12 мая 2021Литература
195

«Не из себя в текст — а из текста в себя»

Из дневников и черновиков Олега Юрьева

 
Detailed_pictureУ замка Солитюд. Штутгарт, 2007© Архив Олега Юрьева

Настоящие фрагментарные записи извлечены из рукописного архива Олега Юрьева (1959–2018), относящегося к 1970-м — 1980-м годам и находящегося в Петербурге, и из записных книжек позднейшего времени, хранящихся во Франкфурте-на-Майне.

ПОЛНОЧЬ ГАРМОНИИ

<на полях написано:
Жанрово
Поведеньего>

С () зрения семантики:

незначимость слова,
безсловесность языка,

т.е. язык плохо останавливаем, имеет преимущественно процессное существование.
Что, естественно, не способствует поэзии как феноменальному инструменту для строения особой формы материи, к-я только в этой организации и проявляется, почему м.б. тавтологически названа поэтической.
Материя прячется за словами, между слов и т.д., а когда утрачено ощущение, грубо говоря, контекста, то и текст, говоря грубо, распадается, точнее растекается.
Трюизм: обертона заглушили тон.
Отсюда — отсутствие критериумов (единственного не бывает, по критериуму ходят стайками, как минимум по двое — критериум и антикритериум); во всяком случае критериума литературного.
Писатель не знает, что он пишет, читатель, что важнее, не знает, что читает.
Кстати говоря, это мифическое (при любых условиях практического быта литературы) существо и определяет состояние литературного процесса, являясь, так сказать, объективным фактором его.
Писатели есть всегда, и, полагаю, примерно в одном количестве, читатели же то исчезают, то появляются.
С другой стороны, читатель, как уже сказано, существо сказочное — кто он, чего ему надо? — извечный вопрос бедного писателя, полагающего себя или слугой — и тогда читатель — это Народ, Прогрессивные круги, Царь или кто-либо еще; или неким индифферентом, что в общем-то в той или иной мере скрытая претензия на господство — и в обоих случаях неправого.
Беда начинается там, где писатель — сразу же раскроем: он же и читатель — другого не дано, и не в смысле общем, а не только чтения собственных сочинений утрачивает литературные критерии, т.е. способность к строению, в конечном счете к гармонизации.
Причем читать гораздо трудней, чем писать; точнее чтение (а честно говоря, Чтение <все доступные тексты мира>) есть ведущий компонент литературного процесса, а поскольку мы свели его к единственному индивиду — литературного творчества.
Уметь писать невозможно, можно уметь читать.

Отсутствие критериума в лучшем случае обращает сочинителя к внелитературным способам строения текста, т.е. к нонсенсу: системообразующим фактором служат внесистемные элементы, а в худшем оставляет его «висеть в воздухе». Внесистемный системообразующий фактор — это миф личности (есть и другие, но они для нас неактуальны) — энергия строения текста отправляется на строение поведения — с результатом, прямо вытекающим из закона ее сохранения.
Другое дело, если остаточная энергия строения текста расходуется «на жизнь» — возникает «естественный миф».
Итак: главная беда — отсутствие внутреннего критерия (внешние еще худо-бедно встречаются), поскольку критерии строения слов относятся к разряду критериев поведения, т.е. строго говоря внелитературны, не имеют отношения к движению материи;

Сочинители орудуют вслепую, они не представляют, чем обернется их действие в следующий момент текстового времени.
[Не только умом, конечно, знают это те, кто это знают, не столько, да и ум этот другой, «ум-следствие»]
Можно ли служить тому, чего не понимаешь?
Можно ли отстраниться от того, что все-таки есть и составляет остаточное условие литературы?
<зачеркнуто: вопиющий дилетантизм — полагать>
Что такое дилетантство?
Без оценок?
Писатель дилетант, если он самоотстранен от литературного процесса.
<зачеркнуто: Дилетантские сочинения>
Дилетант Тютчев, абсолютный профессионал Пушкин.

Исчерпывание обертонов — способ очищения, выявления тона.
[Словарь должен сжаться]
Я буду делать, слепливать его косвенно, слепливая из обертонов, для того, чтобы язык оказался чист и способен к смыслу.

Бродский = Некрасов.
Пропорция сохранилась.
[И Евтушенко тоже Некрасов
Явления разлагаются
Бродский — Некрасов как феномен прозаического поэта]
Сейчас — борьба за Тютчева.

(начало 1980-х) [1]

Находясь в эстетическом подполье.
Гете — невозможно в это время.
Гейне — путь уже пройден. Гельдерлин — остается Гельдерлин.
На это надеется каждый.

