31 августа 2018Академическая музыка
245

Убить кузена

«Вакханки» Хенце в постановке Кшиштофа Варликовского и Кента Нагано в Зальцбурге

текст: Алексей Мокроусов
Detailed_picture© Salzburger Festspiele / Bernd Uhlig

Композитор Ханс Вернер Хенце (1926—2012) любил хороших либреттистов. В 1953 году, разочарованный атмосферой реставрации в Германии, а также агрессией со стороны завсегдатаев Дармштадтских летних курсов и адептов сериальной музыки, он уехал на итальянский остров Искья, где познакомился с представителями местной арт-колонии, включавшей выдающегося историка, сына Томаса Манна Голо Манна и поэта Уистена Хью Одена. Оден, как позднее и Ингеборг Бахман, станет его любимым соавтором. С ним Хенце начал работу над оперой по «Вакханкам» Еврипида.

До наших дней «Вакханки» дошли не полностью (потому, кстати, на русском их лучше читать не только в переводе Иннокентия Анненского, но и в переводе-реконструкции Фаддея Зелинского). Оден и его соавтор Честер Каллман бережно отнеслись к классике. Дионис (в нынешней зальцбургской постановке — отличная работа американского тенора с ланкийскими корнями Шона Паниккара) все так же жесток по отношению к тем, кто не проявляет должного к нему уважения. Молодой царь Фив Пенфей (канадский баритон Рассел Браун) наивен в стремлении привнести каплю рационального в мир слепого поклонения богам. Его мать Агава (немецкая меццо-сопрано Таня Баумгартнер) вместе с сестрами и подругами все так же погружена в состояние вакхического транса, неотделимого от массового безумия. Разорвать на куски собственного сына и думать при этом, что убиваешь льва, — это как же надо прогневить родного племянника (а Дионис ей родственник), чтобы не ведать, что творишь?

© Salzburger Festspiele / Bernd Uhlig

Существует примерно десяток опер и музыкальных спектаклей на сюжет «Вакханок»; почти все они возникли после прихода европейских фашистов к власти. Хенце написал свою версию («Die Bassariden») для Зальцбургского фестиваля в 1966 году, премьера под управлением Кристофа фон Донаньи прошла на немецком языке (хотя либретто писалось на английском), в этот раз опера поется на языке оригинала. Позднее композитор переделал партитуру, которую мыслил как симфонию, но в Зальцбурге сейчас поставили первую версию с интермеццо (после него идет не предусмотренный композитором антракт).

Благодаря дирижеру Кенту Нагано и Венскому филармоническому оркестру удалось расслышать все детали и прочувствовать эклектичный стиль, включающий атональность, из-за которого Хенце так не любили поклонники Дармштадтской школы. Хенце считал, что следование принципам одной эстетики ущемляет свободу автора, даже если речь о сериализме. Известен случай, когда на одном из концертов Дней музыки в немецком Донауэшингене уже после первых тактов нового сочинения Хенце из зала демонстративно вышли трое слушателей — это были Пьер Булез, Луиджи Ноно и Карлхайнц Штокхаузен.

© Salzburger Festspiele / Bernd Uhlig

Сейчас в Зальцбурге никто из зала не выходил — и билеты нынче дороги, и дебют на фестивале режиссера Кшиштофа Варликовского многими ожидался с нетерпением. Привыкшего к премьерным буканьям режиссера встретили на этот раз аплодисментами — возможно, дело в огромном кредите доверия к интенданту Маркусу Хинтерхойзеру. Да и сюжет жуткий — завораживает, пусть и рассказан без лишних ужастиков.

© Salzburger Festspiele / Bernd Uhlig

Варликовский вдохновлялся фильмом Пазолини «Сало, или 120 дней Содома», садомазо присутствует, но в какой-то начальной форме, не помогает даже видео, в целом дело ограничилось красивым и сильным телом обнаженной танцовщицы (Розальба Герреро Торрес заслуживает отдельного упоминания). По причине культа мертвой матери Диониса Семелы весь спектакль на авансцене стоит стеклянный гроб с ее телом. Финальные события рождают образ девушки с топором в руках. Эстетически неприятно, физиологически нейтрально, по-человечески же все понятно: мстительный юноша не любит родственников, юный царь силен в просветительских идеалах, но не в политической тактике, любящий его дед (Кадма поет сэр Уиллард Уайт) разрывается между любовью к внуку, которому сам же передал власть досрочно, и желанием жить как все, по законам предков. Ну и вакхические сцены — они даны без излишеств, почти по-домашнему, скорее обозначая, чем показывая.

© Salzburger Festspiele / Bernd Uhlig

Вы не этого ждали от enfant terrible Варликовского, мечталось о борделе с политическим подтекстом? Получайте что есть — интеллектуальную вариацию на тему стадного ослепления, насильственной демократии и безбрежного самодурства.

Из-за огромных размеров сцены Нагано потребовался второй дирижер — хоровой. Участники спектакля обычно распределены по отсекам: справа — пространство царя, в центре — его официальные покои, слева — хор и место культа. Художник Малгожата Щесняк насытила античный мир множеством современных деталей (дизайн явно послевоенного времени), глаза разбегаются, но в пространстве Фельзенрайтшуле взгляду не привыкать теряться. Пестрота похожа на жизнь в безразмерной империи — вроде всего происходит много, но как-то успеваешь и охватить, и прочувствовать, и понять, что на самом деле не происходит ничего. Все предопределено — и не только между кузенами, разве что вид смерти каждому предназначен свой.


Понравился материал? Помоги сайту!

Ссылки по теме
Сегодня на сайте
Елизавета Осетинская: «Мы привыкли платить и сами получать маленькие деньги, и ничего хорошего в этом нет»Журналистика: ревизия
Елизавета Осетинская: «Мы привыкли платить и сами получать маленькие деньги, и ничего хорошего в этом нет» 

Разговор с основательницей The Bell о журналистике «без выпученных глаз», хронической бедности в профессии и о том, как спасти все независимые медиа разом

29 ноября 202320781
Екатерина Горбунова: «О том, как это тяжело и трагично, я подумаю потом»Журналистика: ревизия
Екатерина Горбунова: «О том, как это тяжело и трагично, я подумаю потом» 

Разговор с главным редактором независимого медиа «Адвокатская улица». Точнее, два разговора: первый — пока проект, объявленный «иноагентом», работал. И второй — после того, как он не выдержал давления и закрылся

19 октября 202325897