Пять сестер и два медведя

Русская литературная классика на оперных сценах Москвы и Екатеринбурга

текст: Екатерина Бирюкова
Detailed_pictureСцена из спектакля «Три сестры»© Ольга Керелюк / Урал Опера Балет

На прошлой неделе два резонансных оперных театра страны выпустили по премьере. В основе каждой — классические тексты русской литературы: «Три сестры» и «Евгений Онегин». В обеих постановках присутствуют ряженый медведь и фраза «любви все возрасты покорны». На этом сходство заканчивается.

Екатеринбургский театр, балетную вотчину которого олицетворяет Вячеслав Самодуров, для продвижения своей оперы придумал особую стратегию: эксклюзивные российские премьеры важных партитур XX столетия гарантируют интерес и уважение. За последние несколько лет тут поставлены «Сатьяграха» Филипа Гласса, «Пассажирка» Мечислава Вайнберга, «Греческие пассионы» Богуслава Мартину.

Теперь театр, с недавних пор называющийся «Урал Опера Балет», с гордостью представил «Трех сестер» известного венгерского композитора и дирижера Петера Этвёша. За этой партитурой закреплена позиция «последней значительной оперы минувшего столетия», она впервые была поставлена в 1998 году в Лионе (дирижер — Кент Нагано, режиссер — Усио Амагацу), с тех пор шла еще в 23 театрах мира, но ни разу в России. Чеховский текст самим Этвёшем и драматургом Клаусом Хенненбергом заново собран в нелинейное цикличное повествование, в котором важны повторяющаяся тема пожара и клубок знакомых реплик, отрывков, припоминаний. «Тарарабумбия» есть, но с ударением на предпоследнюю букву. А «сижу на тумбе я» — нет. Чеховские герои, не слышащие и не понимающие друг друга, у Этвёша окончательно лишены причинно-следственных связей. Эпизоды сгруппированы в три части, в которых на один и тот же отрывочный, абсурдистский мир по очереди смотрят Ирина, Андрей и Маша. Этот мир получается очень объемным — в том числе благодаря предусмотренному композитором пространственному решению: в яме находится ансамбль солистов, а большой оркестр сидит на сцене или над ней. Звуки, суммирующие множество композиторских традиций XX века, перетекают и обволакивают, иногда уступая дорогу отдельным тембрам-характерам.

На екатеринбургской премьере «верхним» дирижером был сам живой 75-летний классик Петер Этвёш, «нижним» — музыкальный шеф театра Оливер фон Дохнаньи. Автор элегантно заметил, что впервые в его опере певцы по-русски не только поют, но и думают. Хотя и в многочисленных предыдущих постановках без русскоязычных солистов дело не обходилось. Например, Ириной были и контратенор Олег Рябец, и сопрано Аида Гарифуллина. Дело в том, что существуют «мужская» и «женская» версии оперы. В первой все 13 сольных партий исполняются мужчинами, партии трех сестер и Наташи — контратенорами. Быт и реализм таким образом совсем отдаляются, актеры — как маски в театре но. В Екатеринбурге выбрана «женская» версия — более приемлемая для репертуарного театра, в труппе которого, скорее всего, нет четырех контратеноров (а «Урал Опера Балет» настаивает на том, что все суперпроекты — не разовые акции, а постоянно идущие спектакли; лучше всего это пока получается у «Сатьяграхи»).

Постановщик екатеринбургских «Сестер» под стать громкому названию. Это видный американский режиссер Кристофер Олден, единственной российской работой которого до того был бриттеновский «Сон в летнюю ночь» (2012) в театре Станиславского и Немировича-Данченко, отмеченный не только «Золотой маской», но и анонимками с фейковыми оскорблениями родительских чувств. Олден провел в Екатеринбурге полный постановочный период, подготовил два состава солистов и не устает восхищаться местными ресторанами.

Сестер и их окружение он поместил в одно запертое помещение и в три разных русских времени. Ирина (Ольга Семенищева) — из чеховской эпохи. Маша (Ксения Ковалевская) — из советских 60-х. Примерно оттуда же Тузенбах (Тимофей Дубовицкий), приплясывающий под радиоприемник. Андрей (Дмитрий Стародубов) — вечная русская расхристанность. Его жена Наташа (Ольга Тенякова) — гламурная фифа (пользуется у публики наибольшей популярностью). У старшей сестры Ольги (Надежда Рыженкова) в руках ноутбук. Вершинин (Алексей Семенищев) в постсоветском камуфляже выступает в неожиданном амплуа злостного плейбоя. Пара марширующих солдат — Федотик (Владимир Чеберяк) и Родэ (Евгений Крюков) — будто со старых черно-белых военных фотографий. Нянька Анфиса (Татьяна Никанорова) — уборщица современного гостиничного типа. Ближе к концу на сцене еще появляются балерина, девица в кокошнике, карнавальный медведь и три маленькие девочки с набеленными лицами — симпатичный, но необязательный набор рефлексий западного режиссера на тему русской культуры.