(начало 1980-х)

© Архив Олега Юрьева

Как известно, теория стилей Ломоносова определяла достаточно жесткую привязку выразительных средств и распределения жанров по трем стилям: высокому, среднему и низкому.
Само это разделение Ломоносов не открыл да и не мог открыть — оно в каком-то смысле существовало всегда. Авторитет Ломоносова оказался настолько высок и привязка настолько жесткой, что в дальнейшем само представление о каждом из трех стилей оказалось неотделимым от выразительных — на поверхности прежде всего лексических средств, с ним связанных.
Изменение ситуации в литературе с точки зрения традиционных представлений можно представить как процесс смешения стилей и в результате полной отмены самого этого понятия, которое с точки зрения истории литературы становится неактуальным уже после смерти Пушкина.
Это является несусветной чепухой.
Повторяю, стили нельзя отменить и смешать.
Они существуют объективно, сами по себе.
Могут измениться способы выражения стилей, точнее сказать, способы проявления их.
Таким образом, можно сказать, что процесс наполнения высокого стиля в 19 веке элементами среднего, а в 20 веке — низкого (по ломоносовской классификации) был интерпретирован как процесс изжития высокого в 19 и среднего в 20 в. стилей, попросту говоря, отмены их.
Следует отметить, что созданию такого впечатления, в настоящее время, очевидно, вполне бессознательного (поскольку вообще мало кто оперирует понятием разделения на стили) немало способствовала сильно действующая на протяжении 150 лет в русской литературе плебейская агрессия.
В настоящее время высокий стиль (исключая апофеоз государства) является полузапретным…
Итак, теория стилей — это теория средств.
Для того, чтобы понять, что такое каждый из стилей, нужно обратиться к жанровой привязке.

(1982–1983)

Есть в языке слова, которые умирают и ими нельзя пользоваться. Когда они совсем умрут, то станут дети и снова начнут жить.

(1982–1983)

Лучший инструмент для создания абсурдной пьесы — магнитофон.

(1982–1983)

Самое несозданное для ведения каких-либо дневников ли, записных ли книг существо это, конечно, О. Юрьев, крупный писатель конца ХХ века. Век был поганый, и конец у него получается соответственный. Упомянутый же автор к настоящему, как говорится в народе, моменту времени сочинил (за 7 лет — 1981–1988 гг. — литературной —?? деятельностью это вряд ли назовешь) ~3,5–4 а.л. стихотворной продукции;
~6,5–7 а.л.
пьес;
~2,5 а.л.
прозы;
~2,5 а.л.
статей; — итого ок. 15 а.л. литературной продукции (это, конечно, не считая переводов любого качества, пьес для детей, инсценировок, пьес «по мотивам», стихов и прозы для детей, статей и всего другого прочего, что нельзя назвать вольным художеством, т.е. тем, что автор стал бы сочинять по собственному, внутреннему побуждению, ни для чего).

(1989)

© Архив Олега Юрьева

Как бы наперекор навязываемому внешней жизнью — эпохой пионерских и иных лагерей, коммунальных квартир и творческих союзов — принудительному многолюдству культура в России если и существует, то существует лишь в горящих точках отдельных имен. «Победитель получает все». Высокая культура ушла из направлений, школ, поколений, даже маленьких приятельских кружков и существует только в отдельных фигурах.

(1989)

Литератор О.Ю. хандрит, недовольный жизнью. Бросьте, литератор, здоровье — вот главное!

(1989)

Но если сесть (теперь уже за машинку) и по какой-то канве? начать — что-нибудь и напишется (это, естественно, о статьях) и даже похожее на мысль.

Но процесс мышления, происходящий на ходу, в постели, за едой, — невосстановим.

Впрочем, жалеть, видимо, не о чем.

(1989)

Все существование между двумя помыслами: делать усилие или не делать усилие.

Делать усилие — быть писателем, литератором… etc.

Не делать — быть органическим поэтом в связи с причиной поэзии.

И недостаточно заставляю делать.

И недостаточно заставляю не делать.

(1989)

Невозможны записки о.

Психологически невозможно, скучно писать о. О политике, о литерат. процессе? О Лене Шварц?

Для кого?

Для себя, чтоб не забыть. А зачем не забыть?

(1989)

© Архив Олега Юрьева

Нужно было иметь какие-то иллюзии, кроме физиологически необоримых вещей.

