах это не так. Но всеми средствами пытаться сейчас вернуться к жизни — это не очень ответственно, что ли. Нужно многое взвесить, продумать. Я точно не пессимист. Но даже чума была не навсегда. Все закончится и вернется более-менее на круги своя, хотя что-то изменится. Думаю, мы должны на это философски смотреть, иначе будет трудно. К тому же у меня обязанности — я должен детей растить и пример подавать оптимистический.

Понравился материал? Помоги сайту!