8 января 2019Литература
149

Истоки и смысл русских запахов

Мария Нестеренко о книге Марии Пироговской «Миазмы, симптомы, улики…»

текст: Мария Нестеренко
Detailed_picture© Pierre de la Mesangere's Le Bon Genre

Книга Марии Пироговской — настоящее событие: во-первых, потому что это первое большое исследование запахов в культуре и истории российского общества, а во-вторых, Пироговская знакомит интересующегося читателя с не очень известной (широкому кругу) методологией — антропологией чувств.

Классическая антропология соотносила ощущения человека из «примитивного общества» и ощущения «белого человека», поворот к ощущениям произошел не так давно: на Западе — в середине 1990-х, а в России — только сейчас. Антропология чувств «направлена на анализ тех культурных значений, которыми “чувства как средства коммуникации и посредники нашего опыта и наших знаний о мире” обладают в том или ином обществе, и тех социальных кодов, которые “определяют, что представляет собой приемлемое сенсорное поведение, и указывают, что же значит чувственный опыт разного рода”». Именно эта методология содержит необходимый набор инструментов для изучения ольфакторного кода.

Книга «Миазмы, симптомы, улики…» анализирует не категории запахов, а принципы их выделения и осмысления российским обществом преимущественно во второй половине XIX века, но экскурс в более раннее время неизбежен. Такое трудноуловимое явление, как запах, оказывается точкой пересечения «личного» пространства человека и общественных дискуссий, связанных с гигиеной, различными эпидемиями. Пироговская показывает, что запахи тесно соединены с социальными иерархиями и способны демонстрировать определенные идеологические установки.

В книге можно выделить несколько подходов к изучению запаха: как медицинской проблемы (теория миазмов и борьба с ними, возникновение понятия «общественное здоровье», запах как симптом болезни) и как социального конструкта, когда запах становится признаком «своего»/«чужого» или отдельным высказыванием (об этом см. «Ольфакторное антиповедение: вариации и нормы»). Структура исследования задана понятиями медикализации («конструирование и истолкование явлений повседневной жизни в медицинском ключе») и общественного здоровья — концепт, возникший в пореформенной России.

© Издательство Европейского университета в Санкт-Петербурге, 2018

Материал, привлекаемый автором, чрезвычайно богат: это не только различные документы, лечебники, травники и пр., но также мемуарная и художественная литература, иллюстрирующая исследовательские выкладки Пироговской. Не только эгодокументы, но и тексты-современники способны точно фиксировать ольфакторные детали быта.

Теория миазмов, с которой начинается исследование, представляет собой специфическую модель, оформившуюся к середине XVIII столетия и использовавшуюся «для объяснения эпидемических болезней, но постепенно распространенную на прочие проявления нездоровья». Иными словами, причина и следствие меняются местами: дурные запахи способны влиять на здоровье людей, они «впитывались в тела людей и животных и производили отравляющее и болезнетворное действие». Теория зародилась в Европе, а в Россию попала в конце XVIII столетия и стала весьма влиятельной среди медиков. Каким образом миазмы действовали на человеческий организм? Вдыхая их, «человек принимал в себя некое болезнетворное начало, из которого затем развивались гнилокровие и различные эпидемические болезни». Эта теория связывала возникновение болезни, прежде всего, с климатом (переменами в воздухе) и средой обитания. Лучшим способом борьбы с заразой считалось проветривание жилища, однако «в течение ста лет врачи, рекомендуя антимиазматическое проветривание, сетовали на повсеместную боязнь свежего воздуха и сквозняков, которая приводила к тому, что все окна и двери тщательно закрывались». Хуже всего приходилось детям, чьи комнаты почти никогда не проветривались: считалось, что нежные детские организмы особенно чутки к уличному воздуху. Пироговская приводит замечательный эпизод из воспоминаний Софьи Ковалевской:

«Гувернантка-француженка не может войти в нашу детскую без того, чтобы не поднести брезгливо платка к носу.

— Да отворяйте вы, няня, форточку! — умоляет она няню на ломаном русском языке.

Няня принимает это замечание за личную обиду.

— Вот что еще выдумала, басурманка! Стану я отворять форточку, чтобы господских детей перепростудить! — бормочет она по ее уходе».

«Здоровой» альтернативой проветриваниям считались всевозможные курительные смеси, которыми нужно было обрабатывать помещения.

Усвоение нового бактериологического знания в России было неторопливым; мощным толчком становятся Великие реформы, в пореформенное время появляется понятие «общественного» здоровья, понятие «миазмы» «из сферы профессиональных дискуссий постепенно переходит в сферу публичного интереса», пишет Пироговская. «Не последнюю роль <…> сыграли как связь гигиены с идеями прогресса и цивилизованности, так и общий процесс медикализации повседневности».