Олден и его команда (сценографы Эндрю Либерман и Ираклий Авалиани, художница по костюмам Доуи Люти) предлагают маски, с которыми мы можем соглашаться или не соглашаться, но они в любом случае очень неформальные, они задают вопросы, волнуют, ранят, усмехаются, живут.

Сцена из спектакля «Евгений Онегин»Сцена из спектакля «Евгений Онегин»© Дамир Юсупов / Большой театр

В новом «Евгении Онегине», поставленном на Исторической сцене Большого театра, жизни нет совсем. За прошлую неделю весь интернет уже оттоптался на гусях и курицах-несушках, которых для оживления первой сцены придумали режиссер Евгений Арье, сценограф Семен Пастух и художница по костюмам Галина Соловьева. И можно сколько угодно давать себе зарок больше не упоминать про гусей, а также про отошедшую в легендарное прошлое одноименную постановку Чернякова (она была на Новой сцене, а такому названию следует жить в главном дворце), но говорить больше, в принципе, и не о чем. Ярко-красный хор крестьян вызывает радостные аплодисменты своей броской сувенирностью. Медведь, произошедший из вечной режиссерской тоски по отсутствующему у Чайковского «сну Татьяны», очень мил, почесывается, катается в дилижансе и на качелях. Всю сцену письма человек в костюме Онегина с надетой сверху медвежьей головой мается позади Таниной кровати, иногда вальсируя в одиночку (надеюсь, этим занимается не сам исполнитель заглавной партии Игорь Головатенко, а его близкий по телосложению двойник). Главный вопрос первого действия — сознательный это трэш или несознательный — постепенно исчезает в общей скуке. Гости ларинского бала, демонстрирующие в своих нарядах невероятно бессмысленное буйство красок, топчутся общей кучей. Многозначительной единственной деталью, придуманной режиссером для своего Онегина, является хрупкая бессловесная секундантша в мужском костюме, приведенная им на дуэль. Великосветский полонез, вычурности которого ничто не предвещало (режиссер по пластике — Игорь Качаев), — еще один повод для публики сказать «вау» и поаплодировать. Татьяна, признавшись в любви, на прощание целует Онегина в губы, а он, дурак, все равно причитает «тоска, позор».

Все это не отменяет красивого, неспешного, охорашивающегося оркестра под управлением Тугана Сохиева, прозрачных ансамблей, хорошей дикции, роскошного Игоря Головатенко (Онегин), драгоценного Алексея Неклюдова (Ленский), страстной Анны Нечаевой (Татьяна) и общего высокого певческого уровня. Но, хотя тут как раз есть и фабула, и причинно-следственные связи, кажется, что спектакль может остановиться в любой момент и ничего от этого не изменится — потому что он с самого начала никуда не ехал.

ПОДПИСЫВАЙТЕСЬ НА КАНАЛ COLTA.RU В ЯНДЕКС.ДЗЕН, ЧТОБЫ НИЧЕГО НЕ ПРОПУСТИТЬ


Понравился материал? Помоги сайту!

Ссылки по теме
Сегодня на сайте
Евгения Волункова: «Привилегии у тех, кто остался в России» Журналистика: ревизия
Евгения Волункова: «Привилегии у тех, кто остался в России»  

Главный редактор «Таких дел» о том, как взбивать сметану в масло, писать о людях вне зависимости от их ошибок, бороться за «глубинного» читателя и работать там, где очень трудно, но необходимо

12 июля 202349577
Тихон Дзядко: «Где бы мы ни находились, мы воспринимаем “Дождь” как российский телеканал»Журналистика: ревизия
Тихон Дзядко: «Где бы мы ни находились, мы воспринимаем “Дождь” как российский телеканал» 

Главный редактор телеканала «Дождь» о том, как делать репортажи из России, не находясь в России, о редакции как общине и о неподчинении императивам

7 июня 202342833