Желание славы — постыдно. Это, наверно, ненормально. Пушкин оправдывался, Тютчев не желал, но мы все самозванцы.

И я самозванец.

Разница между самозванцами чисто сознательная (так же и Лжедмитрий I, условно говоря, представлял интересы крупных бояр, оппозиции Федора, а Лжедмитрий второй — мелкого дворянства и казачества и просто разбойничьей шушеры).

(1989)

18.03.1989

Любопытно: у Тютчева, когда идет речь о личном, чувственном противопоставлении России и Запада (эмоционального восприятия природы и жизни), противопоставляются Юг и Север. Когда же оппозиция осуществляется на уровне идеи, политического фантома, владевшего Тютчевым, противопоставляются Восток и Запад.

21.03.1989

М.б. «нелитераторство» Тютчева коренится в какой-то мере в нашем раздвоении: он ощущает себя не тем человеком в стихах, что в разуме своем.

Абсолютная свобода в стихах вызвала необходимость абсолютной несвободы, закрепленности, должности в разуме, в доктрине.

Открытая Тыняновым «применимость» стиха, соотнесенность со «способом произнесения» (Державин рассчитывал на акустику дворцовых анфилад). Но некоторые неприменимы — Тютчев.

Если я доживу до конца жизни, напишу воспоминания писателя «Сестра моя, краткость».

(1989)

Судьба России — учиться через войну.

Больше счастья приносят ей войны проигранные, чем победные.

Способ общения с внешним миром — через войну.

(1989)

13 авг. 1989

Близнецы. Мессия и Антимессия. Комедия близнецов

— Ты не знаешь кого ты убил, мессию или антимессию?

Так пойди и убей остального.

сентябрь 1989

Культура — строящаяся башня. Чем выше, тем больше у строящих сомнения — не Вавилонская ли она, эта башня; и не близка ли она к завершению.
Модернизм — это трагедия строителей высоких ярусов. Кто этой трагедии не переживает — не может считаться и называться авангардистом, модернистом и т.д. Он строит рядом, а не на участке.

Стратановский — сложносокращенная поэзия.

(1989–1991)

© Архив Олега Юрьева

Курсивы и в особенности разрядки — непреложное свидетельство личной занудливости автора.

(1989–1991)

Может ли быть повествование от лица нарратора, который ничего ни о чем не знает, не представляет себе простейших вещей. Причем не слабоумие или детская неполнота, а «полное незнание»?

(1989–1991)

Трагедия литературы русской заключается в том, что ее поэты были и остаются значительно умнее, чем ее прозаики.

(1989–1991)

11. Февраля 1991

Стихи должны происходить только здесь, может быть только очень изредка там, как передышка. Но здесь — так, чтобы это «здесь» постепенно переставало ощущаться. Географию необходимо пережить быстро, иначе останется след экзотизма или туризма как в большинстве зарубежных стихов Бродского.
«Там» — нельзя, т.к. и самое простое и самое расслабляющее, и результат то же сужение, излагательность.
Возможно ли соединить «здесь» и «там» в пространстве стихов. Если возможно, то желательно. Точнее это и должно происходить, в моем случае, иначе уже будет другой автор, если вообще автор.

Эмансипация глупости — основное содержание нового времени. А Эразм думал пошутить.

(1991)

22.03.1991

— Я надеюсь, что в СССР победят реалисты

— Реалисты один раз уже победили гимназистов. Чем это кончилось?

Поэзия трактует духовно-материальные объекты, а проза — взаимодействие между материальными — духовными объектами.

Стихи — чем медленнее, тем информативнее.
Проза — чем информативнее, тем быстрее.

(1991–1992)

© Архив Олега Юрьева

Чем честнее поиск индивидуального выражения (т.е. чем определеннее ограничительные рамки «любой ценой найти»), тем в результате у большинства выходит похоже друг на друга, п.ч. индивидуальное в людях похоже.
Собственно, и без этих рамок похоже, но в несколько ином разрезе, да и неинтересно о спекуляции.

(1991–1992)

Признанное (признавшее себя) поражение «нового». Не в смысле направления, а в смысле возможности нового. Уход в комбинаторику.
Но Рубинштейн — хороший, честный…
Поток сознания, не индивидуального, а коллективного.

(1991–1992)

Иегуда Галеви как Моисей, не дошедший чуть-чуть до земли Израиля, но не приведший с собой никого.

(1996–1997)

Советский театр перешел тогда от выявления на сцене правды жизни к выявлению на сцене правды-матки.

(1996–1997)

22.5.1997

Писатель может писать в сослагательном направлении, но думать — тем более о себе — не имеет права.