Ольфакторный код приобретает социальную и расовую окраску. Европа связывается с чистотой и прогрессом, «азиатчина» — с грязью и эпидемиями. Соответственно, различными кодами обладали и сословия в России. Дворянству приписывалась особая чувствительность, отсюда предписание «беречь органы чувств — и, прежде всего, вкуса и обоняния — от излишних впечатлений». Пироговская приводит яркий пример корреляции между сословной принадлежностью и чувствительностью из одной популярной брошюры об употреблении хлористых соединений в целях дезодорации помещений:

«В прихожих, людских, кухнях и прочих местах, “куда входит часто простой народ, наиболее по неопрятности и неосторожности своей распространяющий прилипчивые болезни”, надлежало ставить по одной-две тарелки с хлорной известью, чтобы был “ощутимый запах хлора”. В приемных, “куда входят многие сторонние люди” (но уже не вхожие в социальные низы), дозу уменьшали…»

Даже сами дезодорирующие средства увязывались с социальным статусом.

Поворотным моментом в этом отношении стали 1830-е — 1850-е годы, когда жанр физиологического очерка и фельетон начали заимствовать из медицины «навык объективного описания»: это спровоцировало более пристальное внимание к «телесному габитусу различных чинов». Это, в свою очередь, формирует представление о запахе «другого». В качестве таковых оказывались крестьяне и представители городских низов. Именно они привлекали наибольшее внимание гигиенистов: «сезонных рабочих часто считали главными источниками антисанитарии и упрекали в преступном пренебрежении гигиеной и — буквально — порче воздуха <…> Все, что так или иначе порождало невыносимые для просвещенного наблюдателя миазмы <…> объявлялось нездоровым и противным гигиене и прогрессу». Попытки специалистов улучшить качество жизни «низов» чаще всего встречали отпор. В медицинской прессе беднейшие классы сравнивались журналистами с пороховой бочкой; «тем самым эпидемиологический язык сращивался с политическим».

«Иные» определялись не только по социальному, но и по гендерному признаку. Женское тело — исходный объект изучения женщины в XIX веке: способность к репродукции использовалась как аргумент близости женщины к природе, что «подталкивало» к необходимости большего контроля над женским организмом. Пироговская пишет: «женский организм представал более подвижным, изменчивым, мягким и слабым из-за большей тонкости фибров и нервов». Это делало женщину более чувствительной не только к неприятным запахам, но и к влиянию выбранных духов. Правильно или неправильно подобранный аромат мог влиять на успокоение нервов или, наоборот, распалять женскую чувственность (что, само собой, было нежелательно).

Запах — это показатель не только болезни или здоровья, «своего» или «чужого», но и того, как общество видит, точнее, чувствует хорошее или плохое в ольфакторном поле. Все это и старается осветить в своей новой книге Мария Пироговская.

Мария Пироговская. Миазмы, симптомы, улики: запахи между медициной и моралью в русской культуре второй половины XIX века. — СПб.: Издательство Европейского университета в Санкт-Петербурге, 2018. 392 с.

ПОДПИСЫВАЙТЕСЬ НА КАНАЛ COLTA.RU В ЯНДЕКС.ДЗЕН, ЧТОБЫ НИЧЕГО НЕ ПРОПУСТИТЬ


Понравился материал? Помоги сайту!

Сегодня на сайте
Space is the place, space is the placeВ разлуке
Space is the place, space is the place 

Три дневника почти за три военных года. Все три автора несколько раз пересекали за это время границу РФ, погружаясь и снова выныривая в принципиально разных внутренних и внешних пространствах

14 октября 20247709
Разговор с невозвращенцем В разлуке
Разговор с невозвращенцем  

Мария Карпенко поговорила с экономическим журналистом Денисом Касянчуком, человеком, для которого возвращение в Россию из эмиграции больше не обсуждается

20 августа 202414352
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”»В разлуке
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”» 

Как возник конфликт между «уехавшими» и «оставшимися», на какой основе он стоит и как работают «бурлящие ритуалы» соцсетей. Разговор Дмитрия Безуглова с социологом, приглашенным исследователем Манчестерского университета Алексеем Титковым

6 июля 202418821
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границыВ разлуке
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границы 

Проект Кольты «В разлуке» проводит эксперимент и предлагает публично поговорить друг с другом «уехавшим» и «оставшимся». Первый диалог — кинокритика Антона Долина и сценариста, руководителя «Театра.doc» Александра Родионова

7 июня 202424021
Письмо человеку ИксВ разлуке
Письмо человеку Икс 

Иван Давыдов пишет письмо другу в эмиграции, с которым ждет встречи, хотя на нее не надеется. Начало нового проекта Кольты «В разлуке»

21 мая 202425624