16 августа 2019Литература
131

Битник № 1

Дмитрий Бобышев — памяти Ефима Славинского

текст: Дмитрий Бобышев
Detailed_picture 

Мы родились в угрюмой тоталитарной стране, но одолели страх перед ней и стали свободными. Нас было мало, и Ефим Славинский — или, как мы его звали, Слава — был из этой редкой человеческой породы, называемой интеллектуальной элитой. Через головы толпы мы перекидывались мнениями друг с другом. Я посвятил ему в 1962 году стихотворение, которое он ценил. Цитирую по самиздатскому сборнику:

Раннее Средневековье

Е.С.

Только меч да кольчуга. Да свитер сырой
под кольчугой. Да маленький остров
под ногами. И парень, покрытый росой.
Это — рыцарство. Или сиротство?

Потому что не знает он: ближе к зиме
стать ли добрым ему, быть ли злобным?
И так мало народу еще на Земле,
что не с кем и перекинуться словом.

Общество диктовало: будь как все, будь толпой, не высовывайся... А он стал первым битником среди сверстников, выделялся своим видом, стилем поведения, вкусами, отвергающими любую кумачовую пошлость, любую советскую фальшь.

Горбоносый, зеленоглазый и смуглый, Славинский был похож на ворона, летающего над крупорушкой нашей жизни. Способный к языкам, он воспринимал их, не уча; в библиотеке погружался в мир польских журналов (а более западные были под запретом) и извлекал оттуда множество захватывающих сведений о жизни на Западе: литературные моды, культурные сенсации, стиль. Он говорил исключительно на молодежном сленге, превозносил экзистенциализм, но вовремя останавливался, и мы сошлись, установив общую пробу и меру литературного вкуса.

Так, ранние и еще несовершенные стихи Иосифа Бродского не могли произвести большое впечатление на него, и Славинский покритиковал юношу: «Много воды и ложного пафоса», — но и Нобеля предсказал ему как достижимый уровень качества, ежели тот постарается, конечно. Как мы знаем, «юноша» хорошо постарался и оправдал это предсказание.

Позиция независимого человека, свободное общение с иностранцами, обмен книгами и самиздатом — все это не могло не привести к конфликту с властями, и он неизбежно разразился. Когда Слава оказался под следствием, я послал ему стихотворение.

На арест друга

Не получился наш прекрасный план,
все сорвалось… Держись теперь, товарищ!
Делили мы безделье пополам,
но ты один и дела не провалишь.

А всех трудов-то было — легкий крест
процеживать часы за разговором,
мне думалось: ты — мельник здешних мест,
ты — в мельника разжалованный ворон.

Безумного ль, бездумного держал
то демона, то ангела над кровом.
Один запретным воздухом дышал,
орудовал другой опасным словом.

За это — а за что тебя еще —
и выдворили из полуподвала
и — под замок. Жить, просто жить и всё,
оказывается, преступно мало.

Виновен ты, что не торчишь у касс,
что чек житейских благ не отоваришь.
И, веришь ли, впервые на заказ
пишу тебе — держись теперь, товарищ.

Он выдержал испытание и остался верен своим внутренним установкам и образу мыслей. Было ясно, что советская Русь так жить ему не позволит. Вскоре он стал собираться в дальний путь, хотя, собственно, собирать-то ему было нечего. Последние год-полтора обитал он на птичьих правах в Москве, ночуя по приятелям.

Прощаясь с Ленинградом, Славинский приехал и остановился у меня. Он оказался прекрасным компаньоном, и, не стесняя друг друга, мы прожили бок о бок пару недель. Привыкший к спартанским условиям, в моей коммуналке он чувствовал себя комфортно. Мы договорились железно друг другу писать в открыточном формате, и чуть ли не год я получал по почте великолепные виды Италии. Но вот пришла открытка из Лондона: Стрэнд, церковь св. Анны и вход в здание Би-би-си, куда Славинский был принят на работу и где прослужил благополучно до самой пенсии.

Уехал и я, прочно обосновавшись в Америке, и покатилась эмигрантская жизнь, когда открылись почти все страны мира, кроме нашего хмурого отечества. Я гостил у Славы и Алины в Лондоне, с ним мы исходили Венецию и Париж, посидели рядом, любуясь видами, на свинцовой крыше Нотр-Дам-де-Пари, он «подарил» мне Рим и Неаполь, а я ему — Ватикан, где каждого из нас благословил польский папа Иоанн Павел II. Как-то в разговоре, когда мы вспоминали былое, он подсказал мне последнюю строчку этого стихотворения:

Ефиму Славинскому

Столько худого хлебнул, а ни-ни:
не вспоминаются черные дни,
а вспоминаются белые ночи,
яркие сумерки — только они...

Смольный собор в озареньи заочном,
тыльце ладони, студеной на ощупь,
сладкие горести, робкая страсть...
— Тянет обратно?
— Да как-то не очень,

разве когда переменится власть.
— Как бы не так! Ты хоть в петлю залазь —
тупо стоит...
— Но об этом не надо:
наши родные залогом за нас.

А из решетки у Летнего сада
твердые звуки державного лада,
арфоподобные, надо извлечь.
— И не тянись из Не-знаю-где-града,

сытого самоизгнанья сиречь.
То и твержу:
— Завела меня речь
с книжкою первозеленых «Зияний»
слишком неблизко... И — сумка оплечь.

Не получилось пыланий-сияний.
Разве что опыт осядет слоями,
истинно станешь не кем-то — собой.

— А хорошо бы, ребята-славяне,
песнь кривогубую спеть на убой:
«В той степи глухой замерзал ковбой».

Рожденный в пределах СССР, он нашел себя и осуществился полностью в Соединенном Королевстве Великобритании и Северной Ирландии. Именно там, на радиостанции Би-би-си, передачам которой мы более всего доверяли, слушая их сквозь гул помех и глушилок, стал звучать голос Славинского. Тематически это были продолжения наших ленинградских разговоров: конфликты диссидентов и власти, художественные события, новинки стиля, открытия в литературе, поэты-нонконформисты и стихи, стихи, стихи… Славинский составил и выпустил в эфир многосерийную аудиоантологию независимых русских поэтов своего (нашего с ним) поколения. Первая серия этой антологии — вот здесь.

Теперь его земные сроки вышли, он отлетает во вневременье, в вечность…

Прощай, дружище, и спасибо тебе за все!

14 авг.
Шампейн, Иллинойс

ПОДПИСЫВАЙТЕСЬ НА КАНАЛ COLTA.RU В ЯНДЕКС.ДЗЕН, ЧТОБЫ НИЧЕГО НЕ ПРОПУСТИТЬ


Понравился материал? Помоги сайту!

Сегодня на сайте
Елизавета Осетинская: «Мы привыкли платить и сами получать маленькие деньги, и ничего хорошего в этом нет»Журналистика: ревизия
Елизавета Осетинская: «Мы привыкли платить и сами получать маленькие деньги, и ничего хорошего в этом нет» 

Разговор с основательницей The Bell о журналистике «без выпученных глаз», хронической бедности в профессии и о том, как спасти все независимые медиа разом

29 ноября 202319749
Екатерина Горбунова: «О том, как это тяжело и трагично, я подумаю потом»Журналистика: ревизия
Екатерина Горбунова: «О том, как это тяжело и трагично, я подумаю потом» 

Разговор с главным редактором независимого медиа «Адвокатская улица». Точнее, два разговора: первый — пока проект, объявленный «иноагентом», работал. И второй — после того, как он не выдержал давления и закрылся

19 октября 202325163