10. Сент. 1992

Время заворачивается к (в) границам (х) застоя (двухэтажное время). Когда думаешь о 30–40–50 гг. сквозь массовую культуру кухни — через Галича, Солженицына и т.д.

У нас отняли родину, но дали материал.

(1992)


Было бы интересно собрать книгу о бывших советских профессиях — переводе с подстрочника, переводе, песенных текстах, детск. литерат., бардах, авангардных поэтах, подпольном роке — <или словарь>.

(1992)

«Открытый конец» возможен только как выражение уверенности автора, что ни одна из возможностей не существенна; или что существует только одна возможность, которую нечего трудиться представлять (очень редко). Просто повесить «знак вопроса» для «поэтичности» и «загадочности» беспомощно. Кроме случая, когда подразумевается, что автор хоть и признает свою беспомощность в определении возможности (и она одна!), но эта возможность так велика, что умолчание имеет силу образа. В «немистических обстоятельствах» этого не бывает.

(1992)

23.03.2005

Не происходит ли со мной в известной степени метаморфоза, как в ст. Олейникова «Перемена фамилии»? Только без перемены фамилии.

Не из себя в текст — а из текста в себя: возвращать свою жизнь в свою жизнь.

Попытаться не приукрашать «для красоты текста», как я всегда делал, — только то, что действительно вспомнил.
Комментарии удивленного «взрослого» современника — другим шрифтом и/или графически выделенные.

Писать, чтобы вспомнить, вернуть забытую жизнь.

(2012–2013)

© Архив Олега Юрьева

Тогда — взрыв образования: одновременно расширение доступа к «классическому» образованию и превращение в т.ч. и через это расширение, но и в результате изменения цивилизации — потеря этим образованием, состоящим из — внимание — цитат, всякого прикладного, в т.ч. социально-прикладного значения.

А сейчас?

(2012–2013)

Речь всегда идет о придании полноценности своему времени, которое мыслящему человеку всегда кажется второсортным.
У Джойса — сознательная процедура — античная схема и история английской литературы — инструменты по преодолению беспородности.

(2012–2013)

3-е письмо
Неизвестное письмо писателя О. Юрьева Виктору Борисовичу Кривулину.
И тут, конечно, все истории отношений, и история «неоф. литературы» и то, что было после нее. И причины, почему она сама себя отменила, продала и уступила.
Но и мир смерти, в котором мы все живем.

Не удивляйтесь, что я пишу Вам, а не Лене, или Понизовскому, или Вольфу, людям, которых я люблю и к которым был ближе, чем к Вам…
Или удивляйтесь. Я и сам удивляюсь [2]

(2012–2013)

Другой жизни у них для меня нет.

(2012–2013)

Это очень простая вещь: отсутствие будущего лишает человека терпения — он хочет все как можно скорее.
А без терпения никакая литература невозможна, даже стихи.

(2012–2013)

Это ничего, что у сегодняшних молодых (или уже не молодых) поэтов литературная культура ограничивается куплетами англо-саксонских рок-песен, случайными переводами из «мировой поэзии» и ложно понятой классикой как модерна, так и авангарда.
Бывают эпохи, когда великое создается без всякой гуманитарной культуры, своими вздорными представлениями — см. Державина или, собственно, того же Бродского, который «мало начитан».

(2012–2013)

Публикация Ольги Мартыновой


[1] Текст представляет собой черновик неосуществленной статьи.

[2] Речь идет о неосуществленном варианте третьего письма из книги «Неизвестные письма». Лена — Елена Шварц.


Понравился материал? Помоги сайту!

Сегодня на сайте
Елизавета Осетинская: «Мы привыкли платить и сами получать маленькие деньги, и ничего хорошего в этом нет»Журналистика: ревизия
Елизавета Осетинская: «Мы привыкли платить и сами получать маленькие деньги, и ничего хорошего в этом нет» 

Разговор с основательницей The Bell о журналистике «без выпученных глаз», хронической бедности в профессии и о том, как спасти все независимые медиа разом

29 ноября 202319760
Екатерина Горбунова: «О том, как это тяжело и трагично, я подумаю потом»Журналистика: ревизия
Екатерина Горбунова: «О том, как это тяжело и трагично, я подумаю потом» 

Разговор с главным редактором независимого медиа «Адвокатская улица». Точнее, два разговора: первый — пока проект, объявленный «иноагентом», работал. И второй — после того, как он не выдержал давления и закрылся

19 октября 202325173